Страница 71 из 83
— Набросились на меня дома, — сообщил он. — Словно я ворюга какой-то. А батя ещё и выпороть хотел!
Вовчик снова потёр нос.
— Слишком дорого для подарка, — подал голос его старший спутник. — Деньги бери, пацан. Матери отдашь.
«Ванька-дурак», — снова промелькнула у меня в голове похожая на «обзывательство» фраза из прошлого (моего прошлого — не Мишиного).
Младший из рыжих снова протянул мне банкноты — я никак на его жест не отреагировал.
Проигнорировал я и слова старшего из гостей.
— Вовчик, а что это за товарищ вместе с тобой явился? — спросил я.
Говорил спокойно.
Мальчишка скривил губы.
— Брательник это мой, — сказал он, — Ванька. Батя ему велел вместе со мной пойти. Чтобы я деньги вам за рубашку отдал — не зажулил.
— Ясно, — сказал я.
Поднял взгляд на Сомова-старшего.
— Уважаемый Иван, — сказал я. — Спешу сообщить вам, что белая тенниска с вышивкой на левой стороне груди в виде логотипа немецкой транснациональной компании по производству спортивной одежды, обуви и аксессуаров «Адидас» — это не что иное, как подарок от моей мамы, Надежды Сергеевны Ивановой, вашему младшему брату, Владимиру… Сомову. Плату за подарки в моей семье брать не принято. Потому свои двадцать рублей вы можете… благополучно вернуть в семейный бюджет. Такое разъяснение вас устроит?
Иван Сомов вновь вынул из кармана руку, положил её брату на плечо.
— Пацан, ты не умничай, — сказал он. — Лучше мамку позови. Она дома?
Я глубоко вздохнул — успокоился.
Ответил:
— Во-первых, у меня не мамка, а мама.
Вовчик толкнул брата локтем, прошипел:
— Понял?!
— А во-вторых, она сейчас занята, — сказал я. — Мама медитирует.
— Что она делает? — переспросил Иван Сомов.
Тряхнул рыжей шевелюрой.
— Медитирует, — повторил я. — Отдыхает от работы: даёт мозгу расслабиться после недели тревог, напряженного мышления и построения планов. Выходной у неё сегодня! Разве непонятно?
Покачал головой. Устало вздохнул.
— Ладно, — сказал я. — Только ради Вовчика. Сейчас её приведу.
Я в общих чертах обрисовал Надежде Сергеевне ситуацию — как её видел сам (родители заподозрили Вовчика в воровстве, а нас пытаются выставить в его глазах меркантильными негодяями). Говорил спокойно и понятно. Добился нужного результата: Надя возмутилась, сжала кулаки и ринулась в прихожую. Там она обрушила на Ивана Сомова своё негодование, преображённое в яростный словесный поток. Она объявила, что «Вова — хороший мальчик»; сказала, что подозревать Вовчика в преступлении — «недопустимо».
На слова старшего Сомова о «слишком дорогом» подарке Надя ответила, что сама пошила тенниску. Объявила, что только она может оценить стоимость своей работы в денежном и любом другом эквиваленте. Назвала Вовчика моим другом; и «убедительным» тоном пояснила его брату: для советских людей «дружба» — это не пустое слово, «мы не обмениваем её на два червонца!». Я не проследил всю логическую цепочку её доводов. Но всё же признал их «убедительными» и «сильными».
Смотрел на раскрасневшееся лицо Мишиной мамы; мысленно упрекал себя в том, что поленился разрулить ситуацию без Надиного участия, что пошёл по лёгкому пути — противопоставил мужским доводам и логическим рассуждениям женские эмоции. Но всё же признал, что Надежда Сергеевна справилась с задачей. «Противник» был ею достойно встречен и повержен. Надя наглаживала «обиженного» Вовчика по голове (тот не пытался отстраниться), хлестала язвительными упрёками и «убийственными» доводами его старшего брата.
Я взял её за руку, погладил по плечу — успокаивая.
— Мамочка, — сказал я. — Ну что ты так разволновалась? Это было просто недоразумение.
Улыбнулся.
— Юноша уже всё понял и осознал, — сообщил я. — Он обязательно разъяснит ситуацию своим родителям.
Повернулся к старшему Сомову, спросил:
— Ведь так, Ваня?
— Эээ… да!
Иван Сомов закивал, соглашаясь с моими словами. Парень выглядел оглушённым, слегка шокированным. Надин яростный выпад заставил его отступить к самым ступеням (я даже волновался: как бы он не оступился и не покатился кубарем вниз). Ваня уже не выглядел надменным и уверенным в своей правоте. Он явно не ожидал от Нади подобного напора. Я отметил, что юноша пока не дорос до того, чтобы на равных спорить с взрослыми женщинами (в особенности с теми, которые защищали детей). Но порадовался, что тот оказался благоразумным: Иван не перешёл в споре на крики и оскорбления, чем заслужил моё уважение.
Я попросил Мишину маму вернуться в квартиру — прикрыл за её спиной дверь.
Спросил у Сомовых:
— Ну что, господа-товарищи, проблема решена?
— Решена, — ответил Вовчик.
Обернулся.
— На! Забери.
Он сунул деньги брату в руку — тот безропотно взял банкноты.
Иван Сомов посмотрел на две десятирублёвые купюры, ухмыльнулся.
— Так сколько, говорите, такая тенниска стоит? — спросил он.
— Ты чё, так и не понял?! — воскликнул Вовчик. — Это тёти Надин подарок! Сам ведь слышал!
Ваня выставил перед собой руку, будто отгородился от брата.
— Спокойно, малой, — сказал он. — Носи свой подарок. Никто у тебя его не отбирает.
Он вновь хитро улыбнулся.
— Забыл, что велел нам батя? — спросил он. — Отдать деньги за рубашку. Он не говорил, что именно за твою. И раз твоя нам досталась бесплатно, то у нас теперь есть деньги ещё на одну. Сечёшь, малой? Или ты сам объяснишь папаше, почему мы его ослушались?
Вавчик нахмурился, переступил с ноги на ногу.
— Зачем мне ещё одна рубашка? — спросил он.
— Не тебе, балбес! — сказал Иван Сомов. — Вторая — для меня.
Браться посмотрели друг другу в глаза (мне почудилось, что они мысленно обменялись ещё парой фраз), повернули лица в мою сторону.
— Вот это уже деловой разговор! — сказал я. — Одну минуту подождите, господа-товарищи. Возьму бумагу и ручку — запишу рост и размер одежды.
Сомовы вынудили меня взять за тенниску стопроцентную предоплату — все двадцать рублей. Я проглотил уже вертевшуюся на языке фразу («сейчас сброшу тебе рубль на карту»), прогулялся до Нади — стребовал с той рубль (вознаграждение для Вовчика). Братья ушли — не задержались «на чашку чая». Не остался даже Вовчик (хотя я показал ему новую книгу об Алисе Селезнёвой). Мальчик с гордым видом спрятал в карман металлический рубль (с изображением «головы Ленина»); пообещал, что придёт ко мне завтра (при этом он с вызовов взглянул на брата, но тот промолчал).