Страница 12 из 74
Когда на меня выскочил лохматый белый пёс, оповещая округу, что преступник обнаружен, я малость прифигел. Это же наша собака! Бельчик, мой товарищ и друг детства. Бабушка чесала с него шерсть и вязала варежки и носки, а я его запрягал в санки.
— Бельчик, Бельчик! — позвал я. — Дружище!
Да он совсем ещё молодой, почти щенок. Опешил, даже лаять прекратил, но при попытке приблизиться оскалился и зарычал. Молодчина какой! Не признаёт всякое отребье. А ведь выскочи он на моих дружков, и пристрелить могут.
— Сидеть! Ждать! — скомандовал я. Он у нас умный был, командам обучен.
Бельчик плюхнулся на мохнатый зад, но тут же вскочил и ещё азартнее залаял на непонятного человека, который решил, что может отдавать хозяйские приказы. Ладно, придут же когда-то люди на лай. Переложу-ка я пока самородок в хорошее место, а то как бы не вышло чего. И портянки заодно перемотаю.
Минут через пять и люди подоспели.
— Ты смотри-ка, Бельчик молодец какой! Преступника поймал, можно к награде представить.
— Ну наконец-то, я уж устал вас ждать, — не вставая и не делая резких движений, ответил я.
Мне светили шахтёрским фонариком в лицо, и определить, кто по ту сторону стоит, не было возможности. Но голоса вроде незнакомые, хотя я не был уверен, что узнаю среди них отца.
— Оружие на землю, встать, руки подними вверх.
— Нету у меня оружия, руки и так вверху. Мне надо поговорить с Шариповым.
— Вставай, кому сказано. Ишь, переборчивый какой, мы ему не годимся.
— Шарипов с вами? Я буду разговаривать только с ним.
— А ну, встать! — лязгнул затвор. Так и знал, что добром это не кончится.
Пришлось подниматься.
— Обыщи-ка его, Налымов.
— Да нету у меня оружия. И вообще, у вас ордер на обыск есть? Я между прочим несовершеннолетний, по судам потом затаскают.
— Ты посмотри-ка, щенок, ещё учить нас будет.
— Кто такой? Фамилия?
Блин, ещё бы я сам знал свою фамилию. Как-то не всплыла она в разговорах с копачами. Сказать, что Шарипов? Так ведь я уже вроде и не он. Не про переселение же душ рассказывать?
— Молчим? Думаешь, не узнаем?
— Да это же Саня, товарищ сержант. Шведов Александр.
— Пусто, товарищ сержант, — доложил похлопавший меня по бокам мужик.
Кабы знал, что так фигово будут обыскивать, не пихал бы самородок в такое неудобное место.
— За голяшкой посмотрел? Пера там нету?
А нет, не зря прятал получше. Нашёлся умный человек.
— Вперёд, — скомандовали мне.
Бельчик счастливой кометой умчался во тьму, значит, хозяин всё же недалеко. Есть надежда.
— Вы позовёте-нет Шарипова? У меня для него ценная информация.
— Молчать, задержанный. Тебе право слова не давали. На суде встретитесь.
— Я же знаю, что он здесь. Бельчик без него не пошёл бы. А мне очень-очень нужно ему сообщить кое-что.
— Нам сообщай, что имеешь сказать.
— Мне надо лично Дмитрию Прокопьевичу.
— Отставить разговорчики. Шагай быстрее.
— Я не могу быстрее, ногу подвернул.
— Таким темпом мы к утру дойдём.
— Предлагаешь его тащить на себе?
— Ладно, пусть ковыляет. Вы вперёд идите, договоритесь на стойбище, чтобы гражданина Шведова отдельно запереть. И насчёт ужина там…
— Зачем меня запирать? Я не собираюсь никуда сбегать. Не для того я вас ждал.
— Поговори мне ещё. Вперёд.
Шли мы правда долго. С моим утяжелителем в портянке не очень-то разбежишься. В тот раз, когда утяжелитель был россыпью, он органично вписывался в мою ногу, сейчас он болтался под пяткой, не давая на неё полноценно опереться. Больно, блин. Или уже отдать его моим конвоирам? Ну нет, бате отдам, и никому другому. Может, премию выпишут или медаль дадут. Главное, чтобы не грамоту. Вот чего не люблю с детства, так это грамоты. Хотя единственную отцову мать долго хранила, а потом и я. Не так-то много у меня от него осталось.
Бельчик догнал нас ещё раз уже на опушке стойбища, радостно облаял и умчался в темноту. Надеюсь, и хозяин скоро будет.
Ночевать меня загнали в лабаз на ногах-брёвнах, маленький и тесный. Залазить туда предлагалось по бревну же, с зарубками вместо ступеней.
— Не дури! — предупредили перед уходом и закрыли снаружи.
Пожрать не предложили. Буду спать. Но поспать тоже не удалось. Раздался стук шагов, сотрясающих лабаз, и дверь открылась.
— Ну здравствуй, Александр.
— Здравствуй... те.
Я во все глаза смотрел на вошедшего мужчину. Отец. Именно такой, каким запомнился мне-пятилетнему. Небритый. Усталый. С покрасневшими от недосыпа глазами. Батя, родной. Какой же ты молодой, лет на двадцать меня моложе.
— Ну чего молчим? Мне сказали ты прямо требовал меня для разговора. Или передумал? Тогда я спать пошёл. Завтра ещё неизвестно сколько отмахать придётся по тайге.
— Подождите. Я понимаю, вы устали, но суть сразу скажу, а подробности можно и завтра.
-Говори, — снова присел отец.
— Первое — вот.
Я скинул кирзач и размотал портянку. С глухим стуком брякнулся о деревянный пол самородок.
— Что это? — присмотрелся он в тусклом свете разряжающегося фонарика.
— Золото. Это... для народного хозяйства. И как доказательство чистоты моих намерений.
— Та-ак, — знакомо протянул батя. — Сиди, сейчас понятых позову. Надо оформить.
— Погоди... те. Это ерунда. Это не главное.
— Много ты понимаешь.
— Да стой ты! Тебя убить хотят.
Приостановился в дверях.
— Убить, понимаешь? И убьют, если ничего не предпринять. Я точно знаю.
— Хорошо, выкладывай, — покосился он на самородок. — Ты уверен, что он настоящий?
— Думаю, да. Хотя не уверен. Потом экспертизу сделают, уточнят. Да пёс с ним. Давай про тебя.
— Да, ближе к делу. И не забывайся. Дружкам своим подельникам будешь тыкать. А я для тебя товарищ старшина. Или товарищ Шарипов. Ясно?
— Так точно, товарищ старшина.
— Другое дело. Излагай.
— Вам необходимо покинуть район до двадцатого июля. Иначе убьют.
— Почему именно двадцатого? Кто замышляет убийство?
— Не знаю, но точно в двадцатых числах июля.
Нахмурился. Батя! Ты не представляешь, как мне хочется сгрести тебя в объятия и расцеловать. Но пожалуй, это лишнее. Даже так вот близко видеть тебя, говорить — уже роскошь, которой я был лишён всю сознательную жизнь. Даже если это мой предсмертный бред, это царский подарок.
— Ты чего сияешь? Дружка себе нашёл, что ли? Что за бред ты несёшь?
Я вздохнул. Ну да, он самый.
— Это очень сложно объяснить с точки зрения логики. Вы просто не поверите. А мне очень хочется, чтобы вы жили и растили сына.
— Понятно. Дружков своих подставить боишься?
— Каких дружков? Этих, с золотом? Я даже не знаю этих людей, ни фамилий, ни кто они.
— Да брось. Ни Фёдора не знаешь, ни других? Из одного посёлка, всю жизнь знакомы.
— Понимаете, я ничего не помню из этой своей жизни. Пришёл в себя три дня назад у подножья Патомского кратера.
— Ты мне зубы не заговаривай. Всё ты помнишь. Не поможет твоя липовая амнезия.
— Не помню! Я не знаю, кто я, где живу. Потому что я не отсюда, и это тело не моё.
— Так…
— Думаешь, я прикидываюсь? Ну послушай мою сказочку. Я здесь знаю только тебя и твою жену. Родителей ваших ещё знаю. И собаку твою — Бельчика. Потому что я — твой сын. Я из будущего, между нами почти полвека. И мне на самом деле за пятьдесят. А ты погиб в семьдесят пятом. В двадцатых числах июля. Я маленький был, подробностей не знал. А мама потом всячески избегала разговоров на эту тему, увезла меня из района и не разрешала даже соваться сюда. Папа милиционер и герой. Вот и грамота есть. Думаю, ей угрожали. Я её допытывал, как подрос, но мне надо посидеть и вспомнить, что она говорила о твоей гибели. А нынче мы с друзьями поехали на этот чёртов Патомский кратер. И я оказался здесь, в теле этого пацана. Я себя даже в зеркало не видел целиком, так, у девчонок-геологов было маленькое зеркальце, да что в нём рассмотришь. И я тебе скажу так — я впервые видел это лицо и это тело. Думал тогда, что это глюки. Я и сейчас не уверен, не мерещится ли всё мне, но уже три дня прошло, как-то долго для глюков. Наверное, я и вправду в прошлом. Может этот кратер наподобие Бермудского треугольника. Ну про него-то ты хоть слышал? Или про него позже говорить начали? Я не знаю. Вообще-то, не так и плохо снова быть молодым. Тебя вот встретил, спасибо кому-то, кто там за судьбу отвечает. И я не прощу себе, если зная наперёд, тебя не уберегу.