Страница 125 из 146
<p>
Вы поехали в Париж один?</p>
<p>
Вначале нас было трое, потом со мной иногда ездила Лаура Брагетти, она очень хорошо говорит по-французски. Мы арендовали базу. Лауретта была очень молода, и ей было легко выдать себя за студентку.</p>
<p>
И вы ходили с лицом?</p>
<p>
Да. Невозможно узнать человека по фотографии. Они должны показать ее вам и предупредить, что через десять минут этот человек пройдет через эту дверь. Если вы стоите на улице и ждете, пока человек, изображенный на фотографии, пройдет мимо, вы даже не увидите его, если он столкнется с вами.</p>
<p>
Но с кем вы спорили во Франции после 1978 года? Больше не было никакой крайне левой группы.</p>
<p>
Это были очень молодые товарищи, так или иначе связанные с итальянским движением 77-го года. Ситуация во Франции была совсем другой, и я сильно приглушил их энтузиазм. Мы уже были сильны, и все же все было не так радужно. Я показал им столько трудностей, что скорее обескуражил их, чем воодушевил. На самом деле, я не думаю, что они пошли дальше. Они лишь создали ценную сеть поддержки для беженцев, которые продолжали прибывать со всего мира.</p>
<p>
Какие иностранные группы вы искали?</p>
<p>
Мы могли бы встретиться с Ирой, но отказались, потому что не думали, что у нас много общего. Нас очень интересовала «Эта» и очень интересовало движение за освобождение Палестины. Мы в основном виделись с ними и всегда в Париже, это было самое безопасное место. Не то чтобы там не было недостатка в контроле, но его было меньше, чем здесь. В Италии была военная ситуация, четыре человека за столиком в баре были сразу замечены диго. Одно неверное движение при передаче сумочки в руки, и на тебя могут наставить автоматы. А прогулка по определенным кварталам ночью означала, что тебя остановит полиция. Мы почти отказались от автомобилей для передвижения, слишком рискованно, мы использовали их на акциях и для перевозки материалов, для остального мы ездили на трамвае. Так было и в Италии. Когда я сошел в Орли, мне показалось, что я приземлился на другой планете, воздух изменился.</p>
<p>
Когда вы познакомились с ETA?</p>
<p>
Всегда между 78-79 годами. Без особых плодов. Когда мы встретились, они были только что после распада. Эта заинтересовала нас тем, что это была независимая организация в большом рабочем регионе, с реальными социальными корнями, левая, коммунистическая. И у нее были необыкновенные оперативные возможности: покушение на Карреро Бланко было выборочной хирургической операцией, проведенной с помощью центнеров взрывчатки. Мы прояснили наши позиции в ходе двух встреч; у нас было очень мало общего. Взаимного уважения было недостаточно. Мы расстались, не заключив ничего, кроме того, что будем видеться время от времени.</p>
<p>
А с RAF?</p>
<p>
С RAF отношения возобновились летом 1978 года. Это были единственные контакты, которые мы имели пару раз в Италии. Первый раз это было в Милане, мы не знали друг друга, и встреча произошла на остановке метро: они держали желтый. Регулярный сотрудник, которого послали за ними, провел их по замкнутому кругу, чтобы убедиться, что за ними никто не следит, и сопроводил их на базу, где мы собирались поговорить несколько дней, вернулся в недоумении: «Они нас задержали, — говорит он, — было много людей, но ни одного похожего на немца. С желтым были только три девушки». Мы бросились их искать, мы не сказали троим из RAF — именно они были в тот момент главными, — что первая встреча с БР была пробита из-за мужских предрассудков. Мы не были уверены, что они стали бы смеяться так же, как мы, когда разрывали в клочья самолюбие разочарованного товарища. Он оправдывался тем, что на фабриках в Сесто, откуда он родом, женщины обычно никогда ничем не управляют.</p>
<p>
И как прошел этот контакт?</p>
<p>
Это продолжалось долгое время. Мы неоднократно встречались в Париже. Это были бесконечные дискуссии, которые подчеркивали разнообразие ситуаций и историй до разнообразия линий. Капитал един и множественен, но он доминирует над народами и движениями с совершенно разными историями, культурами и условиями. Мы пытались найти с RAF точки соприкосновения, которые позволили бы нам добиться некоторой однородности действий, но мы даже не приблизились к такой возможности. За пределы солидарности мы не выходили..... Несколько обменов фальшивыми документами, некоторые экономические трудности, с которыми столкнулся тот из двоих, кто мог сделать больше в то время, и больше ничего.</p>
<p>
В ваших словах чувствуется разочарование, как будто сейчас или даже тогда в этих контактах отражалось ощущение невозможности, блокировки. Говорили о ваших отношениях с Востоком, о поездках в Прагу и тому подобном. Хотя из российских архивов и архивов Штази ничего не известно. Что Вы знаете об этом?</p>
<p>
Между нами и Восточной Европой не было никаких отношений. Это сказки, причем политически бессмысленные. Какой интерес мог быть у СССР в поддержке такого движения, как наше? Вся их поддержка шла на Компартию Италии. Мы уже измерили этот выбор коммунистических стран во время похищения Сосси.</p>
<p>
Но разве не было нити с болгарами? Дело Рена?</p>
<p>
Я его точно не знаю, я уже был в тюрьме. Я очень мало о нем знаю, но, разговаривая с товарищами, убедился, что это раздутое дело, совершенно второстепенное.</p>
<p>
Ну что, не служили?</p>
<p>
Было бы неплохо, а? Если бы вы могли собрать все вместе, ЦРУ, КГБ, мафию, P2 и т.д., чтобы сделать все события этих двадцати лет частью великого вселенского заговора. Даже такое движение, как наше, было бы более обнадеживающим, если бы мы рассматривали его как маневр темных сил, подобных тем, которые маневрировали массовыми убийствами, спецслужбами. Вместо этого мы обречены различать вещи, если хотим понять и критиковать их. Правда в том, что БР не вступал в контакт с секретными службами любого вида или национальности, ни напрямую, ни по доверенности. Таковы факты, и никто всерьез не считает иначе. Вы можете говорить о нас что угодно, кроме того, что мы были чем-то сомнительным.</p>
<p>
Но разве Моссад не пытался связаться с вами вначале?</p>