Другие цвета (сборник)

Корреспондент: И что же произошло?

Памук: Не могу сказать. Недавно я опубликовал книгу под названием «Стамбул», половина которой — моя автобиография до настоящего момента, а вторая половина — эссе о Стамбуле, точнее говоря, о детском восприятии Стамбула. Это некий симбиоз размышлений об образах и ландшафтах города, его индустриальной жизни; о восприятии его ребенком и о жизни этого ребенка. Последние строки книги: «Я не хочу быть художником, — сказал я. — Я хочу быть писателем», — не нуждаются в комментариях. Но само произведение может прояснить многое.

Корреспондент: Как семья отнеслась к вашему выбору?

Памук: Мама была расстроена. Отец проявил большее понимание, поскольку сам в молодости мечтал стать поэтом и переводил на турецкий язык Валери, но впоследствии отказался от этой мысли — его подвергли осмеянию его же близкие, да и высшее общество в целом.

Корреспондент: Ваша семья была согласна видеть в вас художника, но не писателя?

Памук: Да, они не предполагали, что я фанатично предамся живописи. Нашей семейной традицией считалась профессия инженера, инженера-строителя. Мой дедушка-инженер заработал приличное состояние строительством железных дорог. Отец и дяди, правда, его отнюдь не преумножили, скорее наоборот, но они тоже окончили Стамбульский Технический университет. Предполагалось, что и я продолжу семейную традицию. «Хорошо, — сказал я, — я пойду в университет». Но так как я считался натурой творческой, было принято компромиссное решение: меня прочили в архитекторы. И я поступил в университет, который, впрочем, вскоре бросил, поскольку разочаровался в живописи и начал писать романы.

Корреспондент: Вы уже тогда знали, о чем будет ваш первый роман? И именно это послужило причиной ухода из университета?

Памук: Насколько я помню, я хотел стать писателем задолго до того, как начал всерьез подумывать о замысле конкретного романа. На самом деле первые попытки оказались неудачными, — я до сих пор храню черновики рукописей. Но примерно шесть месяцев спустя я начал работать над романом, который впоследствии был опубликован под названием «Джевдет-бей и сыновья».

Корреспондент: Он не был переведен на английский язык.

Памук: Это семейная сага, как «Сага о Форсайтах» Голсуорси или «Будценброки» Томаса Манна. Вскоре я начал жалеть, что написал нечто старомодное, этакий роман XIX века, потому что в возрасте двадцати пяти — двадцати шести лет меня преследовала навязчивая идея — мне казалось, что я должен быть современным писателем. К тому времени, когда роман был наконец опубликован, мне исполнилось тридцать лет, и я вполне позволял себе экспериментировать.

Корреспондент: Вы говорите, что хотели быть современным писателем, писателем-экспериментатором. Что вы вкладываете в эти понятия?

Памук: Тогда я не считал Толстого, Достоевского, Стендаля или Томаса Манна великими писателями. Моими кумирами были Вирджиния Вулф и Фолкнер. Сейчас я бы добавил к этому списку Пруста и Набокова.

Корреспондент: Роман «Новая жизнь» начинается фразой: «Однажды я прочитал книгу, которая изменила мою жизнь». Была ли в вашей жизни такая книга?

Памук: Да, была. «Шум и ярость». В возрасте двадцати одного — двадцати двух лет я купил дешевую книжку издательства «Пингвин». Я мало что понимал, особенно учитывая мой плохой английский. Но существовал и отличный турецкий перевод, так что я клал рядом турецкий и английский экземпляры и читал сначала один, а потом другой варианты. Эта книга оказала на меня огромное влияние, она пробудила какой-то внутренний голос, к которому я постоянно прислушивался. И вскоре я начал писать от первого лица единственного числа. В большинстве случаев мне гораздо приятнее отождествлять себя с каким-нибудь из персонажей, чем писать от третьего лица.

Корреспондент: Вы сказали, что прошло много лет, прежде чем ваш первый роман напечатали?

Памук: До тридцати лет у меня совершенно не было знакомств или связей в литературных кругах, я не принадлежал ни к одной из литературных группировок Стамбула. Единственное, что я мог сделать, это представить рукопись для участия в литературном конкурсе неопубликованных произведений, который проводился в Турции. Я представил рукопись и выиграл главный приз: мой роман должен был выйти в одном из ведущих, крупных издательств. В те годы экономика Турции переживала нелегкие времена, поэтому мне сказали: «Да, мы подпишем с вами контракт», но, увы, публикацию отложили.

Корреспондент: А как обстояли дела со вторым романом?

Памук: Вторая книга относилась к жанру политического романа, но ее никак нельзя назвать пропагандистской. Я работал над ней — вообще я писал ее около двух с половиной лет и ожидал выхода первой публикации. Но в 1980 году в стране произошел военный переворот. И на следующий же день издатель романа «Джевдет-бей и сыновья» сообщил мне, что не собирается издавать его, хотя у нас был подписан договор. Я понял, что, даже если завтра закончу вторую книгу, военное правительство не допустит ее публикации в течение пяти или шести лет. Я размышлял: в двадцать два года я решил стать писателем и писал на протяжении семи лет, надеясь издать что-нибудь в Турции… И ничего. Сейчас мне почти тридцать, и нет возможности публиковаться. А в одном из ящиков стола лежат двести пятьдесят страниц незаконченного романа на политическую тему.

Поскольку я боялся впасть в депрессию, спустя несколько дней после того, как произошел переворот, я начал писать третью книгу, «Дом тишины». Когда наконец в 1982 году вышел «Джевдет», которого приняли хорошо, я работал именно над ней. Успех «Джевдета» означал, что я смогу опубликовать «Дом тишины», которую я пишу. Таким образом, третий роман издали раньше второго.

Корреспондент: Почему публикация романа оказалась невозможной в годы военного режима?

Памук: Потому что героями моего романа были революционно настроенные молодые люди, дети из состоятельных семей. Их родители предпочитали отдыхать на дорогих курортах, они жили в роскошных домах, и им нравилось чувствовать себя революционерами — сражаться, подозревать друг друга и планировать покушение на премьер-министра.

Корреспондент: Революционно настроенная «золотая молодежь»?

Памук: Юнцы с привычками богатых людей и претензией на ультрарадикализм. Но я не осуждал их, напротив, я, скорее, романтизировал свою юность. Однако идеи о покушении на премьер-министра оказалось достаточно для того, чтобы книгу запретили.

И я ее не закончил. Но в процессе создания книги человек меняется, меняется личность писателя, и он уже не может писать как раньше. Каждая книга — это определенный период жизни автора, некий этап его духовного становления и развития. Нельзя войти в одну реку дважды, нельзя снова и снова возвращаться назад.

Корреспондент: Когда вы размышляете над идеей нового романа, его замыслом, структурой, что является для вас определяющим?

Памук: У меня нет рецепта на все случаи жизни, но я взял за правило никогда не повторяться. Вот почему многие читатели часто говорят мне: «Мне очень понравилась ваша книга. Как жаль, что остальные романы не похожи на нее» или «Мне никогда не нравились ваши книги, но эту я прочитал с удовольствием». В большей степени это относится к «Черной книге». Я люблю экспериментировать с формой, структурой, стилем, языком и настроением. Это своего рода вызов — каждый раз создавать совершенно разные, непохожие произведения.

Замысел романа может возникнуть вдруг, сам по себе.

Когда я задумывал «Меня зовут красный», я хотел написать о своем желании стать художником, но, к сожалению, не с того начал: я полностью сфокусировался на одном художнике. Затем я превратил этого художника в нескольких художников, работающих в одной мастерской. Концепция изменилась. Сначала я думал писать о современном художнике, но потом решил, что подобный персонаж может оказаться слишком уж примитивным, плоским, слишком подверженным влиянию западной культуры, поэтому я окунулся в историю, решив писать о художниках-миниатюристах. Так я нашел свой сюжет.