Страница 4 из 89
Дальше они поехали с головокружительной быстротой, и Зоя зажмурилась, уткнувшись в плечо мужчины. Её пальчики вдавились ему в живот, мягкая грудь — в спину.
Она показывала дорогу, и за сотню метров до цели попросила остановиться. Видимо для того, чтобы её не увидели сидящей на мотоцикле с ним.
Община находилась на большом участке левого берега Дона, но за Западным мостом и доками, так что ехать долго от «поста» не пришлось. Она буквально тонула в зелени, не асфальтированная дорога, ведущая к ней, вся была укрыта тенью тополей.
Облегчённо вздохнув от безжалостного солнца, Чёрный достал мятую пачку сигарет из кармана жилетки. Взглянув на не накрашенное лицо Зои, он поразился, насколько оно было пунцовым от поездки в такой близости с ним.
— Спасибо вам, — твёрдым, но подрагивающим голосом сказала она. Пытаясь держаться уверенно, женщина избегала смотреть ему в лицо.
— Не за что, — бросил он и, закурив, добавил, — а всё-таки, я не понял, как так мы с тобой будем работать? Каким ветром тебя вообще на «пост» занесло?
— Я из общины «Казанской….
— Это я слышал, — оборвал он её, — и что?
— Будем совместно помогать детским домам. Посильно. Александр Аманатидис сказал, что и материально тоже. Мы с воспитанниками будем волонтёрами, вы тоже.
— Я? — почти закричал Чёрный, сжимая зубами сигарету. — Хрена там! С детишками возиться? С этими моральными уродами, у которых родители наркоманы и придурки?
Зоя настолько растерялась от его злых слов, что несколько секунд не могла ничего произнести.
— Как… как вы так можете говорить? — выдохнула она. Лицо её начало приобретать нездоровую бледность, потом снова пошло багровыми пятнами. — Они ведь несчастные люди, эти дети, их некому пожалеть…
— А ты уверена, что твоя жалость им нужна? Вы, церковные людишки, вечно в душу пытаетесь чужую влезть, только не спрашиваете почему-то, надо ли это. Учите, как жить, да? И что я забыл в детских домах? Тебе это зачем надо?
— Я хочу помочь, пусть даже просто своим присутствием и занятиями с ними. Мои ребята могут заниматься с ними футболом, баскетболом, девочки — вышиванием, церковным словом…
Чёрный рассмеялся, выкинув щелчком окурок на дорогу.
— Да детдомовские девки скорее научат твоих кое-чему похуже, или расскажут, по крайней мере. Ты этого не боишься? У вас же в общине строго всё, да? Нравы там, и всё такое.
Зоя, расстроенная, на этот раз смотрела ему прямо в глаза (очки он снял), и вдруг сказала с фанатичной уверенностью:
— Вы такой жестокий потому, что вас никто в жизни не любил? Но я понимаю, что в душе вы не такой, каким хотите показаться, вы…
— Слушай, дамочка, — агрессивно, но очень тихо произнёс Чёрный, указывая пальцем ей в грудь, — оставь эти шаблонные штучки для других, поняла? Я буду делать то, о чём меня просит Грек, но трёпа фанатичного в мою сторону чтобы я не слышал.
Зою настолько сильно лихорадило от желания высказаться и как-то сделать лучше этого человека, что она продолжила тем спокойным, возвышенным тоном, каким могла пользоваться Маргарита, когда надо было кого-то убедить в своей правоте. Обычно это действовало.
— Прошу вас, Чёрный, не надо грубости. Будем вместе помогать детям, потом вы сами почувствуете, как в вашей душе что-то преобразилось. А вернее, оно там и было раньше, просто вы не замечали или забыли, ведь на самом деле и вы милосердны…
Мужчина свободным движением руки повернул ключ зажигания, и двигатель громко зарокотал, заглушая её слова.
Зоя заморгала, замолчав и невольно сложив руки — ладонь в ладонь. На его красивом лице, хранившем следы ночной, неспокойной жизни, появилась насмешливая улыбка. Отсалютовав ей левой рукой, так как он был левша, Чёрный сорвался с места и через секунду исчез за поворотом, разворачивая за собой целое покрывало пыли.
Глава 2. Мы идём рядом, и наши мысли должны быть одним целым
16 июня, 14:20. Территория общины «Казанской Божией Матери»
Зоя стояла на обочине, только сейчас рассеянно заметив, что косынка слезла на затылок. Она была поражена этим человеком, его словами, и ей показалось, что всё в нём неправильно и искажённо.
Женщина никогда не сталкивалась ещё с таким равнодушием, холодностью, грубостью… и в то же время ощущение, что это всё напускное — не оставляло. Желание открыть его душу и найти там что-нибудь хорошее разламывало грудь Зое. Женщина не видела себя сейчас со стороны, но эта упрямая, глубокая морщинка между золотистых бровей говорила о настоящей душевной муке.
Несмотря на строгое воспитание в общине, где она родилась, Зоя многое знала о современном мире. Она училась в Ростовском Государственном Педагогическом Университете, входящим в ЮФУ, и закончила его десять лет назад. Конечно, затворническая жизнь не позволяла общаться с ровесниками так, как это принято у современной молодёжи. Девушка не ходила тогда по дискотекам, не мечтала одеться пооткровеннее, чтобы понравиться парням. Быть может кто-то и сказал бы, что такая жизнь ни к чему, но в этом мире — каждому своё.
Родители Зои пришли в общину как раз перед её рождением — больше некуда было пойти. Трудное материальное положение заставило их уйти со съёмной квартиры, а родственники не пожелали из принципа помогать им и принимать у себя. Потеря работы у отца Зои в одночасье сделало их семью голодной, а беременная мама не работала.
Случайно встреченные люди на улице за неделю до выселения подсказали, что существует такая православная община, где им могут помочь. Так они и остались в ней.
Родилась Зоя, но через два с половиной года осталась сиротой. Общину подожгли люди, считающие её сборищем сектантов, погибло тогда тринадцать человек, и среди них оказались родители девочки. Зоя выросла вместе с остальными многочисленными детьми большой общинной семьи, воспитанием которых занимались очень тщательно и строго. Среди этих деток попадались и подкидыши, которых усыновляли члены общины.
Зоя зашла в глухую калитку, закрыв её за собой ключом, и быстро огляделась.
Широкий двор перед домом в один этаж был покрыт мелкой щебёнкой. Слева выступало грубое кирпичное строение небольшой школы и различных хозяйственных помещений. Справа — большая тенистая беседка с длинным деревянным столом и рядами лавок — здесь в летнее время община ела, а за вечерним чаем даже пела народные, красивые песни.
Зоя пересекла большой пятак солнечного света посередине двора, всё остальное покрывала густая тень вековых тополей.
Дом построили одноэтажным и кирпичным после того страшного пожара. И странно, но с тех пор не было ни одного акта вандализма и злобы в адрес общины. Как будто трёхэтажный деревянный терем, стоявший тут раньше, раздражал нехристей.
Из двери под круглым козырьком вышла тучная низенькая женщина и, прищурившись по причине плохого зрения, вскинула руки:
— Зоя! Господь с тобой! А я уже стала переживать, что ты долго. Где мальчишки?
Зоя горько улыбнулась:
— Я по дороге не встретила их. У меня сломался велосипед, подвёз человек Аманатидиса. Они, вероятно, на речке, подумали, что успеют раньше меня вернуться.
Полная женщина нетерпеливо махнула рукой:
— Негодные, я с ними позже разберусь, расскажи, как съездила?
— Давайте сядем, — предложила Зоя, показав на деревянные лавки в беседке. Из низенькой летней кухни доносились приятные запахи будущего обеда — там хозяйничала Анастасия и три помощницы.
Деревянные неотёсанные перила доходили до талии Зое. Она аккуратно обогнула их и села на гладкую поверхность лавки, расправив длинную, изрядно помявшуюся юбку. Беседка была с полом из длинных досок, поэтому шаги женщин услышала повар и выглянула в большое окно кухни.
Улыбнувшись и помахав Зое, Анастасия спросила:
— Проголодалась, дева?
Румяное, грубоватое лицо женщины искренне светилось доброжелательностью, а серые глаза смехом.