Табу. Разбитые судьбы

— Ой Сергей Михалыч, не смущайте Машеньку. К чему эта спешка? Да, Пашенька? — женщина всё так же не переставая фальшиво улыбаться заглянула в глаза сыну.

— Да, мам. Я голоден, — Пашка явно не замечал образовавшегося между мной и родителями напряжения.

Этот обед тянулся, кажется, вечность. Я старалась поддерживать беседу «ни о чем» и быть вежливой. Но с тоской представляла, как бы сейчас нежилась в своей уютной постели и уплетала какую-нибудь вредную еду, не обращая внимания на крошки и торчащие в разные стороны волосы.

Эта старая крохотная квартирка, мой островок спокойствия. Как бы день ни прошёл, там я могла быть самой собой. Не нужно было «держать лицо» и усмирять нрав. Сочувственно качать головой на то, что троюродная тётушка по линии первой жены Сергея Михайловича, которая вроде и не тётушка вовсе, а «седьмая вода на киселе», скончалась от неразделенной любви. Любви к водке.

Как будто мне не плевать. Но всё же… Ради Пашки можно потерпеть. Немного.

Он окружил меня заботой, которую должны были проявить гостеприимные хозяева. Подкладывал только самые лучшие кусочки мяса. Наливал чай. Накрывал мою ладонь своей, что заставляло меня чувствовать себя ещё более неловко. Татьяна Алексеевна кисло улыбалась, переводя взгляд со счастливого сына на меня, сконфуженно прятавшую глаза.

— Машенька, расскажи о себе. Откуда ты? Какие планы на жизнь? — женщина с неподдельным интересом ждала ответ, даже перестав терзать пережаренное мясо.

— Я из небольшого посёлка Владимирской области. На данный момент мы вместе с Пашей проходим интернатуру.

— Маша будет первоклассным специалистом, — Пашка улыбнулся, чуть сжав мою ладонь. Своим теплом пытался передать, что рядом. Что не оставит.

Я была благодарна ему, но не смогла расслабиться. Внимательные взгляды хозяев давили. Мне хотелось вдохнуть хоть немного свободы. Хотелось выбежать из дома и побыть одной.

После напряжённого обеда мы расположились в креслах у того самого камина. Устав разглядывать шкуру непонятного зверя, я решила по-тихому слинять.

— Татьяна Алексеевна, не подскажите, где туалет?

— Машенька, прямо по коридору на первом этаже, — она снова криво улыбнулась, но взгляд так и остался холодным.

Оставшись наедине с собой, я тяжело выдохнула, расслабляя вытянувшийся, как струна позвоночник. Всё не так плохо. Говорят же, как себя настроишь, так и будет. Настроила я себя, что не понравлюсь его родителям, вот и ищу подвохи там, где их нет. Да. Они относятся ко мне настороженно. Их можно понять. Единственный горячо любимый сын привёл в дом девушку. Ещё и какую… Я посмотрела в зеркало. Коснулась пальчиком рубца и аккуратно провела по нему. По коже прошлись мелкие мурашки воспоминаний. Не дав себе погрязнуть в них, включила холодную воду и умылась.

Я справлюсь. Тогда справилась, а сейчас и подавно. Грубости родители Пашки себе не позволяли. Вели себя вежливо. Нужно перестать видеть везде неприязнь и обман. Но проще сказать, чем сделать.

Возвращалась я в чуть более приподнятом состоянии. Не бросалась с объятиями и криком «мама!», но и не вечно подозрительной мегерой. Всё-таки, если наши отношения с их сыном зайдут чуть дальше, то мне нужно будет с ними как-то находить общий язык.

— Сынок, ты уверен? Ты спешишь как-то очень. Вы же совсем мало знаете друг друга, — озабоченный голос Татьяны Алексеевны заставил остановится за углом и заняться непотребством. А точнее — подслушивать.

— Мам, ну я же не маленький… Маша очень хорошая девушка. Правильная. Она мне подходит, — в голосе Пашки проскользнули чуть плаксивые нотки.

— Ну всё же. Куда ты торопишься? Привёз знакомить нас. Ты же знаешь сколько девушек вьётся вокруг тебя. Вон Анька чего стоит. Она и образована, и умна, и отец не последний человек.

— Мааам. Ну хватит мне её сватать. Я сам разберусь, — уставший голос Пашки говорил о том, что разговор этот далеко не первый и явно не последний.

— Ты мать слушай, а не глаза закатывай. Поживешь с наше, тогда поймёшь. И ты видел её шрам? Ужас какой! Да все вокруг будут осуждать и шептаться… А вдруг это болезнь? Ты проверял её медкарту? Вдруг заразно?

На мгновение закрыв глаза и тяжело вздохнув, я чуть успокоила вспышку гнева. Думала, что меня давно не волновало чужое мнение… Как легко судить человека, не зная его. Не зная его судьбу.

— Заразен здесь только ваш идиотизм, Татьяна Алексеевна, — я вышла из-за угла.

Женщина с округлившимися от неожиданности глазами вцепилась в подлокотники кресла как та горгулья на здании Нотр-Дам. Глава семейства всё так же сидел с газетой, только поднял седую бровь от удивления. Пашка вскочил, не зная или меня успокоить, или матери за валидолом бежать.

Зачем быть камнем преткновения в семье? Любой здравомыслящий человек в таком случае выберет родителей. А унижаться ещё больше мне не хотелось. Я слышала достаточно и достаточно терпела. Даже, ради Пашки. Это слишком. Уверенным шагом я прошла в прихожую, накинула свою куртку и обулась.

— Маш, стой! Ты куда?

— Видела пруд недалеко. Прогуляюсь. ОДНА прогуляюсь, Паш. Повесь куртку наместо. Как в город соберёшься позвони. Спасибо за гостеприимство, — я смерила ледяным взглядом семейку и вышла на улицу, хлопнув дверью.

Глава 17. Маша

Оказавшись за пределами вражеской территории, я почувствовала себя легче. Злости и презрения к словам той женщины во мне не было. Скорее какая-то тоска. Тоска по той жизни, которая могла бы быть. По той жизни, которую я иногда фантазировала перед сном одинокими ночами в холодной пустой постели. Там я была счастливой беззаботной девушкой, у которой есть любимый мужчина. Он всегда рядом и готов перегрызть глотку любому, кто посмеет меня обидеть.

В этой реальности я одинока. Приходилось самой отвечать на колкости «недалеких» людей. Здесь я должна все свои истинные чувства держать под маской сдержанности. Делать вид, что их слова меня не ранят. Но это не так. Как бы я ни обманывала себя, но спустя столько лет мне всё ещё больно от их косых взглядов, от глупых слов, брошенных иногда без злого умысла. Вот поэтому я не спешила сближаться с людьми.

Ошибки прошлого каждый раз возникали в памяти. Воспоминания снова и снова терзали меня стоило только расслабиться. Но больше такого не повторится. Я никого не подпущу настолько близко. Каждый, раз наступая на одни и те же грабли, можно оказаться в травматологии. Или в кабинете у психолога.

Частные домики остались позади. Я медленно брела в сторону небольшого пруда. Свежий воздух приятно освежал легкие, вырываясь еле заметным облачком пара. Почти настоящая зима.

Еще на подъезде, я заметила этот пруд, так напоминавший мне дом. Небольшой лесок с одной стороны, проселочная дорога с другой. Крыши домов, торчащие неподалёку. Я решила пойти к нему. Привести мысли в порядок.

Знакомство прошло ещё хуже, чем я представляла. Но лучше уж знать, что на самом деле о тебе думают, чем пребывать в счастливом неведении. Видеть доброжелательную улыбку на лице, не зная, какое отвращение в груди у человека — намного хуже правды.

И о чём только я думала? Надеялась, что смогу жить, как все? Бред. Я никогда не была такой, как все. И дело даже не в шраме. Я бы могла давно избавиться от него, но он не давал забыть о том предательстве, шрам от которого настолько глубоко внутри, что никакой врач не поможет. Глядя на себя, я вспоминала, что в жизни нельзя верить никому, даже самому близкому. Шрам не позволял забыть, что любовь лишь обман.

На асфальте местные ребятишки, видимо, приезжающие к бабушкам, начертили «классики». Мел местами был припорошен снегом. Я вспомнила своё беззаботное детство. До всего этого. До встречи с Митькой. Удивительно, как может один человек перечеркнуть судьбу другого, оставив вместо сердца камень. Мне бы давно пора просто стереть те воспоминания и быть обычным человеком. Но каждое утро на меня в зеркало смотрела не красивая рыжая девушка, а то «чучело-мяучело» из советского мультика, которое все презирают просто за то, что он есть. Быть может, это я видела себя такой, а не окружающие. Именно Я не давала себе право на счастье.