Вместе с камнем

Сегодня у меня почти отгул — рисую «Боевой листок». Получается не ахти как, но капитан доволен. А меня это занятие не устраивает. Во-первых, неудобно перед ребятами, которые сейчас «в мыле» на полигоне. Во-вторых, я вниманием не избалован и мне просто неловко. И главное — я хочу рыть окопы!

Если вырыть ячейку для стрельбы стоя, то в ее стенках будет хороший геологический разрез. Сверху — темный слой лесной почвы, довольно хилый в наших местах. Затем идет светло-серый и сыпучий бесплодный подзол — суровый символ севера Русской равнины. Зато глубже могут быть интересные вещи. В сосновом бору — чистый песок с редкими кремнистыми камешками. Есть надежда в таком песке отыскать заветный фульгурит — змеевидный сплавленный след ударившей когда-то молнии, а то и каменный топор: древние тоже любили сухие, здоровые места. Ближе к речке окоп может врезаться в тяжелую серую глину. Брать ее трудно, зато возможности находок тут более реальны. В глине попадаются серые желваки пирита, черные картофелины фосфоритов и даже сияющие остатками перламутра обломки раковин аммонитов…

«Листок» висит на стене, а я вместе с ротой снова на полигоне. Соединяем ячейки ходами сообщения, тоже в полный рост. Жарко. Со станции несутся разноголосые гудки паровозов, непрерывно грохочут товарные составы.

Сейчас главное для меня — внимательно осмотреть: что на лопате, что на стенках. Очень хочется пить. Фляжки давно пустые. Надо копать приямок, вода отстоится и будет чистой…

Наваливается слабость. И глина — уже не глина, а свинец… После очередного броска ясное небо как-то посерело, а потом и вообще почернело. Очнулся сидящим на сырой глине.

Геологические наблюдения приходится отложить до следующего раза.

Ночные аммониты

Весь день мы добирались со станции пешком. На телегах везли только винтовки, противогазы и прочее хозяйство, бывшее с нами в течение месяца в лагерях. Там в последние дни меня одолели чирьи. Весной застудился: ходил в школу в резиновых галошах, привязанных веревочками. Утром и вечером ноги в ледяной воде.

Плелся я сорок пять километров со станции чуть живой. В селе даже наш деревенский мужик Митька Попов меня сразу не узнал, подивившись моему разбитому виду. Предложил ехать домой вместе, на его подводе, но я отказался. С Митькой у нас были кое-какие счеты. И на дороге меня ждало «дело», не требовавшее свидетелей.

Сдав в военкомате трехлинейки с просверленными патронниками, мы уже в темноте разбрелись по своим деревням.

В который раз встречает меня тихим журчанием речка Егорьевица. За ней, в гору, идет лес. Сейчас он почти черный, дорога угадывается в нем серой неясной лентой. Пологий подъем тянется километра полтора и кончается на широкой поляне.

Перед отъездом в лагеря в придорожной канаве обнаружил в песке скопление плотных бурых камней, переполненных отпечатками ископаемых раковин. Теперь я рассчитывал заняться раскопками без помех.

Поляна угадалась по посветлевшему небу, но место пришлось искать долго, ползая по канаве и ощупывая ее стенки.

Пару раз ругнул себя, что не захватил в селе какую-нибудь железку — копать было нечем. Однако песок рыхлый, и тяжелые шероховатые куски попадались один за другим. Казалось, что чем глубже, тем крупнее и больше они. Усталости уже нет, лишь бы побольше набрать камней! Есть даже части раковин: кривые рубчатые загогулины. Все… Видно, выкопал все гнездо. Котомка набита, а идти еще километра три.

Письма академика

«Занимательную минералогию» академика А. Е. Ферсмана прочитал «без отрыва». Открыл для себя сказочный мир уральских самоцветных копей, бородатых горщиков и старателей, современных горных машин, шахт и карьеров. Ничего подобного вокруг меня не было, но свои камни казались ближе, дороже.

В конце книги академик просил сообщать ему о своих находках и наблюдениях.

Вот и отправлено первое письмо. Оказывается, чтобы успешно заниматься минералогией, надо знать химию, да и другие науки не помешают. Академик в письмах прямо сказал, что не видит ничего блестящего в моих школьных делах.

Надо было «строить базу». Все запущено, особенно математика. Но судьба оказалась благосклонна ко мне. В школу вернулся после ранения учитель математики, морской офицер Романов Павел Николаевич. Мы не дышали, слушая его. Не приготовить урока стало позором. За решением задач я сидел ночи напролет. И через месяц-другой уже не было предмета интересней математики. С тех пор ни разу не пришел в школу с нерешенной задачей — дело немыслимое по прежним моим возможностям! Потихоньку стал тянуть руку и на других уроках, даже на истории. Машина была запущена и до конца школы забот мне особых не приносила. Камни же, конечно, меня дождались…

В книге Ферсмана особенно красочно описаны минералы Кольского полуострова, дорогие его сердцу первооткрывателя. Нефелиновые сиениты, апатитовые руды, породы с красным, как капли крови, эвдиалитом. Но все они должны быть и у нас! Ведь материковый лед тащил камни как раз из тех мест. Почему я их до сих пор не нашел?

С этими вопросами послал я очередное письмо Ферсману. На этот раз писала Екатерина Матвеевна, супруга академика: Александр Евгеньевич скончался 20 мая 1945 года. Как это известие я мог пропустить? Правда, в деревне не было радио, но ведь приходили газеты…

Ответ на вопросы искал сам. В моей коллекции уже не менее трех лет лежали зеленовато-серые валуны, на изломе которых поблескивали зерна полевого шпата, а поверхность покрыта глубокими ямками. Такие камни шли у меня под названием «дыроватых валунов». И сейчас я отыщу их в кладке нашей (теперь уж старой!) дороги. Бабушка говорила про них: вот, даже камень вода точит.

На изломе камней я смог заметить, что не только полевой шпат слагает эту горную породу, но еще и зеленоватые зерна с маслянистым изломом, не дающие четких отблесков. Ямки на поверхности валунов находились как раз на месте таких зерен. Значит, зерна быстрее разрушаются, растворяются водой. Немного работы с моей литературой — и вывод готов: это нефелин, знаменитый минерал Хибинских и Ловозерских гор Кольского полуострова! У меня в руках обломки горных пород, о которых писал академик Ферсман.

Кончился период собирательства. Надо было думать о дальнейшей жизни. На Урале есть горный институт, учиться нужно только там. Кругом горы, камни, рудники. Где же еще найдешь подобное место?

Через два года я увидел Урал с крыши поезда дальнего следования, двери вагонов которого для нас с моим одноклассником Володей Потехиным были пока закрыты.

А в своих валунах потом я нашел и красные зерна «саамской крови» — эвдиалита, и черные кубки лопарита, и золотистые пластиночки лампрофиллита. Даже написал статью в научный геологический журнал: «Нефелиновые сиениты среди ледниковых валунов Костромской области». Все объяснялось просто: знаменитые горные породы принесены в наши края материковыми льдами.

Но не кажется ли, что слишком просто?

Ну, вот и сомнения наконец-то появились. Теперь уж, действительно, все в порядке!

Таков путь науки…

С молотком в руке

Чистенький песочек

Кончается холодный весенний день. С утра я карабкаюсь по бесконечным гребням дражных отвалов. Вся долина реки покрыта ими. Состоят отвалы из гальки, гравия, валунов — в той или иной степени окатанных водою обломков горных пород. Во многих местах к ним добавлен щебень и глыбы плотика. Этот материал попал в отвалы там, где ковши драги, пройдя наносы, встретили коренное основание.

Несколько месяцев назад, поздней осенью, нашел я в этих отвалах обломки руд: пирита, халькопирита, блеклых руд, галенита. И все это в кусках изрядных размеров, до нескольких килограммов. Места находок надо было нанести на план, чтобы материалы эти попали в годовой отчет. Заканчивая карту, бродил по пояс в снегу. Сейчас собираю дополнительный материал. Ясно, что под речными наносами идет серия рудных жил с хорошим содержанием металла.