Память острова Мэн

Еще раньше было замечено, что, доходя до одной узкой расщелины, она тут же исчезала; и теперь, дойдя до этого места, она пропала, и с тех пор ее никогда не видели. Один житель северного побережья утверждал впоследствии, что в тот самый день он наблюдал, как она спешила через Северный Барруль[189] по направлению к Мысу Моголд.

Человек с собаками, который оказался близ женщины, тотчас занемог и был потом более чем полгода неспособен ни к какой работе.

Паршивый Патрик

[190]

Я слышал о фермере, который был очень богат, и у него был ребенок. Это была девочка, и отец с матерью позволяли ей все делать по-своему. У фермера было очень много земли, денег и всякого добра, а дочь была его единственным ребенком.

Когда она выросла и стала посматривать на юношей, то была очень горда, и среди ее знакомых не было ни одного молодого парня, которого она привечала бы. У отца ее было много батраков, которые жили с ними в доме, и был там один малый, который пас скотину. Глаза у него были больные, и лицо его было очень безобразно. Имя его было Патрик, но все его звали Паршивый Патрик. Не знаю, какая была у него фамилия, но все звали его по прозвищу — Паршивый Патрик.

Однажды, когда наступил Самайн[191], девушка собралась сходить в амбар, но никому не сказала, что задумала туда пойти. В положенное время она пошла, как обычно, в свою спальню, и когда домочадцы ушли на покой, она тихонько выбралась из комнаты, так что ее не слышали. Когда она дошла до амбара, то присела, прислушиваясь, чтобы увериться, что вокруг нет ни одного парня, но ничего не услышала. Тогда она тихо вошла в амбар и снова прислушивалась, пока не приблизилась полночь. Затем она открыла дверь амбара и, взяв клубок ниток, который принесла с собой, обмотала его одним концом вокруг запястья. Затем она выглянула в темноту и со всей силы бросила клубок прочь. Она подождала немного, чтобы дать кому-то, кто бы он ни был, время подойти и схватить за нить. Затем стала наматывать нить обратно. И так она наматывала нить, но не слишком спешила, чтобы у кого-то было довольно времени схватить за нить, ибо она боялась, что останется на всю жизнь одна[192]. Когда она смотала почти всю нить, то стала сильно сомневаться, однако под конец за нить схватили.

«Кто держит?» — спросила она. Ответа не было. «Кто держит?» — спросила она опять и ничего не услышала. «Кто держит?» — спросила она в третий раз. И тогда услышала, как очень слабый голос произнес: «Паршивый Патрик».

В ярости она отбросила клубок прочь и обещалась убить Патрика, как только представится случай. Она пошла домой, но Патрик спал вместе с другими мужчинами, и этой ночью она не могла исполнить свою месть. Она пошла спать, но заснуть не могла, потому что думала о Паршивом Патрике — о том, что он был настолько дерзок, что проследил, как она пошла в амбар, и схватил ее нить.

На следующий день, когда мужчины вышли к завтраку, она была очень зла и полна решимости отомстить Патрику за оскорбление. Когда же Патрик вошел, она вытащила из очага кочергу и ударила его по темени так, что он свалился на пол. Кровь хлынула ручьем, и все испугались, что Патрик умирает. Когда кровь остановили, его отнесли домой к матери, и спустя какое-то время он поправился, однако на всю жизнь у него остался на голове рубец.

После этого он не стал возвращаться в дом фермера, а уехал в дальние страны. Через несколько лет он вернулся домой, в родные края, с небольшим состоянием, и никто не узнал его, когда он вернулся. Его мать умерла, знакомых у него не осталось. Фермер с женой тоже умерли, а девушка не вышла замуж, хотя была довольно богата.

Патрик не узнал ее, а она не узнала его, когда они повстречали друг друга на вечеринке[193]. Теперь он был не Паршивый Патрик, а джентльмен. Патрик танцевал с ней на вечеринке и вскоре после этого пришел ее повидать. Они полюбили друг друга, и скоро Патрик женился на ней. Какое-то время они были очень счастливы, как и прочие молодые люди, которые поженились.

Но в один очень жаркий день Патрик бродил с собаками в горах, и когда пришел домой, то пожаловался своей жене, что у него сильно болит голова. Жена велела ему сесть в кресло, чтобы она чем-нибудь остудила ему голову, ведь он сделался больным из-за солнечного жара.

И вот Патрик сел, а она стала смачивать его голову водой. Вскоре она нащупала рубец, оставленный кочергой, и тогда наконец узнала, что ее мужем был Паршивый Патрик. Она упала в обморок, и Патрик был сильно напуган, однако поднял ее, поцеловал, и скоро она пришла в себя.

Они оба изумлялись, что голос, слышанный ею, назвал ей Паршивого Патрика и что так оно и случилось. Кажется, нить для нее держал кто-то другой, и существует некая сила, которая назначает молодым людям быть вместе, помимо их собственной воли.

Но все старые обычаи уходят вместе со старыми людьми.

Спокойной ночи.

У скрипачей

[194]

У скрипачей на Рождество[195], — вот где впервые я встретил любовь моего сердца. Влюбленные, сели мы вместе и начали сватовство.

Она была юной девушкой, милой и прекрасной. Я стремился жениться на ней. Я зажиточный крепкий хозяин на зеленых склонах старого Ренви[196].

За семь лет с той поры привыкли мы часто встречаться с моею любовью. Она обещала мне лживым своим языком, что никогда не покинет меня.

В воскресенье вечером, перед Пепельной Средой[197], я пошел повидать мою возлюбленную. Она вложила свои руки в мои, говоря, что не выйдет ни за кого, кроме меня.

Я пошел домой с радостным сердцем, не было у меня причин горевать. Первая новость, что я услышал наутро в Пепельную Среду, — любовь моя вышла за другого.

Проклинаю стократно я девушку и себя, — так давно я сватаюсь к ней.

Когда она видела, что нет у нее ко мне любви, могла в добрый час покинуть меня. Но обманув меня теперь, она почти разбила мне сердце. Тем не менее она принимает всякого мужчину, что приходит к ней, крупного или мелкого.

Не стану проклинать или творить заклятья против нее[198], не пожелаю, чтобы злая судьба заступила ей путь.

Но она будет доставлять удовольствие своим приятелям, даже сделав из меня посмешище.

Не имел я другого свидетеля, — лишь дерево орешника, никогда не говорившее. Нынче любовь моя оказалась лживой, и я остался один.

Я надеюсь, что не пробуду долго в этой скорби. Я направлюсь на ярмарку Патрика[199] и найду там новую возлюбленную.

Я направлюсь на ярмарку Патрика, я оденусь как всякий молодой парень.

Я пройду по ярмарке мимо моей любви, я не подам виду, что вижу ее.

Я встану посреди ярмарки. Я выберу одну, другую. Но она, та, что вышла за лживого обманщика, — она не сможет торговаться и менять.

Не желал я тебе вреда больше, чем сделал собственному бедному телу. Как много ночей я лежал с тобой, — почти каждую ночь у твоей спины или в твоих объятиях.

Что до нарядной одежды, которую собираюсь носить, — не носить мне ее больше, чем месяц или два. Я отброшу нарядную одежду прочь и отправлюсь свататься снова.

Великий долгий путь мне пришлось пройти, и крутые склоны утомили меня. Я не мог присесть отдохнуть без всегдашних дум о моей возлюбленной.

О, если б дунул великий ветер, чтобы мог я услышать от моей любви, что она придет ко мне через высокие горы и мы встретимся вместе на побережье.

189

Северный Барруль. — См. примечание к «Бурому Берри» в наст. изд.

190

История из коллекции Эдварда Феархара (Крегнеш).

Перевод сделан по изданию: Broderick G. Manx stories and reminiscences of Ned Beg Hom Ruy // Zeitschrift ftir Celtische Philologie. Tübingen, 1981. Bd. 38.; Tübingen, 1982. Bd. 39.

191

Самайн (Хеллоуин) — ночь на 1 ноября; по кельтскому календарю, начало зимы и нового года. Самайн, как и другие праздники, отмечался на острове Мэн по старому стилю. Алвин и Бринли Рис писали: «На границе двух различных периодов времени проявляется некая таинственная сила, обладающая склонностью делать и добро, и зло… эти магические силы наиболее активны в Канун ноября и в Канун мая — точки, делящие год пополам. Эти два Кануна (а также канун дня середины лета) носили в Уэльсе название „ночи духов“. Всюду, где жили кельты и где было распространено их культурное влияние, традиционно считалось, что в эти дни, а точнее, ночи, силы хаоса максимально активны, феи являются людям, колдуны занимаются волшебством. Будущее в эти моменты открывается во всевозможных предвестьях…

Современный Хеллоуин, канун зимы, был праздником торжественным и таинственным. В эту ночь открывались сиды и их обитатели выходили наружу, причем в куда более реальном смысле, чем в иные ночи. Живые могли видеть возвратившиеся души умерших… В эту же ночь традиционно практиковали разного рода гадания: именно в канун зимы можно было узнать, каким будет весь год, кто женится или выйдет замуж и за кого… В празднике Хеллоуина намеренное стирание границ между живыми и мертвыми, между мужчинами и женщинами, между своим добром и чужим, а в гаданиях — между настоящим и будущим символизируют возврат хаоса» [28, с. 99–101].

192

…она боялась, что останется на всю жизнь одна. — Описанный способ гадания на Самайн был далеко не единственным. Джон Рис приводит еще пять традиционных способов гадания, о которых слышал на острове Мэн в конце XIX века: по кучкам соли, высыпанным из наперстка на блюдо; по следам ног, появившимся за ночь на золе; по именам, подслушанным у чужих дверей, набрав в рот воды и взяв в руки соль; по предметам, нащупанным с завязанными глазами; по снам, которые видели, наевшись сельди и не испив воды [71, р. 318–320]. Разнообразные гадания на Самайн были распространены у всех кельтских народов. Некоторые виды таких гаданий, принятые в шотландских Highlands, описал Джон Рамсей [74, р. 461–462].

193

…они повстречали друг друга на вечеринке. — Такая вечеринка (giense), длившаяся обычно до утра, устраивалась по случаю какого-либо праздника, например, в канун Старого Рождества. На нее собирались молодые парни и девушки и непременно приглашались скрипачи, под музыку которых все танцевали. «Хозяину праздника предоставлялось избирать [для каждого] партнера по танцам. Иногда хозяин сводил неудачные пары, ибо получал мзду, и это было причиной недовольства и досады, потому что всякому хотелось получить свою девушку или ту, которая ему нравилась. „Слушайте, внимайте и примечайте! Такой-то и такая-то — партнеры на сей год и долее, если будут согласны. Радуйтесь и веселитесь, налегайте и ешьте до отвала!“ И какую бы пару ни назначил кому хозяин, тому полагалось придерживаться ее в течение целого года» [45].

Подобный обычай, скорее всего, восходит к кельтской традиции «временных», или испытательных браков, которые заключались обычно на один год и один день и бытовали кое-где вплоть до XX века.

См. также «У скрипачей» в наст. изд.

194

«У скрипачей» («Ec ny Fiddleryn») — традиционная мэнская песнь, известная в нескольких вариантах. Вариант, легший в основу данного перевода, записан в 1883 году от мэнского скрипача и исполнителя традиционных песен Томаса Кермода из Брадда на юге острова. Кермод, слепой бард (1825–1901), выучил эту песнь в первой половине XIX века. Дж. Стрэчен из Чешира опубликовал ее в ZCP, Bd. 1 (Halle, 1897).

С добавлением Дж. Бродериком пяти катренов из других версий песнь приобрела настоящий вид. Здесь она приводится в дословном прозаическом переводе.

«У скрипачей» — один из образцов гэльской любовной лирики. У. Б. Йейтс писал: «В древней Ирландии любовь почиталась смертельной болезнью, и в „Любовных песнях Коннахта“ есть стихотворение, звучащее как погребальный плач:

Другая [ирландская] народная песня кончается: „Озеро Эрна хлынет на сушу, горы равниной станут, валы морские окрасятся в пурпур, земля напитается кровью, долины и пустоши, где цветет вереск, холмами станут, прежде чем ты узнаешь страданье, черная моя роза“» [8, с. 29–30]. Ср. это с концовкой песни «У скрипачей».

Известно, что «ирландское слово, которым в преданиях обозначаются любовь, взаимные чувства и привязанность, — это название болезни: serg „томление“ или „неврастения“» [14, с. 85].

Перевод сделан по изданию: Broderick G. Ec ny Fiddleryn // Zeitschrift für Celtische Philologie. Tübingen, 1984. Bd. 40.

195

У скрипачей на Рождество… — Вальдрон писал: «Все двенадцать дней [празднования Рождества на острове] нет ни одного свободного амбара; каждый приход нанимает на общественный счет скрипачей; все молодые люди и даже люди более преклонных лет, не раздумывая, оказываются в числе ночных плясунов… многие заросли бывали свидетелями ласк, от коих приходилось впоследствии отрекаться под страхом наказания, каясь у святого алтаря. На двенадцатый день скрипач кладет свою голову в подол одной из девиц и кто-нибудь третий вопрошает: „За кого эта девица выйдет замуж?“ — называя одну за другой присутствующих там девушек. Скрипач отвечает согласно своей прихоти либо симпатиям, которыми он обзавелся за время сих празднеств. Но что бы он ни сказал, на него полагаются как на оракула, и если ему случается соединить в пару тех, кто питает друг к другу отвращение, за весельем следуют слезы и досада. Это они называют „отрезать голову скрипачу“, ибо после этого он как бы мертв в течение всего года» [87, р. 49].

Ср. с примечанием к «Паршивому Патрику» в наст. изд.

196

…на зеленых склонах старого Ренви. — Возможно, имеется в виду густо поросшая лесом долина Glen Rhenab (иначе Glen Mona), которая находится на северо-востоке острова, округ Кирк Моголд.

197

Пепельная Среда. — В римско-католической церкви так называется первый день Великого поста, когда по обычаю, введенному еще папой Григорием Великим, священник посыпает головы кающихся пеплом.

198

Не стану… творить заклятья против нее… — Указание на распространенную до XX века практику колдовства на острове Мэн. Джон Рис писал, что колдовство здесь наследственное и передается от отца к дочери, а от дочери к сыну [71, р. 300]. Давнюю традицию имела здесь и любовная магия. Например, в 1712 году церковным судом в округе Кирк Микаэль была осуждена некая Алиса Коули. В вину ей вменялось между прочим то, что она обещала дать одному юноше порошок, который приворожит к нему молодую женщину [62].

Любовная магия хорошо известна в кельтской традиции. В ирландском сказании XI века повествуется о том, как некий Атирне, живший во времена короля Конхобара, пришел с двумя своими сыновьями к девушке по имени Луайне. «Когда же увидели они Луайне, то все трое полюбили ее и возжелали так, что лучше было им расстаться с жизнью, чем не быть вместе с девушкой… И все же отказалась девушка возлечь с ними. Тогда спели они ей три песни поношения, что оставили на ее лице три нарыва — Стыда, Упрека и Позора, что были черного, красного и белого цвета. Тотчас испустила Луайне дух от стыда и позора» [27, с. 215–216].

Что касается острова Мэн, то кроме колдунов были на острове особые места, куда могли приходить люди, одержимые любовным недугом. Стенли Джексон Кольман (1959) сообщает, что в одном таком месте — в Глен Гарвик — «можно было почувствовать, будто фэйри взяли тебя под свою опеку». Там стоял Камень Желаний, на котором была высечена следующая надпись:

199

Ярмарка Патрика — ежегодная ярмарка, имевшая место в день св. Патрика (17 марта) у Замка Пил, на западном побережье острова. На ярмарке, между прочим, собирались девушки, искавшие себе работу.