Другие цвета (сборник)

Два месяца спустя мой сосед с верхнего этажа сказал, что университет, куда он отправлял образец бетона нашего дома, прислал ему отчет. Вывод был такой: здание, где я пишу свои книги, нельзя считать ни надежным, ни опасным. Мы должны сами решить, как к этому относиться. Примерно в то же время я узнал, что один мой друг, работавший в музыкальной сфере, пострадал во время землетрясения — его дом в Гёльджуке, районе наибольших разрушений, оказался непригодным для жилья; он поселился в отеле «Хилтон», но, разуверившись в его надежности, решил проводить дни на улице, будто куда-то торопясь и решая все дела по мобильному телефону. Говорили, что он постоянно куда-то спешил, никогда не останавливался и все время бормотал: «Почему мы не уезжаем из этого города, почему не уезжаем?»

Многие уезжают из Стамбула — из бедных кварталов и потенциально опасных районов, где погибли тысячи людей; цены на жилье падают. Но большинство стамбульцев продолжают жить обычной жизнью. В нашей ситуации жалобы на ученых, вера в сплетни, забвение, попытки отвлечься празднованием наступления нового тысячелетия, объятия с любимыми и безразличие примиряют с мыслью о землетрясении и помогают «жить с этим», как сейчас модно говорить. Позавчера одна молодая, очень счастливая женщина, недавно вышедшая замуж, пришла ко мне, в рабочую квартиру, обсудить макет обложки моей книги и искренне рассказывала о своем методе отвлечения от плохих мыслей.

«Ты веришь в то, что землетрясение будет, и ты боишься, — говорила она, подняв брови. — Но каждое мгновение ты проживаешь так, словно оно последнее. Иначе ничего невозможно делать. Но в этом есть противоречие. Например, мы знаем, что теперь находиться на балконе очень опасно. И все-таки я сейчас выхожу на балкон», — сказала она категорично и, медленно, осторожно открыв дверь, вышла на балкон. Я не двинулся с места, а она некоторое время смотрела на мечеть и на Босфор за мечетью. «Пока я стою здесь, — сказала она через некоторое время, — я не верю, что землетрясение произойдет прямо сейчас. Если поверю, от страха не смогу здесь стоять». Вскоре она вернулась в комнату и закрыла дверь. «Вот что я делаю, — сказала она с легкой улыбкой. — Я выхожу на балкон, и пока я там, мне удается мысленно одержать маленькую победу над землетрясением. Этими маленькими победами мы добьемся того, что сильного землетрясения не будет».

Когда она ушла, я вышел на балкон полюбоваться минаретом, красотой Босфора и Стамбула в утренней дымке. Я всю свою жизнь жил в этом городе. И я спросил себя, как тот бродивший по улицам человек, почему мы не уезжаем.

Потому что я не мыслю свою жизнь без Стамбула.

КНИГИ И ЧТЕНИЕ

Глава 29

КАК Я ИЗБАВЛЯЮСЬ ОТ НЕКОТОРЫХ КНИГ

Во время одного из последних землетрясений — того, что в ноябре ударило по Болу — в моей библиотеке слышался стук, а книжные полки стонали на разные лады. В это время я лежал на кровати с книгой в дальней комнате и смотрел, как надо мной раскачивается лампочка без абажура. Меня одновременно испугало и рассердило то, что моя библиотека разделяла ярость землетрясения, — она приняла и покорилась его пульсирующим ритмам, она бунтовала против меня, — она предавала меня. Во время последующих толчков она вела себя так же. Я решил наказать библиотеку.

Со странным спокойствием я довольно быстро выбрал двести пятьдесят книг и выбросил их. Я наказывал свое прошлое — ведь я искал эти книги, выбирал, покупал, приносил домой, хранил и читал, я отвергал старые мечты — когда-то я предвкушал, как буду читать. Позднее я понял, что сделал это не из желания наказать библиотеку, — я хотел ощутить себя свободным.

Эта история — хорошее начало рассказа о моих отношениях с книгами и библиотекой. Я хочу сказать несколько слов о своей библиотеке, но не для того, чтобы похвастаться, какой я «культурный», исключительный и непохожий на других. И я не собираюсь уподобляться хвастливым книголюбам, которые обожают рассказывать, как они нашли такие-то и такие-то редкие книги в букинистических магазинчиках Праги. Я живу в стране, где интерес к книгам, чтению считается признаком некой странности, даже ненормальности, поэтому я не могу не уважать манерность, одержимость и претенциозность крошечной горстки любителей книг и собирателей библиотек. Я говорю это не для того, чтобы рассказать, как я люблю книги в библиотеке, а для того, чтобы рассказать, как я их не люблю. Я расскажу, как и почему я избавляюсь от книг.

Иногда мы расставляем книги в библиотеках напоказ, чтобы их увидели друзья, а некоторые намеренно прячем, что, собственно, и служит поводом для периодической чистки библиотек. Мы выкидываем книги, чтобы никто не узнал, что когда-то мы принимали всерьез подобную ерунду. Страсть к чистке с особой силой вспыхивает в переходные периоды нашей жизни. Мой брат отдавал свои детские книги и коллекции подшивок футбольных журналов (например, футбольного журнала «Фенербахче») мне, хотя я особенно ими не увлекался, и таким образом убивал сразу двух зайцев. В свое время я избавился от многих турецких романов, сборников отвратительных стихов и книг по социологии, от советских романов и посредственных образчиков деревенской литературы, от политических журналов левого толка, которые я копил, как герой «Черной книги». Точно так же я обошелся (сначала спрятав в дальние углы) с научно-популярными книгами, мемуарами знаменитостей и легкими порнографическими романами без иллюстраций, которые часто, не удержавшись, покупал.

Решив выкинуть какую-нибудь книгу, я начинаю испытывать какое-то унижение, внутреннюю обиду, и не потому, что меня беспокоит присутствие этой книги в моей библиотеке («Политическая исповедь», «Плохой перевод», «Модный роман», «Сборник похожих друг на друга стихотворений»), нет, меня унижает то, что некогда я посчитал эту книгу нужной, купил ее, держал многие годы у себя и даже частично ее прочитал. Я стесняюсь не книги, я стесняюсь того, что посчитал ее нужной.

Вот мы и подошли к главному выводу: библиотека для меня — не предмет гордости, а источник чувства подавленности и самоуничижения. Конечно, иногда мне тоже приятно смотреть на книги, держать их в руках, читать — так люди гордятся своей образованностью. В молодости я мечтал: когда стану писателем, буду позировать на фоне своих книг. А сейчас мне просто грустно оттого, что в эти книги вложена жизнь, вложены деньги, что я таскал их из книжных магазинов, как носильщик-хамал, и хранил; больше всего меня огорчает моя былая привязанность к ним. Мне бы хотелось чтобы чувство дома и ощущение уверенности возникали у меня на фоне гораздо меньшего количества книг. Наверное, все эти годы я выбрасываю книги, желая убедить себя, что обрел ту мудрость, которую ожидают от владельцев библиотек. Но я продолжаю покупать книги — и явно быстрее, чем выбрасывать. Если бы я жил рядом с какой-нибудь крупной европейской библиотекой, у меня дома было бы меньше книг. Моя главная задача — не владеть хорошими книгами, а писать хорошие книги.

А для этого необходимо иметь доступ к хорошим книгам. Но быть хорошим читателем — не значит просматривать и фиксировать текст; нужно погрузиться в текст всей душой. И за жизнь мы влюбляемся в очень немногие книги. Хорошая личная библиотека как раз и должна состоять из этих редких, но настоящих книг. Флобер был прав, когда сказал, что если человек внимательно прочитает десяток книг, то станет мудрым. Как правило, люди обычно не прочитывают и десяти, поэтому собирают книги и хвастаются библиотекой. Так как я живу в стране, где почти нет книг и библиотек, у меня, по крайней мере, есть оправдание. Двенадцать тысяч томов в моей библиотеке — источники моего вдохновения, необходимые для работы.

Возможно, из двенадцати тысяч по-настоящему я люблю десять-пятнадцать; но я влюблен в свою библиотеку. Нет, ничего подобного. Я люблю свои книги не как предметы. По-настоящему я счастлив оттого, что они рядом, я их знаю и в любой момент могу прочитать любую; мы так же счастливы, когда знаем: есть женщины, которые всегда готовы любить нас.