Страница 66 из 95
Чаще это говорят те, кто читал книгу в переводе. Полагаю, что западный читатель очарован тем, как странно и как поверхностно пишут обо всем колумнисты не только в Турции, но и в других странах, где имеют место те же культурные противоречия, что и в Турции. Численность колумнистов на земле постепенно убывает, но у тех, кто пишет в подобной манере, у колумнистов, все еще публикующих свои статьи в турецких газетах, есть свои определенные правила и привычки.
Настоящий колумнист в Турции пишет примерно 4–5 статей в неделю. Темой могут быть любые аспекты жизни, политики, истории. Они используют все писательские приемы и стили — от стиля обычного газетного репортажа до философских рассуждений, от воспоминаний до социологических наблюдений. Всё — от муниципальных проблем, например формы уличных фонарей, до проблем цивилизации — позиция Турции между Востоком и Западом — находится в сфере их интереса, внимания и компетенции. (Обычно читателя проще заинтересовать, если объединить проблему формы уличных фонарей с проблемой Востока и Запада.) Самые успешные из них всегда участвуют в конфликтах и дискуссиях; славу себе они зарабатывают участием в полемике, смелостью и резкими выражениями. Многие из них за свои статьи провели часть своей жизни в тюрьмах и залах суда. Читатели уважают и доверяют им скорее не за способность разъяснить ту или иную проблему или поведать о чем-либо, а за их смелость, резкость и настырность. Они невероятно популярны, так как предполагается, что они знают обо всем, потому что у них готов ответ на любой вопрос, потому что они — главные представители политической оппозиции, способные ответить любому и на все. Во времена, когда страна разделяется на два политических лагеря, именно они имеют доступ в любые части общества: в дома политических лидеров, в кофейни, где властвует народ, в правительственные организации, в самое сердце повседневной жизни. Так как читатели любят и доверяют им, они могут один день писать о любви, а на следующий — изложить свою точку зрения о Клинтоне и папе Римском, могут с одной и той же легкостью написать как о промахах Фрейда, так и о взяточничестве мэра. Поэтому они становятся своего рода «консультантами по всем вопросам». Десять или пятнадцать лет назад, прежде чем телевидение уничтожило в стране привычку читать газеты, для турецкого читателя колумнисты были высшей и самой уважаемой категорией журналистов. В те времена, когда я путешествовал на автобусе по Анатолии, каждый, кто узнавал, что я пишу статьи, сразу же спрашивал, для какой газеты я их пишу.
Когда я создавал в «Черной книге» образ колумниста Джеляля Салика и когда писал его статьи, самой главной моей заботой было то, чтобы он не получился похожим ни на одного влиятельного политика страны и ни на одного известного журналиста, чтобы тем самым не оказаться в тени этих прославленных личностей. Колумнист, которого я действительно опасался изобразить, был Четин Алтан — автор, чья эрудированность и широта освещаемых им вопросов, чей литературный талант и неоднозначные взгляды позволяют без всякого сомнения считать его самым талантливым и блестящим журналистом за последние пятьдесят лет.
Недавно, после его открытого заявления о тесных связях властей с мафией и о том, что власти имеют отношение к некоторым серьезным преступлениям, против Четина Алтана было открыто дело по обвинению в «оскорблении государства». В одном из интервью во время судебного разбирательства Алтан сказал, что за сорок лет против него было выдвинуто примерно триста обвинений. В детстве он был для меня одним из моих литературных и политических героев, и поэтому дни, когда Четин Алтан садился в тюрьму или выходил из нее, были для меня всегда полны драматизма. В то время, когда он был депутатом от турецкой Рабочей партии, из-за своих блестящих выступлений в парламенте и ряда сильных, резких статей он лишился депутатской неприкосновенности и даже был избит в парламенте депутатами от правящей тогда Консервативной партии.
Ненависть, которую власти и общественность питали к Алтану, была, безусловно, связана с тем, что его считали социалистом в стране, расположенной по соседству с Советским Союзом, в годы холодной войны. Но когда в семидесятых годах Алтан обратил свою критику против государства и закрытых сообществ, ненависть к нему не прошла. Ненависть консерваторов, левых либо правых националистов к Алтану была вызвана, как мне кажется, тем, что он видел причины бедности и отсталости страны, а также ее политических и социальных катаклизмов не в происках западных сил, а в самом государстве. Когда он критиковал свою страну, он никогда не заставлял читателя поверить в то, что во всем виноваты какие-то потусторонние злые силы, и не давал чудесных рецептов, с помощью которых все можно было бы изменить к лучшему за день. Объектами его критики были повседневная жизнь его страны, за которой он наблюдал с колкой иронией, картина мира, верования и турецкая культура, которым он и приписывал все беды нации. Четин Алтан писал на языке, доступном простому народу — тем, кто больше всего выводил его из себя, и его статьи каждый день читали все, поэтому с данной точки зрения его уместно сравнить с Найполом.
Но Четин Алтан никогда не поддавался боли, от которой Найпол кажется таким неприглядным пессимистом, а его герои — «ненастоящими»: как бы он ни говорил о проблемах и ни жаловался, в своей стране он был у себя дома. Он с оптимизмом верил в европеизацию и модернизацию. Запад для него — не источник боли из-за постоянного подражания и не объект для подражания, выбранный из-за непрестанных страданий от ущербности, и не источник постоянных проблем. Его детский оптимизм явился следствием того, что Турция никогда не переживала бич колонизации, и это позволяло ему воспринимать европейскую цивилизацию как культурный центр, к которому Турция двигалась медленными, но осознанными шагами. «Нас» от «них» отличает то, чего нам не хватает. Чтобы нам стать такими, как европейцы, нам нужно сначала понять, чего нам не хватает, а потом восполнить это. Таким образом, наша история — это история недостатков. Как и в трудах многих османских и турецких интеллектуалов, а также многих других колумнистов — любителей дебатов, так и в статьях Четина Алтана можно часто увидеть список обидных недостатков, отличающих нас от Запада: от демократии до современного капитализма, от индивидуализма романа до фортепианной игры, от живописи до прозы, от шляп, которым Ататюрк придавал такое большое значение, до стола, который я в шутку предложил в «Доме тишины», — в этом списке есть почти все, что только может прийти в голову.
В 1970-х годах, когда политический террор и жестокие заказные убийства достигли их нынешнего уровня, Четин Алтан обратил внимание на еще один недостаток, который и является предметом нашего рассмотрения сегодня.
«В Турции детективы не получили такого распространения, как в Англии, в Америке и во Франции. Изящно спланированные убийства оказали большое влияние на литературу, театр и кинематограф этого общества, что привело к появлению большого количества талантливых мастеров детективного жанра.
Но в таких аграрных, ориентированных на деревню обществах, как наше, не существует интеллектуальных убийств. Здесь потерявший от ревности голову муж, схватив нож, крошит им жену — тем дело и кончается. Или кто-то, завидев своего кровного врага, выпускает ему в голову все содержимое обоймы своего пистолета. А еще в деревне, где конфликтуют из-за земли или права на воду, есть обычай схватить двустволку и залечь в засаде. Каждый знает, кто, кого и по какой причине убил. Эти топорные и примитивные преступления не могут вдохновить наших писателей, и поэтому у нас так плохо развит жанр детективной литературы».
Прочитав эти строки в первый раз, мы не можем не получать удовольствия от прямоты автора, от его остроумия и юмора, и, наверное, поэтому мы склоняемся к тому, чтобы согласиться с доводами Алтана, ведь нам совершенно нечего возразить. Правда, здесь можно упомянуть сицилийского писателя Леонардо Шаша, который с большим успехом описывал в своих детективных романах похожие деревенские убийства. Можно также вспомнить множество преступлений, совершенных на Западе с той же грубостью, так же «топорно и примитивно», которые вдохновляют и даже являются необходимой составляющей очень многих романов, весьма популярных в Европе. Через некоторое время после того, как была опубликована эта статья, Четин Алтан написал серию коротких детективных рассказов, подобных тем, что были очень популярны на Западе в годы становления жанра детективного романа. Благодаря этим рассказам в стиле «Тайны отца Брауна» Честертона он отказался от своей чрезвычайно детерминистической идеи о том, что общество не дает писателю необходимого жизненного опыта и материала, чтобы писать детективные романы.