Страница 99 из 146

Красные бригады. Итальянская история (ЛП)

Моретти Марио

Как погибла Маргерита? Как получилось, что она и еще один человек в одиночку охраняли заложника, и никто не охранял входы в усадьбу?

Ведь похищение прошло успешно, Ганчиа взяли без проблем и отвезли в усадьбу Спиотта, где не было необходимости охранять его большим количеством людей. Их было двое, и им нужно было только присматривать за пленником. Правда, когда они направлялись с ним к хутору, товарищ42 из группы поддержки свернул не туда, натворил делов и попался. Но не рядом с базой. Маргерита сразу предупредила нас, и мы вместе рассмотрели этот вопрос. Но она была уверена, что полиция не сможет установить связь между машинами и не приедет на усадьбу Спиотты; она чувствовала себя в безопасности. И действительно, патруль, прибывший во двор усадьбы, нисколько не подозревает, что там находится наша пленница: это широкая проверка, без точной цели, и если бы Мара и другой ее спутник не отвлеклись, они бы увидели ее приближение и вели бы себя спокойно. Вместо этого карабинеры позвонили в дверь, те опешили, не спешили открывать, возникла суматоха, карабинеры стали подозрительными, один остался перед дверью, а двое других пригнулись и затаились. В этот момент их подставили. Товарищи пытаются выбраться из фермерского дома, бросив ручную гранату SRCM — устройство, которое производит много шума, но почти безвредно.

5

Сразу после этого они делают несколько выстрелов и выбегают к машинам. Маргерита первая, и залп карабинера попадает в нее. Она ранена, но ей удается добраться до своей машины и сесть в нее. Ее спутнице также удается сесть во вторую машину. Но Маргерита не может вести машину, через несколько метров она сбивает его, и они оказываются за пределами дороги. Спутник, который спасся, убегая пешком через поля половины Пьемонта, позже расскажет нам, как это произошло, и признается, что они запаниковали. Они не знали, сколько карабинеров было начеку, а все оружие после столкновения осталось в машинах, которые оказались за пределами дороги. Они пытались бежать пешком. Маргерита была ранена, она не могла ни бежать, ни даже идти, она осталась на том лугу. Только карабинер, который на нее наткнулся, может сказать, была ли она сбита намеренно или могла выжить. Я слишком много видел на этой войне, чтобы не знать, что мужество, великодушие и благородство сопровождают мужчин реже, чем страх и отчаяние. В том бою также погиб один карабинер и еще один тяжело ранен. Судить вне этого контекста для меня невозможно, и в этом контексте я менее манихейский, чем мне хотелось бы.

Вы говорите об этом с большой болью.

Маргарет была очень важна для меня, она была важна для организации, она была важна для товарищей, с которыми она жила». Есть смерти, которые весом как перышко, а есть смерти, которые весом как горы...», может быть, так было в истории, может быть, так было и для нас. Маргарет стала символом. Однако существует пространство, интимное и неприкосновенное, в которое можно поместить смерть человека, которого ты знал, где речь идет только о нем. Ничто не может заставить память о нем расти или уменьшаться, боль от его ухода не исцеляет, слова — это вторжение, только молчание равноценно понесенной утрате. И это верно, я думаю, для каждого, на чьей бы стороне он ни сражался или с какого бы берега ни наблюдал за происходящим.

Что вы помните о ней больше всего?

Самое дорогое, что осталось в моей памяти, — это ее нормальность. Они превратили ее в образ, а вместо этого она была реальной женщиной, со всеми проблемами женщин ее и моего поколения. Я знал ее со времен Коммуны и Сименса, это была легкая и очень глубокая дружба, лишенная игры в соблазнение и сопутствующей ей напряженности — редкий для меня опыт общения с женщиной. Мы могли рассказать друг другу все, даже о самых интимных сторонах нашей жизни, не опасаясь непонимания. С ней не было нужды во лжи, чтобы придать нашей жизни извращенный скрытностью, прожитый сверх меры счет; она могла позволить себе ловить насмешки над образом величия, который мы создавали о себе, в то время как мы были поглощены всеобщими проблемами. Она была там с мудростью и жизнерадостностью, даже там, где нелегко было найти решение.

1976 год — переломный. Для вас репрессии и действия против репрессивных аппаратов выходят на первый план, а страна движется к правительственному большинству с коммунистами.

Левые обгоняют христианских демократов... Я помню день, когда по телевизору показывали результаты голосования, мы были ошеломлены, они казались огромными. Вскоре мы увидели, что больше всех был напуган Берлингер, который после событий в Чили был убежден, что прежде всего необходимо проявить благоразумие, чтобы избежать государственного переворота. Мы же, напротив, увидели в успехе на выборах доказательство того, что потребность в повороте растет, условия для этого существуют. Мы считали, что ситуация более подвижна, более изменчива, чем она была на самом деле. Особенно внутри PCI.

Вы были суровы по отношению к PCI в резолюции 1975 года. Как получилось, что, воздержавшись при голосовании за правительство Андреотти, Вы не думаете, что ведутся игры?

И когда на пути партийной политики можно сказать, что игры точно ведутся? Кроме того, мы смотрели на базу. Знаменитые коммунисты были реальностью в этой стране.

В этой стране, как и в других, коммунистический народ следует за своими лидерами.

Да, следует за ними и давит на них. Возьмите профсоюзные соглашения, они всегда идут под откос, но они рождаются под давлением, которое подталкивает, которое вынуждает руководство к альтернативе, делает ее жизнеспособной. В 1976 году у нас были все основания спросить себя, что будет делать коммунистическая база, когда возможность альтернативы действительно возникнет.

Фактом является то, что именно в этом туре выборов, в котором Лотта Континуа также участвовала в последний раз и в который были вложены надежды и со стороны групп, открылся суд над БР в Турине. И вы готовите первую смертельную засаду, нападение на прокурора Коко.

Да. Это очень важный этап для того, кем мы станем. Этот суд имеет огромное символическое значение. Для государства, которое санкционирует свою победу, пытаясь отрицать любую политическую ценность «Красных бригад», утверждая, что это обычная преступность, хотя позже оно будет противоречить себе, издавая специальные законы, изменяя кодекс и процедуры, строя специальные тюрьмы. Джанкарло Казелли, работавший тогда в прокуратуре Турина, четко пишет в обвинительном постановлении, что отрицание политического характера «Красных бригад» является целью процесса. Но процесс оказывает большое влияние и на нас: какую позицию занять, когда государство празднует свою победу в суде? Есть два пути. Один — традиционный для исторических левых: защищаться, проницательно использовать механизмы суда, отвергать обвинения, а там, где сетка ослабевает, отстаивать социальные причины восставших. Все в рамках правил игры. Но нарушение правил игры — суть нашего предложения. Мы пойдем по второму пути, мы не будем говорить «мы не совершали этого поступка», мы будем говорить, что совершили его правильно.