Страница 82 из 83
Свинину я потушил (с картошкой). Надю к приготовлению еды не подпустил. Заявил, что её дело сейчас — шить (Елизавета Павловна уже предоставила материалы). А «я буду готовить еду». Сказал, что очень много «чудесных» рецептов блюд «вычитал в журналах, ещё находясь в больнице». Зою Каховскую я зачислил в младшие кухонные работники, поручил ей чистку картошки (девчонка не сопротивлялась — охотно, пусть и неумело, принялась за дело). До полудня я покончил с трудами на кухне. Накормил мясом и картошкой свою женскую компанию. Выслушал от Нади и Зои заслуженные похвалы моему поварскому таланту.
А потом раскрыл книгу на помеченной конфетной обёртке странице. И…
— Лонгрен провел ночь в море; он не спал, не ловил, а шел под парусом без определенного направления, слушая плеск воды, смотря в тьму…
К вечеру Ассоль и Грей под вздохи Каховской «уплыли в закат».
А я воспользовался отсутствием Вовчика (не хотел дразнить рыжего) — попросил Зою научить меня завязывать пионерский галстук.
Ещё вчера считал, что справлюсь с этой проблемой самостоятельно (ведь я в прошлом был пионером не один год, а повязывал себе на шею красную косынку так и вовсе бессчётное количество раз). Но перед сном обнаружил: нехитрое «пионерское» знание испарилось из моих воспоминаний, а «мышечная память» не сработала, будто у моего тела её и не было (предположил, что Миша не научился вязать «правильный» узел на галстуке). Надежду Сергеевну отвлекать не стал. Воспользовался помощью Каховской. Тем более что она председатель Совета отряда пионерского отряда — а значит «шарила» в пионерских премудростях.
Зоя охотно согласилась помочь.
— Накидываешь галстук поверх шеи так, чтобы свисали кончики одинаковой длины — с обеих сторон, — говорила она, наглядно (на себе) демонстрируя мне «умение настоящего пионера». — Набрасываешь правый край на левый. Правый кончик продеваешь в вот эту петлю, сильно не затягиваешь. Этот конец опускаешь, а левый подтягиваешь вверх. Вот так. Потом левый помещаешь вот в такую петельку и протягиваешь насквозь. Теперь оба края галстука разводишь в стороны и распрямляешь. Вот и всё. Ничего сложного.
Каховская кокетливо повертелась на месте — продемонстрировала мне повязанную вокруг тонкой шеи красную косынку. Будто похвасталась новым модным аксессуаром. Замерла, ладошками разгладила складки на белом сарафане. И вдруг шаловливо улыбнулась. Выпрямила спину, изобразила стоящую у балетной палки танцовщицу. Чуть согнула правую ногу в колене, будто вознамерилась станцевать канкан. Скосила взгляд на зеркало — проверила, насколько эффектной получилась её поза. Пионерский галстук хорошо дополнил Зоин наряд. Он словно отразился на щеках девочки: те приобрели алый оттенок.
«Левый подтягиваешь вверх, — мысленно повторил я. — Вот про это подтягивание я и позабыл».
Протянул к Зое руку.
— Дай-ка его мне.
Каховская перестала улыбаться, вздохнула (мне почудились досада и растерянность в её взгляде). Девочка на шаг попятилась, словно я её оттолкнул. Обиженно сжала губы. Одёрнула подол сарафана. И тут же ловко распустила узел, протянула мне красную косынку. Её собранные в хвост волосы покачнулись (будто стряхнули с плеч пыль). Зоя насупилась, сложила на груди руки — приняла позу строгой учительницы. Игривый блеск исчез из её глаз. Каховская по-птичьи склонила на бок голову — следила за тем, как я приподнял воротник тенниски, набросил себе на шею пионерский галстук.
— Правый край — на левый… — пробормотал я.
Собственные движения показались мне неловкими, скованными. Привык, что руки совершали нужную работу сами по себе, не отвлекаясь на подсказки мозга — так было, когда я плёл подвески для кашпо (в макраме я каждый узел «отработал» до автоматизма). А вот над «правильным» узлом галстука «парился» больше минуты — будто создавал «произведение искусства». Пальцы неохотно совершали непривычные действия. Но я не позволил им халтурить. Послушно и пунктуально воспроизводил Зоины пошаговые инструкции. «Накидывал», «продевал», «накладывал». В этот раз я не забыл и «подтянуть».
Поправил галстук, опустил воротник; наощупь убедился, что создал правильный «пионерский» узел.
Посмотрел на Каховскую.
— Ну, как? — спросил я. — Хорошо получилось?
Заметил, что у Зои потемнели мочки ушей.
Девочка смотрела на меня в упор (широко открытыми глазами) — уже не хмурилась.
Я кашлянул, поправил узел пионерского галстука.
— Какой же ты красивый, — тихо сказала Каховская.
Зоя опустила взгляд, прикусила губу (блеснула белыми зубами).
А я подумал: «Читать любовные романы мы больше не будем».
С воскресенья мы приступили к изучению трудов Астрид Линдгрен. Их ещё в четверг по моей просьбе принесла из библиотеки Надежда Сергеевна. Начали с приключений Эмиля из Лённеберги (детский смех заставил Надю примчаться в мою спальню, а пару глав Мишина мама прослушала вместе с детьми). Потом перешли к «Пеппи Длинныйчулок». Слушать истории о Карлсоне дети отказались — я не настаивал. Не понравился им и «Расмус-бродяга». Зато и Зоя и Вовчик увлечённо слушали «Мио, мой Мио». И едва не уговорили меня прочесть повторно о приключениях юной разбойницы Ронни.
Вечером тридцатого августа позвонил Юрий Фёдорович Каховский. Разговаривали мы недолго. И всё больше говорили не нормальными фразами, а на милицейском жаргоне (так мне показалось). Старший оперуполномоченный Великозаводского УВД сообщил, что днём вернулся в город (из Ростова-на-Дону). Уведомил меня, что «монстра взяли». Заверил, что «по двум эпизодам» у милиции есть «железная доказуха». А на остальные преступления (о которых я упоминал) ростовские милиционеры будут «его» «колоть». «Монстр в клетке», — заверил «дядя Юра». Сообщил, что уже завтра выходит на работу. Но как только «разгребётся с текучкой» — обязательно со мной встретится.
— Уверен, что нам найдётся о чём с тобой поговорить, зятёк, — сказал он.
Я ответил ему уклончиво — ничего конкретного майору милиции не пообещал.
Тридцать первого августа я не погасил в своей комнате свет в обычное время. Хотя ещё с больничных времён ложился спать до десяти часов вечера: так я хорошо высыпался, при этом без будильника вставал рано (чтобы делать зарядку) и не зевал на протяжении всего дня. Однако сегодня мой внутренний таймер словно сломался. Часы уже показывали начало одиннадцатого. За окном стемнело. А я не ложился спать. Сидел на кровати, скрестив ноги; рассматривал висевшую на стене, у изголовья, фотографию.