Птичка

В воздухе пахло летним сухостоем и пылью.

Могила его была уже старой, гранитный памятник покосился за прошедший год, а портрет мужчины казался совсем не живым и не принадлежавшим тому Ферзю, которого она любила всем юным, горячим сердцем.

Присев рядом на корточки и достав свою собственную фотографию, любимую, оставшуюся с того самого лета, она стала глядеть на него, трогая пальцами. Там он лежал на пляже, как огромный довольный кот и солнечно смотрел в объектив своими жёлтыми глазами. Длинные светлые волосы были перекинуты через плечо, татуировка — меч вдоль всей груди и живота, наморщилась в складках кожи, потому что он опёрся на локоть. Ферзь здесь казался настолько жизнерадостным, живым, что в голове Птички на время возникал конфликт — она не могла поверить в то, что под землёй лежат его останки, а этот мужчина на фотографии вот уже десять лет, как умер. Его нет.

Он никогда не будет вот так же смеяться, прищуривая янтарные глаза, у него не будет семьи, детей, ничего не останется от него на земле. Совсем.

Птичка осторожно поставила латунную шахматную фигурку на памятник, но заметила, что пальцы дрожали.

В этом году особенно тяжело. Хоть и все говорят, что это странно — прошло очень много лет.

Она горько опустила губы вниз, позволив себе расплакаться. Часть боли как будто вышла наружу, но не вся. Та, самая мутная и застоявшаяся всё ещё скручивала от горя сердце.

— Знаешь, приехал Хорт, — страшным, сиплым голосом произнесла она и нарушила вечную тишину, испугавшись, но продолжила, — он изменился, повзрослел. Ты и не узнал бы его. Спрашивал о тебе. И всё понял. В одну секунду, представляешь? Догадался, что я… что я виновата в твоей смерти, и виню себя за это. С ним было хорошо. Как будто и не было десяти лет. Но потом — тяжело. Он уехал, живёт в Германии, своя жизнь. А все мои мысли — это просто мысли. Ничего не будет между нами. Но почему-то больно, — зашептала она, снова плача. — Я же ведь забыла его тогда, и должна равнодушно… Нет. Я всё ещё… люблю. Господи, — она закрыла лицо руками и села прямо на землю рядом с могилой, полностью отдаваясь своему горю. — Прости меня. Я знаю, ты меня осуждаешь, что я такую жизнь веду. Никого и ничего у меня нет, кроме работы. Но не могу я больше… Байкеры разбиваются, я это знаю. Вот и ты — из-за меня. Не хочу такой жизни, Ферзь. Костя… Костя… я хочу к тебе.

«Ещё не время» — как будто сверху пришла мысль и впилась колом в позвоночник. Птичка покорно опустила плечи, всхлипнула ещё раз и затихла. То, что она сказала свои мысли вслух, было правильно. Она верила — Ферзь слышал её и понимал. Но пока не ждал.

Решительно поднявшись, она секунду-другую постояла и двинулась мимо чужих могил людей, умерших в ту же осень почти десять лет назад.

Внутри мысли собрались в одну шаткую и прозрачную субстанцию — душу.

Птичка ехала домой, поняв, что в её случае время ничуть не лечит. Только залечивает и снова рвёт рану, заставляя страдать ещё больше. Снова залечивает, и почти с маниакальным наслаждением разрывает.

Прошло два дня после той ночи, когда они спали рядом. Телефонные разговоры стали для них обычным делом. Девушка звонила и узнавала, как у него дела. Спрашивала и о брате, но с каждым разом всё реже. На следующую ночь, когда она осталась одна в квартире, они договорились снова о совместном дежурстве.

Тим странно смотрел на непривычно притихшего и серьёзного брата, спрашивал, не заболел ли тот, чем вызывал у Миши только хмурый ответ — нет.

Птичка вернулась с поездки тоже сама не своя. Разговаривала со всеми мало, но семья это восприняла, как должное — так было всегда после Казани.

С того разговора ночью в квартире Тани Миша исправно посещал все лекции в университете, после них пропадая у Мистика в «Байк-центре».

— Слушай, у тебя девушка же есть, Миш? — спросил его как-то Мистик, глядя поверх солидных очков для чтения. Их он надел совсем недавно, сопротивляясь до последнего тому факту, что после работы с любыми бумагами или компьютером у него раскалывается голова.

Миша передёрнул плечами, сказав странное: — Не знаю.

Мистик удивлённо поднял брови: — Не знаешь? Нормально, а кто знает?

— Мы ещё с ней об этом не говорили. А что?

— А, понял, извини, — чуть улыбнулся вице-президент, — ты просто такой загруженный, я хотел посоветовать тебе немного расслабиться и завести девушку, а то скоро челюстями скрипеть начнёшь. Но, раз она у тебя есть — значит, больше проводи времени у неё. Я хотел через неделю взять тебя в Питер для подготовки к «Байк-шоу». Как раз, чтобы мы успели смотаться до дня рождения мотоклуба 31 мая. А ты с таким настроем плохо съездишь.

— Я буду в норме, — ответил уверенно Миша. — Так, небольшие проблемы на личном фронте.

— Что ты, Тёмный, у «волка» их никогда не бывает, — Мистик вздохнул. — У меня вот тоже — почти никогда нет проблем. Мне бы свадьбу пережить в выходные, и тогда всё нипочём.

— Да всё будет нормально, Мистик, обычная гулянка, — пожал одним плечом парень. Он сидел с ноутбуком на коленях в кабинете вице-президента, устроившись на кожаном диване, чтобы рассортировать электронную почту, которая приходила на адрес их сайта в интернете. Крылатый, который занимался этим, давным-давно спихнул эту обязанность на Мишу, когда тот ещё был проспектом.

— Да, обычная. А ты хотел бы себе байкерскую свадьбу? — спросил вдруг Мистик.

Миша растерялся, поднял голову от ноутбука и ответил: — Да, н-наверное. Никогда не думал об этом. Если бы девушка… да, хотел бы. А какая ещё может быть свадьба у байкера?

— Вот у нас с Викки была такая, — немного самодовольно сказал вице-президент, и по глазам его было видно, что он ушёл в воспоминания. — Красиво. Викки в светлом свадебном платье на байке, я в коже. Круто, а? А тут лимузины, роллс-ройсы, банкетный зал с каменным полом… как-то скучно. Но детям нравится, они выбирают.

Миша долго просидел, думая об этом, а горло сужалось.

Ведь и правда, если он станет встречаться с Таней, у него должны быть только серьёзные мысли о будущем, потому что девушка такая, и делать ей больно нельзя. Она не заслуживает. А не слишком ли это для него? Ведь только девятнадцать стукнуло, кровь в венах кипит от жажды нового и неизведанного. А Таня — это обязательства и самые настоящие сети с правилами, установками, законами.

Миша задумчиво потрогал клавиатуру ноутбука, нежно погладив. Даже всё это его не пугало, он хотел быть с ней, и точка. Ни одна мысль о потере свободы так рано не задевала душу — Таня такая, какая была, и Миша осознавал это.

В среду он пришёл к ней вечером, захватив с собой ужин из «Макдоналдса», и застал девушку в нервном, настолько напряжённом состоянии, что невольно испугался за неё.

— Она в сознании, — громко прошептала Таня и приложила указательный палец к своим губам, призывая его молчать.

Тихо проведя парня на кухню, Таня прислушалась и исчезла в комнате, там говорил скрипучий голос, а девушка отвечала.

— Кто там пришёл? — спросил голос.

— Бабушка, это мой друг, не волнуйся, — честно ответила девушка.

— А… это твой Тимофей? Мама говорила мне… Хорошо… иди, я немного посплю.

— Ничего не нужно?

— Нет, я… посплю…

Таня возникла на кухне ещё более растрёпанная и легко воспламеняемая, чем в прошлый раз.

Миша сидел за столом, сложив перед собой руки.

— Всё нормально? — спросил он серьёзно.

— Д-да, то есть — нет, — выпалила она всё тем же громким шёпотом. — Прошлой ночью бабушка мучилась очень, кричала и причитала. Мы с мамой почти не спали, а ей же сегодня в ночь работать… Это был кошмар. Утром позвонили её врачу, тот сказал, что доза наркотика уже мала. Господи, как тяжело вот так умирать.

Она села напротив и огромными, застывшими глазами посмотрела на Мишу.

— А сегодня? — спросил он.

— Лучше. Ей стало легче. Но ночи я боюсь. Вдруг, будет то же самое?

Таня поёжилась, рассеянно взглянула на бумажные пакеты с едой и стала разогревать всё, что он принёс в микроволновке.