Страница 33 из 39
— То есть вы считаете, что это я отравил ту фрейлину? — на лице де Перрена появилась кривая ухмылка, которая выглядела немного жутковато. — Зачем мне это?
— Фрейлину травить, действительно, незачем, но если целью отравления был коннетабль или смотритель рудников, то тут мотив явно просматривается. Политический. Ведь вы можете быть де Перреном, а можете и кем-то другим, например, шпионом, направленным сюда нашими врагами.
— Разве у нас теперь есть враги? Мы же заключили мир.
— Не все хотят мира, и здесь, и в луаре есть те, кто желает любой ценой сорвать мирные переговоры. Откуда я знаю, что вы не подосланы ими? Кстати, не так давно умер отец той фрейлины. Он тоже был отравлен. Понятия не имею, зачем было травить его, но яд тот же, довольно редкий, и в Сен-Марко ранее не применявшийся, что доказывает, что отравитель не местный. В доме старика нашли бутылки из-под таинственного эликсира, в который и была подмешана эта отрава. Вот такие, — Марк достал склянку и поставил её на стол. — И представьте, какое совпадение! Три десятка именно таких склянок вы купили у стеклодува. Можете сказать, зачем?
— Для моего тестя.
— Нет, к нему они не попали. Он ведёт строгий учёт и заметил бы, если б у него появилось тридцать лишних флаконов. Подозрительно, правда? Теперь дальше. Вы умеете изготавливать пилюли, последнее время у вашего тестя участились случаи несварения, и каждый раз вы получали его лабораторию в полное своё распоряжение. То есть у вас была возможность подделать пилюли, начинив их ядом, потом пойти с дружеским визитом к Дельмасу, дождаться, пока он отвернётся и подменить коробочку.
— Мне это ни к чему.
— Вы уже наговорили столько лжи, что я не могу верить вашим словам. Вы не были на войне и, скорее всего, не попадали в плен. Но у вас на руках следы от кандалов, на спине — от кнута. Я был в алкорских застенках. Меня несколько дней держали в цепях и допрашивали на дыбе с помощью кнута, потому я знаю, как выглядят шрамы такого рода у тех, кто сидит в заточении и подвергается пыткам. Даже с поправкой на срок заточения, ваши шрамы куда глубже, чем должны быть, потому что вы не сидели. Вам приходилось двигаться в цепях. И били вас регулярно в течение длительного времени. Где же вы могли получить эти ужасные отметины? Только на каторге, в рудниках, где заключённых заставляют работать и постоянно бьют кнутом. Посмотрите на ваши руки, на них до сих пор видна въевшаяся в кожу каменная пыль. Шрамы не белые или багровые, а чёрные. Значит, вы каторжник. О том же говорит и тот шрам от ожога на плече. Вы утверждаете, что вас пытали. Я знаком с ремеслом палачей. Если они используют калёное железо, то оставляют несколько сравнительно небольших шрамов. Один большой — это вовсе не след от пытки, это признак того, что с помощью большого ожога скрыли другой, оставшийся от клейма. Так что выходит, вы побывали на каторге, однако скрываете это и свою личность. Почему же? Не потому ли, что вы сбежали оттуда. И что же делал беглый каторжник в доме придворного аптекаря Дельмаса, как не осуществлял новый преступный замысел?
— Это всё ваши догадки, господин барон, — дрожащим от негодования голосом произнёс де Перрен. — А доказательств у вас нет.
— Доказательств уже достаточно для осуждения, хотя они и косвенные. Но дело в том, что я не могу передать дело в суд, пока не буду знать всё точно. Например, кто вы на самом деле? Может, ваше имя господин Вертрад?
— Что? — вздрогнул де Перрен и с ужасом взглянул на Марка. — При чём здесь Вертрад?
— Вы даже знаете, о ком я говорю? — делано удивился Марк. — А я ожидал, что вы станете выяснять это у меня? Я думал, вы спросите: кто это? Но вам, похоже, это объяснять не надо. Орсини вы читали, и даже прониклись духом его талантливого, но слишком мрачного творения. А ведь совсем немногие знают об этой поэме, ещё меньше тех, кто её читал. Но, если вы читали, то я думаю, что установить вашу личность поможет нам один свидетель, к которому я до этого не хотел прибегать. Однако сейчас не вижу другого выхода. Идёмте, я сведу вас с ним.
— С кем? — напрягся де Перрен.
— С неким Бошаном. Он должен хорошо вас знать.
— Разве он не умер?
— Кто сказал, что он умер?
— Вы. Вы только что сказали, что отец той фрейлины был отравлен.
— А я не называл его имени. Откуда вы знаете, как его зовут?
— Я… — де Перрен замер, отчаянно придумывая ответ. — Мне говорил Дельмас.
— Он ничего не знает об этом. Он не знаком с госпожой де Шаброль, к нему приходила горничная. Госпожа де Шаброль ненавидела отца и, едва вырвавшись из-под его надзора, постаралась забыть о нём. Она ни с кем не говорила об отце и с ним больше не встречалась. А вы, похоже, его знаете? Не скажете, откуда?
— Я ничего не буду говорить, — пробормотал де Перрен, уткнувшись взглядом в стол. — Вы специально меня запутываете, чтоб заставить дать нужные вам ответы. Я так и скажу на суде.
— Думаете, что на сей раз суд отнесётся к вашим словам с большим доверием? — уточнил Марк. — В прошлый раз вы хотя бы говорили правду.
Де Перрен поднял голову и с ненавистью взглянул на него.
— Вы!..
— Продолжайте, — кивнул Марк.
Но тот как-то сразу обмяк и опустил голову.
— Мне нечего вам сказать.
— Ладно, посидите здесь, а потом поедем к Бошану.
— Так он умер или нет? — не выдержал де Перрен.
— Да как вам сказать… Впрочем, сами увидите.
В коридоре его ждал Дюкре.
— Я ещё раз взглянул на него, ваша светлость, и, по правде говоря, не уверен. Со спины он похож на того рыцаря, которым вы интересовались недавно, и лицо, вроде… Но под присягой я б не подтвердил. Прошло много лет, и он мог сильно измениться. Я поговорил с Мартеном и Д’Олонь, но они не слишком его разглядели. Он лежал спиной к ним и не отвечал на расспросы.
— Ладно, — кивнул Марк. — Я его забираю. Выходите, господин де Перрен, тюремная карета для вас подана!
Де Перрен карабкался из подвала по лестнице долго, тяжело дыша, то и дело останавливаясь, чтоб перевести дух. Марк его не торопил, спешить, по его разумению, было некуда. Выйдя на свежий воздух, арестант остановился и, прежде чем забраться в чёрную карету с задрапированными тёмным холстом окнами, какое-то время стоял, вдыхая прохладный воздух и глядя в небо.
Марк снова поехал верхом. Рядом был только Шарль, остальные позади сопровождали карету.
— Ты что-то слишком напряжён, мой мальчик, — заметил Марк, покосившись на оруженосца.
— Не то, чтоб я боялся, — после минуты колебаний произнёс юноша, — но Эдам сказал, что там живёт призрак.
— Нет, не живёт, — возразил барон. — Живут живые, а он уже умер. Скажем так: он там обитает. И если ты его не боишься, то это делает тебе честь. Если всё же испытываешь страх, то в данном случае, я, так и быть, позволю тебе снова остаться на улице сторожить коней.
— Я пойду с вами! — воскликнул Шарль немного обиженно. — Вы ж сами говорили, что храбрец не тот, кто не испытывает страха, а тот, кто умеет с ним бороться! Это интересный жизненный опыт, разве нет? К тому же следовать везде за вами — мой долг. Если б ещё с нами был Эдам, то я б подумал, но коль я один, то у меня нет выбора.
— Выбор есть всегда, но тот, который ты делаешь в данном случае, вызывает уважение, — усмехнулся Марк.
Они подъехали к дому Бошана, и один из сыщиков снова открыл отмычкой дверь.
— Останьтесь здесь на всякий случай, — приказал Марк, когда они вошли в прихожую. — Мы с Шарлем отведём арестованного наверх. Будьте готовы подняться по моему сигналу, но если я вас не позову, что бы ни услышали, оставайтесь здесь.
Сыщики зажгли припасённые на этот случай фонари и два отдали барону и его оруженосцу. Марк осмотрелся по сторонам. В прихожей что-то неуловимо изменилось. Вскоре он понял что: некоторые предметы мебели были сдвинуты, стоявшая раньше возле окна этажерка опрокинута. Здесь явно кто-то побывал с прошлого раза. Потом он услышал странный булькающий звук и прислушался. Но больше ничего не нарушало тишину старого дома.