Страница 5 из 99
Гитлер, без сомнения, — многогранный, самостоятельный политический деятель, обладающий исключительной силой воли и порядочным образом мыслей»32.
Герман Фобке, студент-юрист, бывший членом так называемого «Ударного отряда Адольф Гитлер» (одним из наиболее драчливых отрядов СА)33, участвовавший в ноябрьском путче 1923 года и — как и сам Гитлер — осужденный к тюремному заключению, писал 23 июня 1924 года своему знакомому Лудольфу Хаазе: «Хотя наша почта подвергается цензуре, но задерживаются только те письма, “содержание которых может помешать порядку или безопасности, либо связано с организацией побега, а также те, где содержатся оскорбительные или неприличные выражения”.
Но все это не касается нас, и, на мой взгляд, наши письма для цензуры неинтересны.
Пока я чувствую себя хорошо, жизнь здесь идет так, что встаем мы примерно полвосьмого утра, моемся, завтракаем, идем на прогулку. В 10 часов регулярно собираемся у нашего замечательного шефа (Гитлера. — Примеч. авт.) на часовую лекцию. В 12 часов — общий обед, потом до полпятого убиваем время. Теперь можно снова выйти во двор, где заняться гимнастикой, игрой в мяч, потом ужин — до полдевятого. Затем опять идем в помещение и развлекаемся. Видите, так жить можно. Плохо лишь с помощью в моей работе (диссертации. — Примеч. авт.), так как я в камере нахожусь вместе с пятью товарищами»34.
Все заключенные тюрьмы получали такое же питание, как и жившие на территории служащие35. Помимо этого им было разрешено каждый день выдавать либо одну «кружку» вина, либо пол-литра пива, а в особенно жаркие дни позволяли насладиться еще одной кружкой пива36. Но в соответствии с правилами тюрьмы крепкие алкогольные напитки не разрешались. Однако заключенному Гансу Калленбаху, болевшему малярией, врач разрешил выпивать один стакан водки в день37. Это использовали заключенные — сторонники Гитлера и тайно приносили спиртное в тюрьму. Позднее Калленбах вспоминал: «Принесли бутылку “Штейнхэгера” Принесли бутылку “Энциана”. Принесли бутылку “Этталер Клостерликера”. Принесли бутылку “Асбах Уралта”. Собралось множество бутылок с водкой и ликером… Охранники пили вместе с нами и часто заглядывали в наш шкафчик для алкоголя»38. Алоиз Мария Отт сравнивает время тюремного заключения Гитлера и его сподвижников с великолепным «санаторным отдыхом». Он вспоминает: «Ежедневно с почты приносили посылки, цветы и шоколадные конфеты, приходили посетители — приверженцы как мужского, так и, особенно, женского пола, всех возрастов, то есть широко использовались современные возможности гуманного исполнения наказания — к понятному неудовольствию других заключенных.
Последние могли слышать и также часто видеть, как веселая компания до поздней ночи шумела тогда зимой в стенах Шпёттингерской тюрьмы. Заключенные Крибель, Гесс,
Фрик и гитлеровский заведующий хозяйством Готтфрид Федер, Эрнст Пенер, Генрих Гиммлер39, Генрих Хоффман, Дитрих Эккарт и многие другие… входили в эти компании, особенно, последний — считавшийся ведущим партийным писателем, поэтом и крикуном — собирались в большом зале, немногочисленные одиночные камеры заранее резервировались для самых шумных участников, редко остававшихся трезвыми. Политзаключенные левого радикального направления должны были с зубовным скрежетом наблюдать за таким особым статусом “политических привилегированных”».
Сначала каждому заключенному выделили два помещения: жилое и спальню40. Мебель «камер» составляли железные кровати с матрацами и шерстяными одеялами, стол, два стула, шкаф и тумбочка41. Время, отведенное посетителю, составляло: от 20 до 30 минут — для ближайших родственников (в исключительных случаях — час), 15–20 минут — для друзей, 5—10 минут— для «прочих». Заключенные, желавшие принять посетителя, который, по мнению тюремных чиновников, мог вести антиправительственную пропаганду или призывать к нарушению тюремного режима42, не получали разрешения на свидание.
Желания Гитлера почти всегда исполнялись. Например, прокурор земельного суда округа Мюнхен I подписал разрешение на посещение 3 декабря 1923 года для Матэуса Хофмана, с пометкой: «На свидание можно привести овчарку Гитлера»43. Каждую неделю Гитлеру разрешалось принимать посетителей в течение 6 часов. «В экстренных случаях руководство тюрьмы могло» увеличить это время44. Иногда за день он принимал посетителей в течение более 6 часов, это были промышленники, бизнесмены, священники обеих конфессий, крестьяне, адвокаты, бывшие офицеры, профессора, художники, аристократы, издатели и редакторы, книготорговцы, просители, ищущие работу, «народные» политики и много женщин45.
«Национальные» политики и их представители, демонстрировавшие перед 8 ноября свое почтение, преданность и верность Гитлеру, теперь тоже не бросали его в беде. Приверженцы и члены партии, которые не могли навещать его в тюрьме, писали ему, присылали посылки46, просили его о покровительстве47 и заверяли всеми возможными способами, как высоко они его ценят, уважают и как им его недостает. Даже «независимые» теперь хотели получать у него советы48 — это те, кто считал себя «истинными немцами», но регулировал свои политические взгляды подобно экономичности автомобиля. Целый год Ландсберг был Меккой для горевших нетерпением правых радикалов и заклятых германских великодержавных националистов. «Важность» многих посетителей вызывала уважение даже у тюремной охраны, это тоже шло на пользу Гитлеру. По словам Отто Луркера, вахмистра тюремной охраны, «часто охране с трудом удавалось прервать… речь (Гитлера) во время встречи с посетителями. Если это удавалось, то Гитлер заканчивал… разговор и прощался»49.
А за стенами тюрьмы, снаружи, протекал процесс принудительного роспуска НСДАП и запрета газеты «Фёльки-шер Беобахтер» — именно по такой схеме, как этого хотел заключенный Гитлер. На то, что двух его самых близких и влиятельных друзей, Дитриха Эккарта50 и д-ра Эрвина фон Шойбнер-Рихтера (1884–1923)51, уже не было в живых, а Герман Геринг убежал за границу, где оставался до 1927 года, Гитлер уже не мог повлиять; но все, что произошло внутри партии (официально более несуществующей НСДАП) и по отношению к ней, в решающей степени теперь зависело от него52. Начались болезненные ссоры между Альфредом Розенбергом5-’, которому Гитлер передал руководство НСДАП, где осталось 55 787 членов54, Германом Эссером55, одним из важнейших людей в ближайшем окружении Гитлера с 1919 года, а также — находившимися на свободе Людендорфом и Грегором Штрассером (особенно между Эссером и Штрейхером — с одной стороны, и Розенбергом и Грегором Штрассером — с другой).
Соратники Гитлера без «вождя» оказались беспомощными, неспособными самостоятельно, целенаправленно и планово продолжать работу. Показательным свидетельством возникшей ситуации является «конфиденциальное» сообщение д-ра Адальберта Фолька о собрании национал-социалистических функционеров 20 июля 1924 года в Веймаре. Об этом собрании, проходившем в «Отеле Гогенцоллерн», приняло участие 80 национал-социалистов. На нем планировалось объединение нацистов с Партией свободы, в сообщении д-ра Фолька, выступавшего в качестве представителя так называемой директории56 Северогерманского союза, выбранной национал-социалистами Померании, Шлезвиг-Гольштейна, Большого Гамбурга, Восточного Ганновера, Южного Ганновера, Бремена с округом и части Вестфалии во время пребывания Гитлера в тюрьме, говорилось так: «Так как ожидали появления Людендорфа… Эссер заполнил время неприятными, действовавшими как взрывчатка высказываниями. Около 11 часов появился генерал Людендорф, к этому времени чувствовалось, что большинство собравшихся внутренне буквально подавлены. Председатель (собрания. — Примеч. авт.) г-н (Грегор. — Примеч. авт.) Штрассер, предоставил… слово Розенбергу, с недавних пор представлявшему Гитлера в Баварии; Розенберг зачитал длинный доклад… После доклада последовали оскорбительные выкрики в адрес Розенберга со стороны гг. Штрейхера и Эссера, на что… Розенберг протестовал, назвав эти обвинения “вульгарными”, но… Штрейхер грубым окриком оборвал его: “Вы вообще не имеете права меня оскорблять”’7. Людендорф, выступавший за слияние НСДАП и Партии свободы и за подчинение фракций — партии, и во время конференции неоднократно с возмущением объяснявший, что ему “после… того, что он услышал (ссоры. — Примеч. авт.)… стало тошно”’8, к замешательству Фолька, не счел необходимым порицать Штрейхера и Эссера59 за такое поведение… а также что-либо сказать по поводу… разрушающего надежды доклада г-на Розенберга (о его неутешительном опыте с Партией свободы. — Примеч. авт.)»60.