Муассанитовая вдова

Вздрогнула. Раба чисто по-человечески было жалко. И хуже всего то, что я прекрасно представляла себе состояние безысходности и отчаяния, в которое он впал, раз наплевал на свое здоровье. Но… Селеста, возьми себя в руки!

– Вы хотите его сплавить мне как неликвидный товар, чтобы его смерть не привела следователей к вашему племяннику? Хотите, чтобы проблемы были у меня?!

– Ой, да какие у вас будут проблемы… – Он глядел меня еще раз с ног до головы. – Даже если кто-то заинтересуется, с невооруженного взгляда будет понятно, что вы – маленькая беззащитная человеческая девушка – искали помощника по хозяйству. На три месяца, как и просили, вам хватит… Раб и забор починит, и что вы там хотели… А издохнет по пути, так будет видно, что не ваша вина. Ну?..

Я отрицательно покачала головой. При мыслях о неизвестном страдающем гуманоиде внутри все сжималось и кололось, но проблемы с властями планеты мне не нужны. Если вскроется, кто я такая, это будет настоящей катастрофой. Мне бы, наоборот, найти способ незаметно слиться с обществом Оенталя и получить разрешение на постоянное место жительства. Полутруп желающего покончить с жизнью гуманоида в эти планы не вписывался никак.

– Спасибо, но… нет. Пожалуй, пойду, – тихо, но непреклонно ответила я.

Развернулась к выходу и почувствовала, как наглый рыжий мужичонка сунул мне что-то крошечное в карман платья.

– Там визитка с адресом. Вдруг все-таки передумаете, – пояснил он поспешно.

Глава 2. Нежеланные женихи

Цварг. Два года назад

– Госпожа Гю-Эль, вы потанцуете со мной?

Приятной внешности брюнет галантно протянул ладонь и лучезарно улыбнулся, а я мысленно его прокляла. Ведь надела же глухое темное платье-футляр, накрасилась бледной молью, встала поближе к выходу, пытаясь слиться со стенкой. Еще каких-то десять минут, и можно было бы уже тихонечко уйти с мероприятия, не вызвав пересудов. Захотелось застонать от отчаяния. Почему я?! Здесь несколько десятков молодых, красивых и веселых девушек!

Не произнесла ни звука, но лицо цварга удивленно вытянулось. Очевидно, он почувствовал мои эмоции раздражения. Мысленно застонала: «Совсем ты, Селеста, расслабилась…»

Глубоко вдохнула, как учат всех девочек еще в пяти-шестилетнем возрасте, представила себе ледяную скульптуру с сияющими гранями. В моем воображении это всегда была застывшая и прекрасная крылатая дева-воительница, ловко перехватившая ассагай за тонкое древко и готовая вот-вот метнуть его во врага. Это произведение искусства однажды показала мама в хрустальном саду, и почему-то именно этот образ помогал мне взять эмоции под контроль.

Вежливо улыбнулась.

– Простите мои бета-колебания, я не хочу сегодня танцевать. Каблуки неудобные, – выдала стандартную светскую отмазку.

– Каблуки?

Мужчина удивленно посмотрел на мои туфли на низком каблучке-рюмочке, которые было все еще прилично надеть на такое мероприятие. Покойный супруг требовал от меня всегда выглядеть безукоризненно, и теперь, когда могла позволить себе одеваться не только вызывающе эффектно, но и комфортно, я надела черное строгое платье и простейшие босоножки с закрытым носом. «Полнейшая безвкусица», как сказал бы Мартин.

Я продолжала удерживать безмятежно-утонченную улыбку.

– Да, ноги устали.

Цварг чуть наклонился, «принюхался» к эмоциям, но, так и не почувствовав в них лжи, руку спрятал и пожал плечами.

– Ничего страшного, госпожа Гю-Эль. Признаюсь, я не очень люблю танцы. Мне кажется, что танец мужчины и женщины – чересчур интимная вещь, которую не стоит демонстрировать на людях. Могу ли я называть вас Селестой?

– Да, разумеется, – рассеянно кивнула, разглядывая зал.

Кружащиеся пары, радостные лица и воздушные платья… Волшебный голос певицы ласкал слух. Если бы мое согласие на танец не трактовали как проявление благосклонности, я бы присоединилась к цваргиням, но… Когда на планете серьезный демографический перекос, общество и менталитет расы диктуют свои законы. Мельком глянула на часы на противоположной стене просторного зала. Еще чуть-чуть, и можно будет уйти.

– Я Кристоф, – представился брюнет, вновь перетягивая внимание на себя. – Селеста, не сочтите за дерзость, понимаю, что это не очень культурно – подходить к цваргине, прежде чем она дала согласие на свидание, но… – Он кашлянул, смущенно поправляя галстук-бабочку. – Лаборатория сообщила, что у нас с вами целых шестьдесят три процента совместимости. Представляете? Шестьдесят три…

«И правда немало, но с Мартином совместимость была выше…»

Планетарная Лаборатория в последний раз прислала мне целый ворох анкет мужчин, вероятность зачать от которых казалась хоть сколько-то сносной. И Кристоф там был… А может, не был, шварх его знает. Я чинно проглядела стопку под буравящим взглядом дворецкого, а когда он ушел из кабинета, с облегчением отправила ее в утилизатор.

Быть вдовой на Цварге – лучший социальный статус, который только можно придумать. Нет мужа, никто не давит удушливо-тяжелыми бета-колебаниями, не брюзжит, как ты должна выглядеть или почему от тебя так сильно «фонит кислятиной», не читает нотации… Мартина за меня выбрала фактически все та же Лаборатория, которая на Цварге имела власть даже большую, чем Аппарат Управления Планетой. Вкупе с законом о том, что цваргиня к пятидесяти годами обязательно должна выйти замуж, у меня просто не было другого выхода. Ко всему, пока мы с первым мужем были знакомы лишь поверхностно, я наивно полагала, что брак может принести удовольствие. Мартин Гю-Эль на тот момент считался одной из самых влиятельных фигур на Цварге. Богатый, симпатичный, не старый – в полтора века цварги выглядят по-разному, многое зависит от генетики, но Мартин особенно тщательно следил за своей внешностью. В первый месяц нашего общения он даже старался понравиться мне, правда, поняла я это уже позднее – примерно тогда, когда посыпались многочисленные упреки: платье слишком фривольное, помада чересчур яркая, походка резкая, настоящие аристократки должны плыть по воздуху, словно лебеди по Коралловому озеру… Какое-то время я со всем соглашалась, но потом не выдержала и высказала все, что думаю.

Первая серьезная ссора была из-за того, что перед камерами прессы на ступенях муниципального здания я не взяла супруга за руку. Понятия не имею, почему не взяла, наверное, просто растерялась под вспышками голокамер. Но Мартин рвал и метал: «Ты выставляешь меня идиотом! Собственная жена не взяла за руку! Что скажут горожане, когда будут рассматривать наши снимки в новостной ленте?! – лютовал супруг. – У нас и так уже два года нет детей, еще и ты ведешь себя словно не жена мне!»

«Дорогой, какие два года? Ты смеешься? Многие цварги по двадцать-тридцать лет не могут завести детей, кто-то и все пятьдесят. Это нормально…»

«Абсолютно не нормально! Я женился из-за высокого процента совместимости, Лаборатория сказала, что ты станешь для меня идеальной женщиной, а ты…»

А я наотмашь ударила Мартина. Что было дальше, помню смутно, от ссоры сильно разболелась голова. И в следующие разы, когда я хоть сколько-то повышала тон или отказывалась поступать так, как хочет господин Гю-Эль, голова тут же превращалась в чугунную посудину, по которой долбят молотом. Раскаленная проволока ввинчивалась в череп и буквально кипятила мозги. Мерзко, больно, тошнотворно… Легче было согласиться на все требования мужа, чем терпеть это. Медленно, но верно покойный муж перекраивал меня так, как хотелось ему.

Когда Мартин попал в аварию, я выдохнула с облегчением. Ужасно, конечно, так говорить, но это стало первым глотком свободы. Все вокруг проявляли сочувствие, а я… почти месяц не могла поверить в то, что произошло. Что я больше не обязана ежемесячно есть на ужин отвратительные сырые яйца, потому что муж верит – это помогает забеременеть. Не обязана надевать неудобные юбки и платья ниже колен, носить чулки в жару, потому что так хочется Мартину; высокие шпильки, чтобы наши совместные кадры выглядели более удачными; тяжеловесные украшения, чтобы все вокруг видели, насколько он щедр. Не обязана пользоваться услугами водителя, да и вообще могу спокойно прогуляться пешком по парку. И – о бескрайний космос! – босиком по траве. Могу громко говорить, потому что мне так хочется, покататься на аттракционах или сходить в антигравитационную комнату. Шварх, я даже могу там оглушительно завизжать, и никто не скажет, что я втаптываю в грязь его репутацию!