В Интересах Рода

Глава 3

— Отказаться, я так понимаю, не получится? — спрашиваю.

— Вообще, ты можешь. Но лучше сходить, — говорит. — Большой Медведь редко кого зовет, чаще его ищут. Это мне беспокоится надо, а тебе он скорее полезен будет. Да и лекарь он не из последних.

Раздумываю недолго, шаман — это шанс какие-никакие вопросы задать, а может и такие же ответы получить. Да и поближе он похоже будет, чем Тобольск. Кроме того, к лекарю, на всякий случай, все равно надо.

Ворон взлетает над тропой, и все мы с лошадкой идем следом.

Дорога к шаману вызывает вопросы сразу. Тропы ложатся под ноги сами по себе, и не все из них являются людскими. Ворон летит чуть впереди, иногда садится на ветки, как будто дожидаясь неуклюжих человеков. Проходит немного времени, ворон взмахивает крыльями, и исчезает, но тут же его сменяет заяц. Практически не петляя, он несется впереди, видно даже не понимая, что он тут делает. И так нас сопровождают всю дорогу.

— Не бери в голову, — говорит на небольшой остановке Степан, — это шаман нам тропы открывает. Если бы он не хотел нас видеть, то мы бы до него никогда не добрались. Кругами бы ходили, но не добрались бы. Маги из Тобольска дорого бы дали чтоб хотя бы поговорить с ним. Но не могут. Да и ватажники, что к Пятну ходят, пытаются к нему попасть. Пока о попавших на разговор не слышал даже.

-Что такое Пятно? — удивляюсь.

— Лет четыреста назад стали появляться странные места. Такие разные круги в несколько миль поперечником. Они увеличивались, некоторые пропадали. Наше, говорят, одно из первых. Со стороны Тобольска проходимо на полдня вглубь, но очень опасно. Туда как раз ватажники и ходят. Эти места гибельны очень. Из ватаги в пять-шесть человек, если без одаренного идут, иногда выживают единицы. Ваше племя как-то опасность чует. И шансов поболее становится, но все равно желающих маловато, хоть и денежно это очень. Из Пятен разное несут, но всё маги за большие деньги скупают. И растения, и, тем более, животных.

— А что за опасности? — уже с интересом спрашиваю.

— А вот это так сразу и не скажешь. Например ты идешь, идешь, и вдруг стекаешь лужей, или выворачивает как тряпку, или замираешь навсегда и ничего не сделать. Вот такие опасности одаренные чуют. А вот измененных животных — уже не всегда. А там кого только нет. И про плюющихся ядом белок говорят, и про ежей, стреляющих иглами, и про Невидимую смерть, которая головы отрывает. Баек много.

— А шаман что за человек? — интересуюсь, когда снова останавливаемся на привал.

— Сложно сказать, я о нем еще от своего деда слышал. А видел вообще один раз, когда сестру искал. Он мне тогда помог сектантов найти. Без него я долго бы по тайге ходил.

Так-то он не всем помогает, говорят какие-то свои соображения о справедливости. Обычно просит что-то сделать, но может и просто одарить. Правда, что подарки, что отдарки у него странные. Не все это переносят. Я думаю, что он проверяет людей, дает им шанс. Если те его используют, то награда велика. Если же не могут, то второго шанса обычно нет.

Тебе, кстати, он точно чем-то поможет. Ты сильно поселки выручил. Я почти уверен, что это с его справедливостью совпадает. А вот мне неуютно, вроде правильно поступил, но не дает мне что-то покоя.

Сам-то он здесь, наверное, лет двести уже живет. И если кого приглашает, отказывать не принято. Но он редко кого приглашает, видно что-то в этих волках было важно.

Мы идем почти день, но Степан, похоже, больше не собирается останавливаться. В какой-то момент, из-за деревьев появляется обжитая территория. А чуть позже, мы доходим и до чумов стойбища.

Стойбище нас встречает небольшое, шатров в 10 примерно. Но ни детей ни подростков тут не видно совсем. Все люди тут в возрасте.

У тропинки нас встречает местная уроженка. Показывает следовать за ней. Степан отпускает лошадку с подошедшим местным, и мы идем за провожатой. Егерь ее выше на полторы головы, и провожающая женщина мне не видна из-за его спины. Внезапно Степа останавливается, и я, не успев среагировать, втыкаюсь в его спину.

Женщина показывает жестом на вход в центральный чум.

Мы заходим. В центре чума спокойно горит очаг. По краям стоят небольшие топчаны, длинные, но плоские сундуки. На стене, бросаясь в глаза, висит огромный бубен. Наверное, почти в размах моих рук. Рядом висит маска, сделанная из черепа большого животного. Может медведя. И завершают картину пучки трав и связки пушистых шкурок, тут и там висящих на стене.

У очага неподвижно сидит небольшой человек, неопределенного, но довольно приличного возраста. Ему спокойно может быть как шестьдесят, так и сто лет. Некрупный, индейского или может бурятского вида. Сморщенный как темная курага, и такого же цвета. Одежда на нем простая из кожи и ткани. С кучей ленточек.

— Степа, погуляй пока. — Без какого-либо перехода говорит он. Степан выходит. — А ты проходи, путешественник.

— Почему путешественник? — спрашиваю. Сердце пропускает удар.

— Ты и там и тут, путешественник. Ты уж реши где ты. Там помнишь, здесь помнишь. Ты не бойся, вы редкие гости. Всегда перемены несут. Всегда. Да и кроме меня, из людей мало кто видит, а кто видит — те не помнят уже. — меня немного отпускает. Шаман замолкает, глядя в огонь.

— Как зовут-то тебя? — вдруг спрашивает он.

— Кириллом. Я не помню здешнюю жизнь. А ту — почти всю. Кроме семьи, но вроде там ее не было. Не завел. Да и не понимаю, местный я или мне начинать совестью мучаться, — пожимаю плечами, опускаясь на предложенное место у очага. Молчим.

— Местный ты, душа одна. А память — разная. Не дело это. Решить тебе надо. Но подарок тебе будет, может поможет, а может и нет. Непорядок без подарка, подвиг есть — подарка нет, не так это. Без него не вернешься, нет. — непонятно говорит он. — Сам-то чего хочешь?

— Не знаю я, Степан говорил, что есть гимназия для одаренных, хочу туда пойти, денег вроде почти набрали, там бы немного остановился, подумал. Я очень много про этот Мир не понимаю, еще больше не помню. Так что, планировать не получается пока, — почему то, этому странному сморщенному дядьке неопределенного возраста ни лгать ни умалчивать не получается. Остается надежда, что у него свой интерес, где я нужен.

— Успокойся уже, — чуть улыбается шаман. — Старому Большому Медведю вот совсем твои тропы не нужны. У меня свои, у тебя свои. Ты совсем медвежонок еще, обидеть неправильно будет.

Шаман складывает руки лодочкой, дует в них. На руки садится маленькая пичужка.

— Степу слетай, позови, — улыбается он. Птичка встряхивается, чирикает, и быстро вылетает из чума.

Степан входит минут через пять. Со Степой заглядывает местная женщина, обменивается взглядом с шаманом и видимо что-то поняв, выходит.

— Садись Степа. Чай пить будем. Говорить будем. — Шаман дожидается возвращения местной уроженки. Та вносит самовар вполне обычного вида. И несколько пиал. Разлив странный белый напиток, она с небольшим поклоном раздает его нам троим, и удаляется.

На вкус это соленое жирное терпкое молоко, с легким запахом зеленого чая. Непривычно, но довольно вкусно. Я расслабляюсь на глазах. Появляется какое-то ощущение спокойного предвкушения.

— То что ты воспользовался медвежонком, что бы решить свои проблемы, это непорядок. — Степан пытается что то сказать, но Шаман же на него даже не смотрит.

— То, что ты это понимаешь, и хотел помочь по-совести, пусть и по своей — это порядок. Будет тебе за это урок, и будет подарок. — Степан неожиданно светлеет. Я вопросительно смотрю на него. «Потом», — он чуть машет рукой.

— Вы большое дело сделали, колесо повернули. Не по силам вам так-то. Да и не совсем это волки. А ты, — он посмотрел на меня, — еще встретишься с такими. Пусть и нескоро. Мне вмешиваться нельзя было, теперь можно. Сюда дорогу они забудут, так что ты Степа и тут молодец. — Степан ощутимо расслабляется.