Страница 2 из 13
Так ведь в итоге не только Васька, но и Антон весь в шоколаде, в отличие от него, Турецкого! И уж кто-кто, а Александр Борисович помнил по меньшей мере о двух вещах, не имеющих прямого отношения к материнским чувствам. Во-первых, Ирина Генриховна сыграла немаловажную роль в возвращении Плетнева-старшего к нормальной жизни: пока она не включилась в переговоры с ним по поводу помощи следствию, он вообще не желал общаться с правоохранительными органами.
Но самое неприятное для Турецкого было «во-вторых»: в свое время, в процессе следствия по делу Плетнева, ему довелось пересмотреть уйму снимков погибшей от рук мерзавцев жены Антона… Так вот: несчастная женщина походила на Ирину Генриховну так, словно они были родными сестрами… И покажите хотя бы одного мужчину в мире, которого все эти обстоятельства, вместе взятые, не наводили бы на вполне конкретные мысли и намерения.
Работай Турецкий сейчас в Генпрокуратуре, сама работа хоть как-то помогла бы ему отвлечься. Но в «Глории», с его точки зрения, дел было — сущий мизер. К тому же отвратительное лето явно растянуло мертвый сезон. Большинство москвичей укатили на юга и возвращаться пока явно не собирались. Нечего делать в столице, где каждые несколько дней погода меняется, словно в калейдоскопе узоры: то жара, то неделя дождей, то неделя осеннего холода с почти ледяным ветром и снова внезапная адская жара.
— Дьявольщина! — выругался Александр Борисович, обнаружив, что едва не врезался в стоявший на подъезде к парковке «Глории» чужой автомобиль: роскошную белую иномарку. Мило начинается денек, ничего не скажешь!
«Пежо» заглох, пришлось снова заводить, сдавать назад и уж потом как можно аккуратнее заезжать на стоянку.
Спустя пятнадцать минут он, спустившись на пару ступеней, вошел наконец в помещение ЧОПа и, миновав небольшой застекленный тамбур, оказался в обширном холле, уставленном кожаной мебелью и пальмами.
Александр Борисович открыл рот, чтобы поздороваться с молоденькой секретаршей Наташей, но так и не произнес ни звука.
Ему навстречу поднялась из глубокого кресла женщина, показавшаяся Турецкому просто ослепительной красавицей.
— Доброе утро! — В ее низком голосе с завораживающими интонациями слышалось волнение. — Как хорошо, что вы пришли, я уже хотела уезжать, чтобы посетить вас позже!
Прежде чем ответить на приветствие, Александр Борисович бросил быстрый взгляд на настенные часы, висевшие над входом в кабинет Дениса. Он действительно опоздал, правда всего на десять минут.
— Здравствуйте… Прошу прощения, пробки… Здравствуй, Наташа, два кофе… Проходите, пожалуйста.
— Мне лучше чай. — Женщина бросила это на ходу, уверенно шагнув в распахнутые перед ней двери.
— Один кофе, один чай, — улыбнулся Турецкий.
Они сели друг напротив друга по разные стороны длинного письменного стола. Перед Александром Борисовичем была женщина, как он наконец разглядел, не слишком молодая — вероятно, что-то около сорока — и действительно красивая. Тщательно ухоженная, пепельная блондинка с не просто правильными, а, можно сказать, совершенными чертами лица, большими серыми глазами, в дорогом деловом костюме голубого цвета. И этот костюм, и тонкая блузка в тон к нему ненавязчиво подчеркивали общее изящество облика прекрасной незнакомки. Но более всего, вопреки удивительно гармоничной внешности, поразило Турецкого полное отсутствие у нее женского шарма… Причины он пока понять не мог. Казалось, она до такой степени была лишена даже намека на сексуальность, что напоминала собой прекрасный манекен, выставленный в витрине модного магазина.
Очевидно, женщина тоже внимательно разглядывала его, поскольку целую минуту оба молчали. Затем, удовлетворенно кивнув, она заговорила.
— Меня зовут Лидия Ильинична Клименко, — сообщила посетительница. — Я занимаюсь модельным бизнесом, вполне успешно…
«Кто бы сомневался, наверняка успешно!» — подумал Турецкий и сказал:
— Очень приятно. Директора нашего агентства сейчас нет в Москве, но я готов выслушать вас.
— Благодарю, мне сказала ваша секретарша… Я хочу, чтобы вы расследовали смерть… Гибель моего отца.
— Вас не удовлетворяет по каким-то причинам официальное следствие? — поинтересовался Александр Борисович.
— Не удовлетворяет. К тому же никакого расследования фактически не было: его гибель квалифицирована как несчастный случай. Но это не так, отца убили…
Турецкий незаметно для Клименко нажал кнопку записывающей аппаратуры, размещенной в ящике стола.
— Не могли бы вы изложить все с самого начала, подробно, с датами и деталями? — попросил он. — После этого я смогу ответить вам, займемся ли мы этим делом.
— Я готова заплатить столько, сколько понадобится, если возьметесь. — Она нахмурилась. — А все, что нужно, я сейчас расскажу.
Она помолчала, видимо собираясь с мыслями, прежде чем продолжить.
— Моему отцу, Илье Петровичу Клименко, шестьдесят четыре года… было. Полторы недели назад мы с ним поехали на очередной плановый прием к его доктору, в клинику…
— По поводу? — перебил ее Турецкий.
— Скорее, по причине, — Лидия Ильинична слегка нахмурилась. — Видите ли, у папы была онкология — желудок… Но отнюдь не в безнадежной стадии. Лечение оказалось очень и очень результативным, в последний месяц он чувствовал себя отлично, практически так же, как до болезни…
— Понятно… И что же было дальше?
— По дороге нам необходимо было заглянуть в супермаркет, тот, что на улице Ласточкина, неподалеку от клиники…
И, заметив, что Александр Борисович тут же перевел взгляд на крупномасштабную карту Москвы, висевшую справа от его стола, пояснила:
— Папа лечился не на Каширке. То есть он, конечно, состоял там на учете, но лечила я его в клинике профессора Хабарова… Возможно, вы слышали? О нем многие знают. Он действительно поднимает на ноги безнадежных больных… при определенных условиях.
— Вы имеете в виду оплату?
— Это само собой, — она слабо улыбнулась. — Клиника-то ведь частная! Но я имела в виду не это, а ряд сугубо медицинских показателей.
Турецкий решил пока не уточнять эту сторону дела: ему показалось, что Клименко слишком долго подбирается к сути.