Кувырком (ЛП)

— Это они? — спрашивает мама, кивая.

— Они самые.

Медленно подходит к детям, внимательно рассматривая каждого по очереди.

— Привет, ребятки. Я мамочка Джейка и ваша няня на сегодня. Можете звать меня Джиджи, — потом указывает большим пальцем себе за плечо: — А это Оуэн.

— Что у вас в сумках? — интересуется Розалин.

— Ну разве ты не чудо на ножках! — мама приседает и заглядывает ей в глаза. — В пакетах то, чем мы займемся сегодня вечером. Ингредиенты для всех видов печенья. С шоколадной крошкой, сахаром, арахисовым маслом — настоящее блаженство! — и то, что еще не придумали.

Двое из пяти облизываются.

Мама выпрямляется и поворачивается к Райли.

— Ты Райли?

— Ага.

— У кого-нибудь есть аллергия, о которой мне стоит знать?

— Нет, Джиджи, аллергии ни у кого нет.

— Чудесно! — проходит вдоль шеренги и останавливается перед Рори. Его губы сжаты, глаза оценивающе прищурены. — А ты у нас Рори?

— Да.

— Мне сказали, ты крутой.

— Правильно сказали.

Мама скрещивает руки на груди:

— Слышал когда-нибудь об отравлении сальмонеллой, Рори?

Нахалюга на секунду задумывается.

— Вроде бывает от сырых яиц?

— Верно. А знаешь, что есть в тесте для печенья?

— Яйца? — даже одним словом умудряется дать понять, что ему палец в рот не клади.

— Ага. Может быть, раз ты так крут, сыграешь в русскую рулетку с сальмонеллой и продегустируешь сырое тесто? Что скажешь?

Усмехается.

— Запросто!

— Тогда все в порядке! Берите по пакету и показывайте, где кухня.

Дети следуют команде и тянутся за моей матерью, как за гамельнским крысоловом. Все, кроме Розалин, которая остается со мной. Подхожу к лестнице и облокачиваюсь на дубовые перила. Жду.

На лестничной площадке показывается Челси. И тут… бум… всё как в замедленной съемке. Как в отстойных подростковых фильмах восьмидесятых, которые я никогда не смотрел. Пока она спускается, ярко — синее платье колышется и дразнит взор приоткрывающимся кусочком кремового бедра. Мягкая ткань натягивается на талии, и глубокий V — образный вырез манит намеком на идеальную ложбинку. Завитые блестящие локоны подпрыгивают при каждом шаге… как и грудь.

Розалин вертит маленькой светловолосой головкой, переводя взгляд с меня на тетю и обратно. Любопытствует:

— Будешь ее целовать?

Мои глаза продолжают свое путешествие. И я выдыхаю:

— О да.

Розалин морщит носик, будто кролик, съевший квелую морковку:

— Джейк, это отвратительно.

Напомнив детям вести себя с моей мамой хорошо, везу Челси в «Прайм Риб» , лучший дорогущий ресторан в самом сердце Вашингтона. Место консервативное и стильное: на столах свечи, стены обшиты темными панелями, превосходное красное вино, отдельный зал для танцев под старые песни в стиле блюз, которые тихонько наигрывает пианист. Преграждаю путь метрдотелю и сам выдвигаю для Челси стул. Оттарабанив блюда от шефа, официант отправляется за заказанной мной бутылкой каберне — совиньон, пока мы изучаем меню.

Неожиданно в голову приходит ужасная мысль.

— Надеюсь, ты не вегетарианка?

— Нет, — усмехается в ответ Челси, с нетерпением возвращаясь к меню. — Никогда не откажусь от куска сочного мяса.

— Отрадно слышать.

Она улавливает завуалированный намек и, игриво смеясь, встречается со мной глазами над раскрытой папкой.

Сделав заказ, потягиваем вино. Не могу отвести взор. Челси чудо как прелестна. Делает глоток, и на верхней губе сверкает темно — красная капля. Челси тут же слизывает ее, а я бы продал душу, лишь бы самому это сделать. Приникнуть к алым губам. Испить вина из ямки между ключицами.

Поправляю под столом отвердевший член и делаю глоток. Боже, ночь предстоит долгая. Что бы она ни сказала, что бы ни сделала, сразу же начинаю думать о неторопливом, потном, страстном сексе.

— Я думала, твоя мама выглядит совсем иначе.

Хотя, пожалуй, не после этих слов.

— А какой ты ее представляла?

— Ну… более крупной, наверное. Как она только умудрилась тебя родить? Ведь ты, скорее всего, был просто гигантским младенцем. И смотрится так молодо. — Челси тыкает в меня пальцем. — А это значит, кому — то достались хорошие гены. Тебе следует благодарить маму.

— Отец был здоровяком. Я пошел в него. А мама кажется молодой, потому что на самом деле молода. Она родила меня в шестнадцать.

— В шестнадцать? — переспрашивает Челси, вероятно, подсчитав, что Райли шестнадцать исполнится уже через два года. Чертовски рано.

Киваю, потягивая вино.

— Значит, твои родители в разводе? — голос робкий — опасается ступить на неприятную для меня территорию.

— Да, — пожимаю плечами. — Он нас бросил, когда мне было восемь.

На лице Челси сочувствие.

— Печально.

— Вовсе нет, — ни капли не кривлю душой. — Это самое лучшее, что папаша для меня сделал.

Приносят наш заказ. Округлившимися глазами Челси смотрит на свой гигантский стейк, который даже превышает по размеру ее голову.

— Вау, ничего себе шматок мяса.

Так невинно произносит, что не могу упустить возможность:

— У меня больше.

Челси наклоняет голову и фыркает. Правда, с легким неудовольствием.

— Что я такого сказал? — тоже смеюсь, показывая на свою тарелку. — Он просто гигантский. Если только ты не подумала, будто я подразумеваю что-то другое?

В ответ ее щеки заливает прелестный румянец.

— Какие пошлые мыслишки.

Челси берет приборы и приступает к еде. Мне доставляет извращенное удовольствие наблюдать за вилкой, скользящей меж ее губ. За тем, как Челси закрывает глаза и постанывает от удовольствия, отправляя в рот очередной сочный кусочек. Она и четверти стейка не одолела, а мне снова приходится поправлять член, пытаясь устроить его в становящихся всё более тесными брюках.

— Ты родом из Вашингтона? — спрашивает Челси и отправляет в рот следующий ломтик.

Подливаю ей вина.

— Мы много переезжали, пока я был маленьким. Когда отец свалил, у мамы не было особого выбора. В двадцать четыре года осталась с ребенком на руках, не получив даже среднего образования. Так что пошла служить в армию.

— Ничего себе! Не представляю ее там.

Качаю головой, разрезая мясо.

— Поверь мне, мама выносливее, чем кажется. Получила аттестат о среднем образовании и стала военным механиком. За мое детство мы жили на нескольких базах. Ее ни разу не отправляли в места активных боевых действий, но перебрасывали куда угодно, где требовались дополнительные руки.

— Значит, ты армейский ребенок?

— Типа того.

Считается, что дети, живущие на военной базе, дисциплинированные и послушные, но встречаются исключения. Я вечно был новеньким в местах, где превыше всего ценилась сила. Так что мой принцип в те времена — «убей или умри». Быстрее всего доказать свою значимость оказывалось возможным, только подчинив себе всех вокруг.

— После выхода мамы в запас мы осели в Балтиморе.

Челси кивает, делая еще один глоток.

— Там твоя мама встретила Оуэна?

— Да. Он тоже механик, ведет свой бизнес. Оуэн с мамой им управляют вместе. — Улыбаюсь. — А познакомились, когда я сцепился с несколькими мальчишками рядом с его домом. Оуэн растащил нас, позвонил маме, то, сё, и с тех пор они вместе. Оуэн — хороший человек.

Челси сосредотачивается на одной фразе.

— Ты дрался с несколькими мальчиками одновременно?

— Я рос крепким пацаном. Один на один со мной — дохлый номер.

Усмехается.

— Похоже, ты был сорванцом, совсем как Рори.

— Значительно хуже. На моем фоне Рори — просто небесный ангел.

— Бекер?

Поворачиваюсь на звук своего имени и вижу улыбающегося Тома Колдуэлла. Светлоглазый шатен, Колдуэлл — молодой и ретивый прокурор. Дотошный высокоморальный примерный мальчик. Помимо прочего, будет представлять сторону обвинения на суде о насилии в семье сенатора Холтена.

— Колдуэлл, — киваю и пожимаю протянутую руку.