Страница 27 из 107
Владимир ЛУГОВСКОЙ
Переделка
Возьми меня в переделку
И двинь, грохоча, вперед!
Илья ЭРЕНБУРГ
Смердяковщина
Кафе «Кельк-Шоз» помещается на углу Фридрихштрассе и бульвара Сен-Мишель, того самого, который парижские торговки дружелюбно называют Буль-Миш. Это два шага от Литейного, не доходя Малой Кисловки.
Если вы займете место за одним из столиков, к вам, виляя бедрами, подойдет фрейлейн Мицци и, скользнув глазами по вашим коленам, станет ждать ваших приказаний.
Фрейлейн Мицци — фрейлина ее императорского величества княжна Людмила Павловна Дундук-Фрикаделькина. Ее лицо, несмотря на густой слой пудры и бюстгальтеры новейшей системы, хранит следы горьких слез. Она плакала. Сегодня утром ее бил ее любовник, Орас Трикоте, маркер из бильярдной «Брик-а-Брак», в Уайльд-Чепле, как раз напротив Почтового переулка, что на Плющихе. В голубых кальсонах поверх своей розовой пижамы, он старательно колотил ее головой о железный брусок двуспальной кровати и певуче при этом приговаривал:
— Почему не уходят большевики? A? Где твои бриллианты и поместья? Что ты сделала, чтобы получить их обратно? Кому ты нужна, нищая и ободранная? А?
Она же смотрела на него васильковыми глазами и обещала приложить все усилия. Когда она говорила «все», она прикладывала руки к груди и становилась похожей на святую после аборта.
Она, княжна Дундук-Фрикаделькина, смолянка, шифрезка, мазурка с великим князем, особняк на Волхонке… Что она делает здесь, в промозглом кафе на окраине Вены, в двух шагах от Вестминстерского аббатства? Вы смотрите на ее тростниковую фигурку, на ее плачущие руки с подносом в руке — и вдруг…
И вдруг вы забываете, что вы коммунист, ответственный работник Третьего, коммунистического Коминтерна, член Исполнительной тройки по международным делам, приехавший сюда, в Париж, с поручением ниспровержения империалистического строя, и сердце ваше вдруг наполняется жалостью и нежностью, как у резника, который любит корову в ту минуту, когда нож поворачивается в ее затылке…
Вам хочется приласкать ее, эту бедную аристократку, хочется рассказать ей, что тетя Александрина жива, и даже недурно устроена, кузен Коко счастливо бежал из Нарыма, а его репетитор, экстерн с грустными еврейскими глазами, научился писать прекрасные французские романы из европейской жизни… Вам хочется увести ее отсюда к себе, в свою конспиративную квартиру на Пикадилли, бульвар Капуцинов, угол Бейкер-стрит и Малой Дмитровки, не доходя до Собачьей площадки, в маленькую душную комнату… где у Отелло, который на стене душит Дездемону, под правой ноздрей ползает плотоядный и такой уютный клоп…
Да, да, непременно чтобы клоп…
Как у Достоевского…
Всеволод ИВАНОВ
Отрывок из романа «Голубой Гаолян»
…Гаолян[11] крепчал… Осенняя ночь зорко смотрела чумизами[12]. На перроне, лысом, как Виктор Шкловский[13], сидел китаец Pac-Ту-Ды, свесив ноги на безжизненное полотно железной дороги. Он был бледен, как гаолян[14], и тихонько про себя напевал:
Не было ни живой манзы…[15]
Семен Брюква закурил ши-цинь[16] из корней гаоляна и, сплюнув сквозь едалы[17], глянул на плакат с портретом верховного.
— Адмирал Колчак… Ляксандра Василич… Очень даже приятно…
Свист, короткий, как хвост фокстерьера, раздался, от стены отделилась высокая фигура и схватила Брюкву за гаолян[18].
— Едрена лапоть… Никак товарищ Рабинович?
Председатель ревкома поравнялся с партизаном, и они пошли рядом, но как совершенно незнакомые люди. Изредка роняли друг другу случайные слова.
— Тайфун[19] в резерве на третьей линии. Семь с половиной гаолянов[20] Янцекиянга.
— Понимаем, — отвечал Брюква. — Что ж, бывает… Разумеется…
Так, в отрывистых фразах, они прошли и скрылись за темным гаоляном[21].
А китаец Рас-Ту-Ды сидел по-прежнему, свеся ноги на гаолян[22] железной дороги, и, как будто ничего не видев, прежалостно мурлыкал про себя…
Исаак БАБЕЛЬ
Вопль Крика
Был страшный холод во время деникинского наступления. Наш доблестный батальон красных бойцов за пролетарскую революцию стоял в имении князя Палицына-Волконского. В роскошной гостиной барского особняка сидели мы на корточках и смотрели прямо в глотку роскошному камину с инкрустациями. Весело там потрескивали ножки дубового стола, но нам не было весело, потому что только вчера вечером мы сгорели последний ореховый шкаф из карельской березы и гореть уже нечем.
И сидел наш начальник, товарищ Беня Крик, крепко задумавшись. И спросил я у него:
— Обо что вы думаете?
И он мне отвечал:
— Не мешай, я думаю об половую проблему.
И так как я знал, что он ужасно образованный, то я засунул себе свои губы обратно в рот и ничего с него не стал спрашивать.
И тогда поднялся товарищ Беня Крик, красный боец за пролетарскую революцию, который, между прочим, бывший марвихер с Тираспольской улицы, но мы об этом уже не будем говорить, потому что он расстрелян, смерть жулику, за липовые свои мандаты, и тогда поднялся, говорю я, товарищ Беня Крик, и вынул своей верной шашки, и начал рубать половицу за половицей с того пола, на котором мы сидели, и швырять их в печку на чем свет стоит.
11
Гаолян — северо-западный ветер.
12
Чумиза — «глаз» по-китайски.
13
Шкловский Виктор — имя собственное.
14
Гаолян — «трава» по-корейски.
15
Манза — «душа» по-японски.
16
Ши-цинь — «папироса» по-китайски.
17
Едалы — разновидность зубов.
18
Гаолян — воротник.
19
Тайфун — помощь.
20
Гаолян — «миля» по-китайски.
21
Гаолян — семафор.
22
Гаолян — «полотно, ситец, мадаполам» по-японски.