Страница 87 из 107
На этот раз по личному заданию начальника КБ испытания должны были завершиться успешно. Штурманом с ним летел заядлый кореш Ваня Стрельченко.
— …Ну, поехали, — скомандовал командир.
— Чтобы дома не журились, — ответил напарник, и оба крякнули…
Самолет лег на крыло, потом — на другое и взлетел на воздух.
— Земля! Земля!! Вижу землю!!! — неожиданно закричал штурман Ваня нечеловеческим голосом. Земля была в двадцати метрах.
— Сам вижу, не слепой, — ответил Щеглов.
— Приказываю прыгать. В случае чего, встречаемся на площади Свободной России у Белого дома. А жене скажи, что люблю ее пуще соседки Гали, у которой пускай заберет премию за четвертый квартал, «командирские» часы и шоколад из гуманитарной помощи.
…Парашют раскрылся для него с новой, совершенно неожиданной стороны. «Ситуация штатная. Падение произойдет в заданной точке СНГ», — доложил Щеглов по системе УВЧ начальнику КБ.
…Заданную точку операторы КБ при помощи тайваньских компьютеров первого поколения вычислили за считанные недели. Спасательные отряды на вездеходах, собачьих упряжках, мотоциклах и подводных лодках прочесывали метр за метром окрестности подмосковного города Ивантеевка. Первым обнаружил Щеглова австрийский горноспасатель Хюнтер Понтер на спортивном «Вольво».
…Впоследствии командир рассказывал:
— Первым делом надежно зарыв парашют и доллары, я отправился в ближайший Дом крестьянина, где и переночевал. Сначала я пытался прокормиться в местном буфете, а потом, чтобы сэкономить силы, перешел на нелегальное положение в доме простой крестьянки Ткни, которой я объяснил, что я певец Валерий Леонтьев, скрывающийся от разъяренных поклонников. По ночам прятался в погребе, так как Танин муж не поверил в легенду с самого начала.
…На этом можно было и закончить очерк, но мы чуть было не забыли о заядлом кореше, плясуне и балагуре, бесшабашном штурмане Ване Стрельченко. К сожалению, его судьба сложилась не так благополучно. Во время катапультирования неожиданно налетевшие порывы ветра забросили его в далекую неведомую Швейцарию, где он сейчас имеет маленькую виллу на берегу озера и двух очаровательных малюток. Иногда к нему на уик-энд заезжает так и не избавившийся от чувства вины перед русским парнем австриец Хюнтер-Понтер.
Виктор МАТВИЙКО
Хенде хох
Ах чужбина ты, чужбина…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Никого я, кроме Гейне,
Знать не знаю, дуралей!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…И кисти рук, затянутых в перчатки,
Предназначались для скольженья карт.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И память жмет, как будто снова
Нас одолела немчура.
Ах чужбина, ты чужбина,
Камамбер и адюльтер —
Да стенанья Лоэнгрина
В переводе Алигер.
Что он слышал, этот Гёте,
О поэтах из низов,
Об одесском аперкоте
О колоде в пять тузов?
Только фрау, только медхен,
А по-русски — ни му-му…
Ты Оксана или Гретхен —
Я чего-то не пойму.
Всюду шпили, всюду шпильки,
Интернет и чуингам.
Не хотите ли по Рильке
Или, скажем, по рогам?
То ль Одесса, то ль Ривьера,
То ль Монако на дому.
Я-то здесь какого герра? —
Вот чего я не пойму.
Ах чужбина, ты чужбина, Камамбер и адюльтер — Да стенанья Лоэнгрина В переводе Алигер.
Что он слышал, этот Гёте, О поэтах из низов, Об одесском аперкоте О колоде в пять тузов?
ТЪлько фрау, только медхен, А по-русски — ни му-му…
Ты Оксана или Гретхен — Я чего-то не пойму.
Всюду шпили, всюду шпильки, Интернет и чуингам.
Не хотите ли по Рильке
Или, скажем, по рогам?
То ль Одесса, то ль Ривьера, То ль Монако на дому.
Я-то здесь какого герра? — Вот чего я не пойму.
Валерий Попов
(р. 1939)
Случай на молочном заводе
Два лейтенанта, Петров и Брошкин, шли по территории молочного завода. Все было спокойно. Вдруг грохнул выстрел. Петров взмахнул руками и рухнул замертво. Брошкин насторожился. Он подошел к телефону-автомату, набрал номер и стал ждать.
— Алло, — закричал он. — Алло! Подполковник Майоров? Это я, Брошкин. Срочно вышлите машину на молочный завод.
Он повесил трубку и пошел к директору завода.
— Что у вас тут… стреляют? — строго спросил он.
— Да это шпион! — с досадой сказал директор. — Третьего дня шли наши рабочие и вдруг видят: сидит он и молоко пьет. Они побежали за ним, а он побежал и в творог залез.
— В какой творог? — удивился Брошкин.
— А у нас на дворе триста тонн творога лежит, так он в нем до сих пор и лазает.
Тут подъехала машина, из нее вышли подполковник Майоров и шестеро лейтенантов. Брошкин подошел и четко доложил обстановку.
— Надо брать, — сказал Майоров.
— Как — брать?! — закричал директор. — А творог?
— Творог вывозить! — сказал Майоров.
— Так ведь тары нет, — сокрушенно сказал директор.
— Тогда будем ждать, — решил Майоров, — проголодается — вылезет.
— Он не проголодается, — сказал директор. — Он, наверное. творог ест.
— Тогда будем ждать, пока весь съест, — сказал нетерпеливый Брошкин.
— Это будет очень долго, — вздохнул директор.
— Мы тоже будем есть творог! — улыбаясь, сказал Майоров.
Он построил своих людей и повел их на четвертый двор. Там они растянулись шеренгой у творожной горы и стали есть. Вдруг они увидели, что к ним идет толпа. Впереди шел пожилой рабочий в очках.
— Мы к вам, — улыбнулся он. — В помощь. Сейчас у нас обед — вот мы и пришли!
— Спасибо, — сказал Майоров, и его строгие глаза потеплели.
Дело пошло быстрей. Творожная гора уменьшалась. Когда осталось килограмм двадцать, из творога выскочил шпион. Он быстро сбил шестерых лейтенантов и понесся через двор, ловко уклонившись от наручников, лежащих на крышке люка. Брошкин кинулся за ним. Никто не стрелял. Все боялись попасть в Ерошкина. Брошкин не стрелял, боясь попасть в шпиона. Стрелял только шпион. Вот он скрылся в третьем дворе. Брошкин скрылся там же. Через минуту он вышел назад.
— Плохо дело, — сказал Брошкин, — теперь он в масло залез.
Вадим Дабужский
(р. 1940)
Максим ГОРЬКИЙ
Мать
(Новая версия)
Михаил Власов — отец Павла, муж Ниловны.
Слесарь четвертого разряда, член КПСС, «ударник коммунистического труда» на фабрике имени Горького. Мастер спорта по боксу. Держался со всеми высокомерно. Каждый праздник кого-нибудь избивал. 1 мая и 7 ноября регулярно ходил на демонстрацию, так как свято верил в светлое будущее. Пьяный, возвращаясь домой после демонстрации, он ставил в угол красное знамя и садился ужинать. Выпив две бутылки «Московской», он сбрасывал посуду со стола и глухим голосом, наводящим тоску, выл песню «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз».
После его смерти мать осталась с сыном. К Павлу стали приходить новые друзья. Они говорили непонятные слова: баксы, ломщики, кидала.
— Это очень хорошие люди, — объяснял Павел матери.
Потом он стал приносить домой газету «Правда» и разрезал ее ножницами на мелкие кусочки.