Страница 68 из 75
<p>
Это был конец 1982 года. С этого момента для меня начался совершенно другой тюремный период: новый тип работы, новые обязательства и интересы.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
Новый курс
<p>
</p>
<p>
В тюрьме в Пальми вы окончательно оставили в прошлом пятиконечную звезду и встретились лицом к лицу с вашим «новым» существованием. Каковы были основные этапы этого путешествия, которое привело вас к сегодняшнему дню?</p>
<p>
Однажды ночью мне приснился сон...</p>
<p>
Как Мартин Лютер Кинг?</p>
<p>
Но нет, при чем тут это! Я говорю не о метафорическом сне, а о реальном, таком, который снится в постели, когда ты спишь.</p>
<p>
Нужно было взобраться на снежную гору. С вершины свисала красная веревка. Я решаю взобраться на нее и, используя веревку, карабкаюсь вверх по отвесным стенам. Несмотря на трудности, я добираюсь до вершины и оттуда демонстрирую свою эйфорию жестами победы, обращенными ко всем, кто стоял в стороне и наблюдал с базы. Однако, все еще цепляясь за веревку, я не считаю нужным спускаться с того же склона. Я смотрю на другую сторону горы и вижу множество людей, озабоченных и заинтересованных в том, чтобы узнать подробности подвига.</p>
<p>
Утром я поговорил об этой истории, всплывшей из моего бессознательного, с Никола Валентино, товарищем из Коммунистической боевой формации, с которым я подружился в тюрьме. Я знал, что он выслушает меня, но его слова удивили меня: «У меня такое впечатление, что я сам видел этот сон», - сказал он мне. Он ничуть не удивился. Напротив, у меня возникло ощущение, что моя уверенность успокоила некоторые интуиции, которые он некоторое время культивировал в своем внутреннем саду.</p>
<p>
"Я был в машине, — рассказал он мне в свою очередь, — и ехал вдоль большой горы. По мере продвижения тропинки становились все более узкими, проезд преграждали оползни камней. С трудом я открывал проходы руками. Но вдруг за поворотом возникло ощущение прохлады: в центре храм, большой фонтан... А потом храм превратился в лес. Он сделал паузу и снова сказал: «Знаешь, Ренато, мы приучили наши глаза не видеть слишком многого. Эти сны говорят нам, что пришло время посмотреть в другое место, они приглашают нас к новым исследованиям».</p>
<p>
Тогда я не совсем понял, что он имел в виду, но его толкование начало работать во мне. Утром, перед раздачей молока, я обнаружил, что записываю в блокнот ночные сны. Я просто записывал их, не думая о них слишком много. И чем больше снов я записывал, тем больше мне казалось, что я вижу сон. Возможно ли, что в предыдущие годы я не видел снов?</p>
<p>
В предыдущие годы вы жили в гневных мечтах о «революции», от которых вы теперь отказались, чтобы посвятить себя своим личным ночным снам: довольно неожиданный переход. Интересовались ли Вы психоаналитическими исследованиями или другими подобными вещами?</p>
<p>
Какое-то время в университете Тренто я интересовался лекциями Беппино Диссертори по социальной психиатрии, а также внимательно следил за курсом психоанализа профессора Франко Форнати. Оба они в частных беседах, которые я до сих пор вспоминаю с умилением, ввели меня в чтение, которое меня завораживало. И все же, каким-то непонятным образом, в своей камере в Пальми я понимал, что Фрейд, Юнг и Адлер оставались несколько в стороне от того опыта, который я переживал.</p>
<p>
Когда в прекрасной книге Мортона Шацмана я познакомился с Сенои, читая о том, как меланезийцы относятся к снам, у меня в голове промелькнула мысль: если бы даже в специальной тюрьме в Палми, проснувшись, мы передавали сны, которые видели ночью, и обсуждали их между собой, какую пользу мы могли бы получить?</p>
<p>
Я обсудил это с Никола Валентино и Стефано Петрелли, и вместе мы решили попробовать приключиться: мы поспрашиваем, разумеется, незаметно, не хотят ли другие заключенные присоединиться к кругу сновидений...</p>
<p>
Вы собирали спайки?</p>
<p>
</p>
<p>
Вначале было лишь несколько холодноватых откликов и даже несколько обеспокоенных или ироничных комментариев. Многие уже начали думать, что кувшин поднялся. В каком-то смысле именно великая мечта об идеологии не позволила большинству товарищей обратить внимание на более скромные и несерьезные мечты, по крайней мере, на первый взгляд. Они не могли сделать «переход», как вы говорите.</p>
<p>
Но открытой оппозиции мы не встретили, поэтому шесть или семь из нас начали собирать свои ночные сны и рассказывать их друг другу во время утренних посиделок. Из этого вышла тревожная лава, и день за днем маленький кружок обретал новых прозелитов. Наши сексуальные страдания, поразительный диапазон сенсорной депривации, тысячи экзистенциальных одиночеств, недоумение тел затворников вырывались наружу, как безжалостные извержения. Сны рассказывали нам историю, которую мы не слышали до этого момента, показывали сцену, которую мы наблюдали много раз, но никогда не видели, воскрешали образы изуродованных тел, израненных в тысяче мест, покрытых ужасными шрамами.</p>
<p>
Это был поистине необыкновенный опыт, который, безусловно, изменил мое мировоззрение.</p>
<p>
Имели ли ваши тюремные сеансы самоанализа какое-то продолжение?</p>
<p>
Пьетро Фумарола, социолог-исследователь из университета Лечче, услышал о том, что мы делали, и однажды в 1985 году написал мне письмо, предложив рассказать о нашем опыте на семинаре своим студентам. Именно он открыл для меня новые перспективы, познакомив меня с исследованиями Жоржа Лапассада об измененных состояниях сознания и трансах. В ходе этих чтений я понял, что условия тюремного заключения являются предметом большого внимания и интереса со стороны исследователей, в то время как исследований об измененных состояниях сознания, о трансах, к которым прибегают заключенные, чтобы выжить в условиях воздержания и лишений, очень мало. И снова разговор об этом с Петрелли и Валентино привел к решению встать на новый путь, который привел нас к сбору материала, который позже был опубликован в нашей книге.</p>