Всё будет, Файн?

Глава 5

Прошел примерно месяц с появления стервы Файн. Она больше ни разу не плюхнулась рядом со мной. Отныне ее место было на первом ряду, где традиционно ерзали на толстых и тощих жопах ботаны-лизоблюды. Я не относился к той когорте экстравертов, хоть и был ничуть не глупее их. Если говорить в целом, то мне удавалось сохранять баланс во всем. Я не сидел отшельником в общажной комнате, круглосуточно штудируя учебники. Мне даже удалось обзавестись парой приятелей. Перекинуться парой-тройкой слов? Обменяться мнением о прочитанной книге, кино или попке какой-нибудь девчонки? А что тут такого: каждому нормальному человеку нужны социальные связи.

Впрочем, на этот счет у меня сформировалась довольно сносная формула касаемо собственной личности. Она могла нравиться или не нравиться, честно, мне было насрать. Короче, я никогда ничего не делал просто так. Меня не одолевали ни порывы души помочь ближнему, ни муки совести за то, что я мог что-то сделать, но не сделал.

Ну, к примеру жвачка Уны Файн… Очень ожидаемо, что на следующий день один из студентов вляпался. Но еще приятнее то, что напоролась на липкую гадость староста Глория! Если бы в мои привычки входило ржать в голос и восторженно вопить, то именно так бы я и поступил. Но, к счастью или к сожалению, это не в моих правилах. Короче говоря, я всё всегда делал с прицелом, не беззаветно. Мои приятели, как и другие знакомые, возможно, пригодились бы в делах и развитии бизнеса. Оба парня не из бедных семей. Оба в чем-то перспективные…

Или, к примеру, телки. Я искренне полагал, что они существуют для удовлетворения потребностей в сексе. Здесь я, конечно, немного преувеличил про «телок и секс». Я не был тогда писаным красавчиком. Обычный парень. С рубцами на щеках от подростковых угрей, кривоватыми зубами и чутком лишнего веса. Можно было бы и поработать над собой, но, блин, неохота делать это даже ради секса.

Я знал, что стану влиятельным человеком в городе. И тогда придет мой час. И, мол, тогда-то мы еще поглядим, перед кем будут раздвигать ноги сочные бабы: перед каким-нибудь бывшим спортсменом-неудачником, или же они предпочтут вполне приятного внешне, возмужавшего и богатого еврея, хоть и не без мелких внешних недостатков.

Короче, секса в мои студенческие годы было не особо-то много. В основном, это случалось после вечеринок, когда подвыпившие или вдрабадан угашенные бабы хватали всех подряд и затаскивали в общажные комнаты. Разница между мной и давалкой Глорией заключалась в двух вещах: первое — я не лез к телкам так навязчиво, как она к парням. И второе: я — мужчина, и перепихиваться абы с кем, по моему мнению, считается менее зазорным и предосудительным, чем когда такое вытворяют девчонки.

Но к стерве Уне Файн…

Она сидела там, на первом ряду и внимательно слушала мистера Питтерса. Или делала вид. Я того не мог знать. Среди убого одетых ботанов она выглядела ярким пятном в своих пестрых платьях или цветастых пиджаках, надетых поверх маек и футболок. Файн — как мазок краски по серому фону полотна художника-абстракциониста. «Терпеть не могу современную живопись! И яркие пятна», — думал я, пялясь на нее.

Мазки и пятна. Они резали глаз. Они будто были придуманы для того, чтобы орать окружающей серости: «Вы нужны лишь для контраста, для того, чтобы оттенять меня, засранцы!» Кто-то другой из общаги наверняка бы сейчас сказал: «Слушай, чувак, признай, что с ее появлением жизнь и правда стала ярче?» Ни черта! Файн превращала в абсурд всё, к чему прикасалась. Кроме занятий по бухучету, где она изображала паиньку, покладистую студентку. Я всё гадал: почему она просила подсобить этого Энтони именно бухучетом?

Уверен, что по прочим дисциплинам она не парилась, прося списать или сделать за нее домашку кого-то из многочисленных корешей. Да, в круге ее общения было полно парней. Их в колледже училось больше, чем девчонок. Впрочем, как я заметил, ни с кем из них она не встречалась, не обжималась, даже не целовалась, если, конечно, это не являлось частью игр типа «Правда или действие» на вечеринках.

Как я уже говорил, жизнь в общаге пришла в движение. Новые кружки по интересам. Начиная с «Клуба сторителлинга2», где, по слухам, в основном обсуждались темы сексуальности персонажей книг разных эпох, и заканчивая «Обществом коллекционеров настольных игр» — она везде была одним из идейных лидеров. И если б в колледже ставили баллы за посещение неофициальных сообществ, то она, безусловно, стала бы первой. Первой во всем штате Висконсин. Куда бы я ни пошел ради развлечений, везде маячила эта стерва. Признаться, где-то очень глубоко в душе я сожалел, что отказался помочь ей с бухучетом. Ведь с той поры я был единственным, на кого стерва даже не смотрела. Она просто игнорила меня. И, при всем природном презрении к людям, это меня чертовски задевало…

Минуло еще полгода. Новые необычные вечеринки. Чтения перед памятником моего тезки Авраама Линкольна протестных стихов, древних сонетов и поэм, наложенных на рэп. Файн из любого перформанса пыталась сделать манифест. Высказывания против системы.

Любимым ее украшением был тот самый терновый венок. Странная вещь, в которой она выглядела больше как многорогая олениха, нежели Иисус Христос.

23 декабря. Вечеринка в честь праздника Фестивус3. Просмотр десятой серии девятого сезона сериала «Сайнфелд»4 под названием «Забастовка» для вдохновения перед «праздничным ужином».

В то утро перед вечеринкой я-таки принял решение пойти на примирение с этим гением и стервой Файн. Но быть посланным ею со словами: «Да иди ты! Поздновато одумался», — не входило в мои планы. Тут в голову пришла одна идейка, которая не требовала ни крупных вложений, ни унизительных «извини» с моей стороны. Первый раз в жизни я забыл о том, что держу рядом с собой людей лишь ради взаимовыгодных отношений. С рациональной точки зрения, Уна ни при каких раскладах не была мне нужна. Что она могла мне дать? Ни-че-го! Но я и логика поссорились еще тем утром, когда все с трепетом считали часы до начала Фестивуса.