Страница 48 из 51
(Не забуду встречу с читателями в Питере после выхода моей дилогии о Сталине. После ее окончания ко мне подошел гражданин очень интеллигентного вида и, явственно озираясь, вполголоса сообщил: сам он мое высказанное в данных книгах мнение вполне разделяет, но не решится сказать об этом вслух – съедят… И робко поинтересовался: не боюсь ли я, что после этих книг против меня «выступит русская интеллигенция»?
С помощью богатств русского языка я ему сообщил, где, на каком предмете видел русскую интеллигенцию. Он смотрел завистливо…)
В общем, перестройка, однобокая гласность… Как и полагается русскому интеллигенту, Натан Аркадич не остался в стороне. Не ушел в горлопанство с головой, как поступил его младший братец-графоман, которого старший по доброте душевной объявил своим соавтором, но довольно громогласно критиковал как и проклятых большевиков, так и кровавую сталинскую гэбню.
Была в этом некая дурная пикантность. Как известно, чуть ли не самыми оголтелыми критиками «большевистских зверств» и «палачества НКВД» был народец специфический – вроде сынка кровавого командарма Якира, бывшего сотрудника НКВД Льва Разгона (зятя палача Бокия, на минуточку), Булата Окуджавы, племянника «старого большевика», поставленного к стенке за махровый национализм, а то и старой большевички Евгении Гинзбург, немало потрудившейся для становления советской власти. Впрочем, ничего удивительного, если вспомнить, что главными могильщиками СССР стали бывший первый секретарь обкома Ельцин и бывший член Политбюро Яковлев, та же картина наблюдалась и с иными президентами незалежных бантустанов: в Грузии – бывший член Политбюро Шеварднадзе, на Украине – бывший секретарь тамошнего ЦК по идеологии Кравчук, в Литве – бывший стукач КГБ Ландсбергис. (Впрочем, то же касается и кое-кого за пределами союза нерушимого республик свободных – Ангела Меркель в молодости была комсомольской функционершей в ГДР, а о том, что лидер «Солидарности» и первый президент новой Речи Посполитой Лех Валенса прилежно постукивал в ГБ, не писал в Польше только ленивый…)
Натану свет Аркадичу, как и многим, следовало бы вспомнить классические строки крыловской басни: «Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» – но он, как многие, страдал избирательным выпадением памяти…
Батюшка его отнюдь не походил на образ «угнетавшегося царским режимом еврея» – хотя бы потому, что не селедкой в Бердичеве торговал, а выучился до революции на искусствоведа. Однако в революцию кинулся со всем пылом, как и некоторые исконно русские столбовые дворяне. Комиссарил в Гражданскую, настолько лихо, что в конце концов удостоился двух ромбов на петлицы – звание, позже соответствующее генерал-лейтенанту. В коллективизацию всплыл в Сибири начальником политотдела МТС, то есть машинно-тракторной станции. Станция эта отправляла колхозам для полевых работ всякую сельскохозяйственную технику, остававшуюся собственностью Советского государства. А политотделы были этакий помесью парткомов с ОГПУ – еще один надсмотрщик с кнутом и маузером на пути в светлое будущее. Крестьяне как-то не горели желанием по этому светлому пути браво маршировать, так что без кнута и маузера было не обойтись.
Два любопытных факта из рабочих будней таких начальников, о чем свидетельствуют прекрасно сохранившиеся документы эпохи.
1933 год. В Восточно-Казахстанской области (территория тогдашней Казахской АССР, еще не советской республики, входившей в состав РСФСР) милиция арестовала отца и сына Фоминых за кражу колхозной коровы и некоего Еременко, как туманно указано, «за ранее совершенные преступления» – надо полагать, не особенно тяжелые, если он до последнего времени пребывал на свободе. Кажется, речь тоже шла о краже какого-то колхозного имущества, в отличие от коровы, неодушевленного.
«Кулаком» в документах значится один Еременко, а Фомины проходят как «середняки», к которым отношение было мягче, чем к кулакам. Однако местный начальник политотдела МТС Морщинин явно люто ненавидел всех троих – возможно, и сами в колхоз не торопились, и других отговаривали. Морщинин распорядился отправить арестованных в их родное село, уже ставшее к тому времени колхозом «Заветы Ленина». Согласно писаным регламентам, он не имел никакого права отдавать приказы милиции, но она тем не менее приказ выполнила – зная, что за страшненькую контору возглавляет товарищ Морщинин. Означенный выехал следом и преспокойно предложил председателю правления колхоза созвать общее собрание и… убить на нем трех вышеназванных. Председатель без малейшего удивления собрание созвал. Всех троих без дискуссий убили… Чем под руку подвернулось.
Необходимо отметить: это не имело ничего общего с «большевистским террором», поскольку было не большевиками изобретено, а представляло собой старый крестьянский обычай, появившийся в те времена, когда большевиков и в проекте не было. Уличенных в преступлениях односельчан (особенно конокрадов) не в полицию тащили, а убивали на сельском сходе, зорко следя, чтобы все без исключения оказались повязаны круговой порукой: или кольями били, или за веревки тянули. Смотря как убивали.
В царские времена большинство таких случаев (особенно в Сибири) оставалось безнаказанным из-за той самой круговой поруки, не позволявшей определить конкретных виновников. «Всем миром убивали» – и точка, всю деревню в тюрьму не посадишь и в каторгу не погонишь.
Однако для 1933 года старинный самосуд был уже перехлестом. Какие-никакие писаные законы существовали. Кража коровы и другого колхозного имущества – безусловно уголовное преступление, однако никак не заслуживающее смерти, тем более без суда и следствия. Это уже, как хотите, средневековье. Именно потому, что случившееся было вопиющим беззаконием, вмешался заместитель прокурора СССР Вышинский. В хрущевские времена на него было вылито немало грязи – меж тем Вышинский, еще до революции закончивший юридический факультет Киевского университета, отличался как раз строжайшим надзором за соблюдением законов. Он предложил привлечь прыткого Морщинина к уголовной ответственности.
Увы, идеология в который раз оказалась выше законов… Быстро выяснилось, что и секретарь райкома партии, и секретарь обкома отнеслись к самосуду как к милой шалости заслуженного партийца. Более того, поступила информация, что один из руководящих работников крайкома, собрав совещание начальников политотделов, как раз и дал им установку на самосуды…
Дело спустили на тормозах уже по решению высшей партийной инстанции – Политбюро. Судьба партийных боссов мне неизвестна, но очень хочется верить, что ни секретарь райкома Александров, ни секретарь обкома Супрун, ни анонимный «руководящий работник крайкома» тридцать седьмого года не пережили. Да, все ограничилось тем, что первый секретарь Казахского крайкома Мирзоян вызвал Морщинина и Александрова и «разъяснил им недопустимость самосудов» – надо полагать, по-отечески ласково, не стуча кулаком по столу. Мирзояна поставили к стенке уже при Берии, в 1939 г., а в те времена так просто не расстреливали…
Второй случай гораздо более безобидный. В Белоруссии начальник политотдела МТС Морозов за какие-то упущения по службе был с должности уволен, но не стал пачкать рук общественно-полезным трудом. Не теряя времени, организовал группу товарищей, а проще говоря шайку, и занялся ночными грабежами. Будучи изловлен, отделался, в общем, пустяками – годом принудительных работ. Что он там наворотил в прежней должности, неизвестно, но выполнявшие его насквозь беззаконные указания 4 председателя сельсовета и 4 председателя колхозов позже, когда стали наводить порядок, были осуждены на 8-10 лет каждый…
В общем, читателю самому предоставляется судить, что за публика собралась в политотделах и какими методами они добивались того, что крестьяне рядами и колоннами, добровольно и с песней шли в колхозы. Из записки в Комитет партийного контроля при ЦК ВКП (б): «Многие дела об избиении колхозников (подвешивание за ноги, привязывание к передку телеги, оставление на сутки привязанными к скамейке, в канцелярии колхоза и т. д.) были смазаны». В тридцать седьмом году массово расстреливали и сажали как раз виновников всех этих безобразий. Кому-нибудь их жалко?