Страница 8 из 13
Оказывается, давно уже существует отчетность ЖЭКов перед вышестоящими жилищными органами отдельно по:
деревьям,
кустам
газонам,
клумбам!
О чем идет разговор? О том, что бездумно считать деревья — значит, не видеть за ними леса настоящих и нужных дел.
Какая старая истина! Даже втолковывать ее неудобно. А что делать?
Ведь по-прежнему беззвучно шевелят губами жэковские экономисты, стреляют счеты, дают пулеметные очереди арифмометры. Это в ЖЭКах готовят все новые сводки для жилуправления о:
а) наличии замечаний, выговоров и строгих выговоров;
б) количестве умелых рук, футбольных команд и повреждений, устраненных силами жильцов;
в) движении рабочей силы, служебной площади и тротуароуборочной машины.
И так далее.
А если добавить, что ЖЭКи постоянно сдают еще сведения рай-архитектору в санинспекцию, в ветслужбу, в районо?
Вот то-то и оно!
Родились у нас ремдружины. Хорошо. Но родник народной инициативы тотчас ввели в русло строгой отчетности.
Создали документ — личную рабочую карточку члена ремдружины. Ладно. Полбеды. Записал вид работы, расписался, и точка. Нет, что вы! Все гораздо сложнее.
В карточке надо указать дату, место работы, сделать ее описание, проставить объем и затраченное на работу время. Под этим следуют всего четыре подписи: преддомкома, начальника ЖЭКд, квартиросъемщика и техника-смотрителя.
Ремонтирует дружинник, допустим, тридцать минут, заполняет карточку три часа, а собирает подписи… три дня!
Работник одной из жилищных кон гор сам за всех заполняет карточки и за всех расписывается. Вот вам и очковтирательство. Но, честное слово, полезное. Иначе ведь бедняги ремдружинники разбегутся!
Смотрите, сознание людей выросло настолько, что они готовы безвозмездно, на общественных началах починить дверь, вставить стекло, покрасить забор.
А на жилищном Олимпе все еще, видимо, рассуждают так:
— Не спроси с них, не потребуй десяток-другой отчетов, так они и не сделают ничего.
Конечно же, периодическая отчетность нужна, но в рамках разумного. Кажется, чихни несколько раз жилищные работники, и с них сразу потребуют общую цифру произведенных за день чиханий!
Сколько обо всем этом толкуют на совещаниях и в печати — не счесть. Если же какой-нибудь ретивый любитель статистики все же попробует подсчитать количество устных и письменных выступлений по данному поводу, пусть приплюсует и это.
Для полноты картины.
НА ДРУЖЕСКОЙ НОГЕ
— Павел Афанасьевич!
— Семей Кириллович!
Это встретились старые знакомые: вместе когда-то учились в институте, вместе начинали воевать.
Рукопожатия, радостные лица, улыбки…
Впрочем, Семен Кириллович Дедюхин, привыкший жаловаться на жизнь, улыбается недолго.
— Желудок болит, — скучным голосом поясняет он. — Теща ворчит, на работе директор — зверь.
— Ну, теща! — смеется Павел Афанасьевич Рытов. — У всех тещи сварливые. Желудок, дорогой вы мой, лечить надо, сам не пройдет. А вот насчет директора вашего… Идите ко мне в трест!
— Как это так?
— Да так. Как раз свободно место начальника планового отдела. Я-то вас знаю. Характеристики не потребуется.
— Спасибо, — говорит Семен Кириллович, и глаза его увлажняются. — Спасибо, друг! Я подумаю!
…Через неделю Дедюхин уже сидел в своем новом кабинете и с тревогой прислушивался к ехидному тенорку за тонкой перегородкой:
— Новый-то наш с управляющим, оказывается, дружки. Так что держи ухо востро, язык за зубами.
— Точно! Все, что услышит, за рюмкой водки Рытову выболтает!
Не успел Семен Кириллович выйти в коридор, как навстречу ему двинулся длинный, худой сослуживец Кукин. Он подтянул вечно сползающие брюки и сказал, будто возобновляя прерванный разговор:
— А у меня двое детей.
Дедюхин вежливо молчал.
— Может, замолвите насчет пионерлагеря, а?
И Кукин кивнул в сторону рытовского кабинета.
— Слушайте, Кукин, — начал было Дедюхин, но не закончил, махнул рукой, болезненно сморщился и пошел прочь.
К празднику повесили на стене приказ с объявлением благодарностей. Фамилия Дедюхина стояла второй.
— Поздравляем, поздравляем, — говорили Дедюхину подчиненные.
И иные, отвернувшись, собравшись в кружок, пронзительно шептались:
— Иначе и быть не могло… Оно и понятно, свой свояка… Знакомство — великое дело!
Бледно-зеленый Дедюхин, со страдальческой гримасой, решительно двинулся в кабинет управляющего.
— А, Семен Кириллович, заходите! — обрадовался Рыгов. — Вы что-то совсем ко мне не заглядываете.
Управляющий был так радушно весел, так приветлив, что Дедюхину вдруг неудержимо захотелось припасть к его руководящему плечу, припасть и всхлипнуть, всхлипнуть и пожаловаться: на здоровье, на злых людей, на неудачную свою судьбу. Но тут же Дедюхин подумал, что этого делать нельзя: «Ведь что будут говорить, если надолго задержишься у него? Скажут — новую благодарность себе зарабатывает».
И он печально сказал:
— Павел Афанасьевич, большое вам спасибо за внимание, но больше не надо.
— Чего это?
— Благодарностей.
— А почему? — удивленно поднял брови Рытов. — Вы заслужили.
— Нет, нет, сделайте одолжение. И так идут разговоры, что вы меня, дескать, того… Выделяете…
— А я всех ценных работников выделяю, — твердо сказал Рытов. — У вас, Семен Кириллович, нервы, вижу, шалят. Вот вы и расстраиваетесь по пустякам. А вы плюньте на все. Отвлекитесь, поезжайте в дом отдыха! Путевку я вам раздобуду.
На другой день Кукин так посмотрел на Дедюхина, что в его больном животе все похолодело. Чуть позднее ему сообщили.
— Карикатуру на вас Кукин рисует. В стенгазету.
— Забавно, заставил себя улыбнуться Семен Кириллович.
— Что-то насчет вашего отпуска вне графика.
«Но мне ведь положено, я переводом сюда», — хотел сказать Дедюхин, но не сказал, а только тяжко задумался.
Вечером, проходя ми?.:о конференц-зала, Семен Кириллович услышал, как участники трестовской самодеятельности разучивают новые частушки:
Наш Дедюхин так хорош,
Наш Дедюхин так пригож,
И к начальнику он вхож!
— Сил моих нет! — заявил Дедюхин Рытову. — Знаете, что они говорят?
— И пусть себе говорят.
— Да, но они еще и поют!
— И пусть поют.
— Это вам — пусть, а мне… Пожалуйста, покажите всем, что отношения у нас служебные.
— Но как же я покажу?
— Ну не знаю, накажите меня, что ли…
— Не за что вас наказывать.
— Тогда хоть накричите на меня, обругайте.
Рытов нахмурился и сказал:
— Вы мне надоели, Дедюхин, ей-богу. Не мешайте работать.
Ночью Дедюхин спал плохо. Из темного угла комнаты на него наступала, подтягивая сползающие штаны, кукинская карикатура.
Утром Семен Кириллович снова явился к управляющему.
— Дайте мне выговор. В приказе. Чтобы на стенке висел. Ну что вам стоит?
— Слушайте, Дедюхин…
— Да что ж вы так тихо? Хоть бы ногой топнули, а?
— Черт вас возьми, в конце концов!
— Громче! — воскликнул Дедюхин и широко распахнул дверь кабинета. — Громче, прошу вас!
— Перестраховщик! — орал потерявший самообладание управляющий. — Трус! Тряпка!
У раскрытых дверей толпились испуганные сотрудники.
Дедюхин сиял.
ФИКТИВНОЕ СЧАСТЬЕ