Страница 7 из 74
Тем не менее, мой молодой организм спокойно уснул под этот скрежет, гул и болтанку, и благополучно продрых до самой базы геологов. Прибыли уже в потёмках, и меня попытались сплавить начальнику партии, но тот махнул рукой и побежал пинать народ на разгрузку какого-то ценного оборудования, на котором я так сладко спал в пути.
Спасибо доброй девушке Люсе, которая взяла надо мной опеку и повела кормить в некое подобие кухни, которое заключалось в навесе, примыкающем к скальнику, а внутри был очаг и большой стол, слишком высокий относительно брёвен, служивших лавками.
Мне выдали миску гречки, щедро сдобренной тушёнкой, а к чифирю, который тут назывался чаем — сгущёнку, которую предлагалось наливать из пробитой в крышке дырки всё на те же галеты либо ананасовые вафли, которые так настойчиво предлагали, что я сразу понял — вафли тут не в чести, и все рады их сплавить приблудному мальчонке. А я был в полном ступоре, потому что свежий чай заварили из пачки со слоном, сгущёнка была офигенно вкусная — та самая, из детских воспоминаний, которую сейчас хрен купишь, я даже вафли эти вспомнил.
Впервые за сегодняшний день я подумал: «А не так уж плохи мои глюки, даже как-то приятно вспомнить детство и молодость».
Потом ко мне подсел начальник, которого все звали Михалычем и начал допрос. И я растерялся уже на первых вопросах, а дальше стало только хуже.
— Так как тебя зовут, говоришь — прищурившись, начал он.
И это «говоришь», мне сразу не понравилось.
— Саня.
— А фамилия-отчество?
— Александр Дмитриевич Шарипов.
— Как-как? Подожди, я запишу.
— Шарипов. Как Володя Шарапов, только через «и», — попытался я пошутить.
— Что за Володя? — наморщил лоб Михалыч.
— Ну который с Жегловым бандитов ловил, — дивясь дремучести геологов, ляпнул я.
Вокруг пожимали плечами и переглядывались, мол, кто в курсе, что за история? А я впервые задумался, в антураже какого года вообще нахожусь? Вдруг это совсем древние геологи, а я им ещё Высоцкого начну втирать. Очень трудно с глюками общаться, чтобы они тебя за психа не приняли или куда следует не сдали. Но ладно, вроде не тридцать седьмой год. Одеты более-менее в знакомые шмотки. А вот вытащи я сейчас такой мешающий золотой утяжелитель из правого голенища, что со мной сделают? Надо мне о нём позаботиться и найти место понадёжнее.
Продолжаем разговор.
— Ладно, про Володю потом расскажешь, страна должна знать своих героев, — сообразил начальник и как-то гаденько ухмыльнувшись в бороду, спросил: — Так откуда вы приехали?
— Из Иркутска, — честно глядя ему в глаза, ответил я.
— Самолётом?
— Нет, своим ходом, на машине.
— Не знал, что есть дорога.
— Есть конечно.
— Не близкий путь. Как там Иркутск, стоит?
— Куда он денется. Тряхануло нынче опять.
— Да ты что? Сильно?
— Ощутимо. Около пяти баллов.
— Ого! Сидим тут в глуши, отстали от жизни. Говорят, у вас там нынче Вечный огонь зажгли?
Оп-па! А вот и дата прояснилась. Спасибо Любане, такие факты из истории я знал. Семьдесят пятый, значит. На тридцать лет Победы огонь у нас зажгли. Кстати, спички у меня в кармане с этой датой. Ты смотри, какие логичные глюки. Всё-то одно к одному.
— Да, на девятое мая.
— Видел?
— Не, там столько народу было. Потом ездил посмотреть, — вдохновенно вещал я.
— Опять мы отвлеклись. Давай про твоих старших товарищей подумаем. Рация с ночи не работает. Магнитная буря что ли, или циклон идёт мощный. Связи нет. Поэтому ты завтра с водителем доедешь до Перевоза, там заявишь в милицию о пропавших. Может, с воздуха получится поискать. По земле-то, сам понимаешь, сложновато будет.
— А машина?
— Машина. А ты доедешь на ней сам до посёлка?
Доеду, конечно. Правда, есть сомнения, что Патриот будет дожидаться меня у Хомолхо. Не вписывается он в эту советскую реальность, даром что УАЗ. Но вдруг. Могу я помечтать, что завтра всё закончится, мои ребята найдутся, и мы как ни в чём ни бывало посмеёмся над моими мультиками. А потом поедем домой. Но где-то в глубине души грызло беспокойство затянувшимися и такими реалистичными картинами. А ну как проснусь я завтра — и геологи так и останутся геологами, а я — неизвестным пацаном, который вчерашний день ищет. У меня вообще-то жизнь, бизнес, бабы липучие… хотя вон Люся девушка зачётная со всех сторон. И глазки строит. Забота о младшем товарище, все дела, но я-то этот взгляд за версту вижу, опыт не пропьёшь.
Спать меня определили в одну из больших палаток, которую я чуть не снёс, врезавшись в жердь на входе. Геологи хохотали, похлопывая меня по плечу, ничего мол, научишься, какие твои годы. Нет уж, дудки. Таскайте сами на себе вашу брезентуху. И антимоскитной сетки нет, всё дымом провоняли, выживая гнус и людей. Глаза ест, дышать нечем. Пришлось напрашиваться в гости к девушкам, у которых вход был занавешен марлей, прелесть какая. Впрочем я не один такой был, и мы неплохо посидели, веселя девчонок байками и по очереди играя на гитаре.
И если страшилки про медведей и анекдоты про Чапаева мне без того были знакомы, то с музыкой вышел косяк. Пели они чёрт те что собственного «гениального» сочинения. Когда дошли до «Под крылом самолёта» я чуть не прослезился. Песен Боярского они пока не слыхивали, Пугачёвой тоже, как я потом узнал. И гитара у них дрова, помотайся-ка с хозяином по горам и долам. Надо сваливать поскорее. Эти дикие люди не знали даже «Изгиб гитары жёлтой», а на «Милую мою» встрепенулась одна Люся.
— Точно! Это та песня, её наши туристы со слёта привезли в позапрошлом году. Я всё искала слова, да так и не нашла. Сразу не успела записать, у меня тетрадки с собой не было.
— Гугл в помощь, — буркнул я. Зря, конечно.
Ребята уже с нездоровым интересом на меня посматривают, а если я начну фонтанировать творениями великих композиторов и исполнителей, туши свет. После изгиба жёлтой гитары уже все наличные женщины в количестве четырёх штук — от студентки Люси до геолога Октябрины Ивановны, посматривали на меня со знакомым блеском в глазах. Пришлось свалить от греха. И вообще я маленький и несовершеннолетний. И мне очень хочется баиньки. Где-то в баиньках скрывается моя настоящая жизнь. Отдайте мне её, я свечку в монастыре поставлю и пожертвую тыщ пять. Ладно, уговорили, десять.
Люся выскочила за мной в темноту, смутилась от собственной смелости, и попросила ей написать письмо, когда я буду дома. Дескать, она будет рада осенью его получить. Вот адрес. Ленинград. И вообще я замечательный и очень талантливый парень, она бы хотела дружить. Эка тебя занесло, девонька.
— Ну пошли в нашу палатку, сейчас и запишешь всё, что надо, — сказал я и положил ей руку на плечо.
— Быстрый какой! — возмущённо отпрянула красотуля.
Минута славы закончилась. Жаль.
Спал без задних ног. Хоть и палатка была поставлена не на очень ровном месте, а кому охота всю ночь сползать в один угол. И спальник мне выдали, мать его за ногу, со смехом отобрав у кого-то куркулистого с двумя тонкими вместо одного толстого. Жёстко, неудобно и довольно прохладно. А ещё кил золота в портянке, и надо его незаметно упихать в спальник, а утром так же незаметно вернуть на место.
Утро началось с разочарования. Я всё ещё здесь и сейчас. И бородатые морды всё те же. Разбудили меня рано, лично начальник партии. Передал с рук на руки хмурому водителю Василию. Лагерь спал, и на заведённый двигатель вездехода никто даже из палатки не выглянул. Перекус взяли с собой сухпайком, Василий куда-то торопился. Я загрузился в кабину с целью доспать ещё сколько получится. Но водила был настроен на другое. Он подозрительно посматривал в мою сторону, но из-за грохота говорить было бесполезно.