Страница 61 из 92
Мужчина подошел к окну и закурил, приоткрыв форточку. Сделал несколько затяжек, перехватив недовольный взгляд жены, загасил сигарету в стоящей на подоконнике пепельнице.
— Ленок, а давай угостим ребенка парой мандаринок.
Натянуто улыбнувшись, женщина позвала Олю за собой в комнату. Едва открылась дверь, Оля сразу поняла, что за аромат не давал покоя с первого шага в квартиру. Огромная елка занимала чуть ли не половину комнаты, а на ней висели игрушки, шары, конфеты.
— Нравится? — спросил военный.
Оля подошла поближе и тронула рукой стеклянные бусы. Нанизанные на нитку разноцветные трубочки и шарики качнулись с легким скрипом. Рядом красовался блестящий дед с белой бородой, прицепленный к ветке.
— Миша, мы опоздаем на спектакль! — напомнила женщина.
Мужчина аккуратно снял с елки два шарика из блестящей бумаги и вложил их девочке в руки.
— Держи, счастливого Нового года! — весело сказал он и провел Олю к выходу.
Ей помогли одеться, еще раз пожелали счастья в Новом году. Дверь закрылась.
Оля спустилась на несколько ступенек и аккуратно развернула блестящую бумагу одного из подарков. Мандарин.
Красивая сказка про маму растаяла, а правда состояла в том, что она и в самом деле такая же сирота, как те детдомовские. Именно здесь, в квартире, Оля отчетливо поняла, что мамы и в самом деле больше нет. И папы. У нее теперь вообще больше никого и ничего нет. Даже медведя игрушечного умудрилась забыть в поезде. Кажется, положила на третью полку, а потом во время сборов не вспомнила.
Обратно в детский дом Оля не хотела. Может, зря она сбежала от тети Вали? Кислые размышления о еще одних приемных родителях прервало требовательное мяуканье кота. Оля спустилась и приоткрыла уличную дверь. Знакомый кот быстро прошмыгнул в подъезд и поспешил по ступеням на свой этаж, а немного погодя снова раздалось его требовательное мяуканье. Звук открывающейся двери.
— Ну что, нагулялся? Замерз, бедняжка, проходи скорее… — донеслось сверху.
Даже у кота есть дом.
Где-то наверху снова открылась дверь, кто-то вышел. Звук закрывающегося замка, разговор, шаги вниз.
— А ты почему все еще здесь? Ну-ка, быстренько домой, на улице скоро совсем стемнеет!
Военный строго смотрел на Олю.
— Миша, нас машина ждет, — нетерпеливо напомнила женщина.
Теперь на ней была красивая рыжая шуба.
— Леночка, ты посмотри, как она одета. Давай подбросим ребенка до дома, — предложил военный и обратился к Оле, — тебе далеко добираться?
Его взгляд Оле совсем не нравился. Почему-то представилось, как этот строгий мужчина возвращает Олю в детский дом.
— Мне здесь рядом, — поспешно ответила она и выскочила во двор.
Вышедшие следом новые хозяева их квартиры, видимо, решили проследить за Олей, и ей ничего не оставалось, как уверенно зашагать к дому, который показала та добрая попутчица. Оле нужно было время, чтобы понять, как действовать дальше. А еще она проголодалась. Почему-то казалось, что добрая Агнесса Ильинична обязательно ее накормит. И, может быть, сможет помочь.
— Олечка? Что-то случилось?
Дверь открылась, наполнив площадку запахом блинчиков и теплого домашнего уюта. В домашнем сером платье новая знакомая смотрелась совсем худенькой, зато на ее ногах красовались теплые стеганные тапочки в красную клетку. Оля растерялась. Только что придуманная история, которой она собиралась разжалобить свою недавнюю спасительницу, вдруг показалась совсем глупой и неуместной. Оторвав взгляд от шахматного узора тапок, Оля подняла глаза на Агнессу Ильиничну и поняла, что вообще ничего не может сказать.
Эта квартира была чужой, эта женщина была чужой, весь этот мир был ей чужой. От такого нехитрого рассуждения в носу защипало, и слезы сами полились из глаз. Замотав головой, Оля шагнула назад, но Агнесса Ильинична ухватила ее за руку, не давая сбежать.
— Олечка, девочка моя, что случилось? — теперь голос Агнессы Ильиничны звучал испуганно.
— Я… я… — рот свело судорогой, лишая последней возможности сказать хоть что-то.
Агнесса Ильинична охнула, она притянула Олю и обняла.
— Ну что ты? Все пройдет, все будет хорошо.
Только Оля уже не могла остановиться. Тот огромный комок, что рос где-то внутри с тех пор, как она вспомнила родителей и свой дом, все надежды и все мечты, так долго и бережно хранимые, это все сейчас вырвалось наружу дикой болью. Рыдая с какими-то звериными подвываниями, Оля уткнулась носом в серое платье, и ей было все равно, что приличные девочки не должны так себя вести.
— Поплачь, моя девочка, поплачь, легче станет, — тихо приговаривала Агнесса Ильинична, прижимая к себе трясущуюся Олю.
Постепенно рыдания начали сходить на нет, сменившись всхлипываниями.
— Ну вот, вот и хорошо, проходи давай. А я тут блинчиков напекла, сейчас придут Наташа с Ромой, будем ужинать. Ты ведь любишь блинчики?
Ласковый голос успокаивал. Ловкими пальцами Агнесса Ильинична развязала и сняла с Олиной головы платок, расстегнула пальто, помогла снять и повесила его на вешалку, помогла разуться.
— Проходи сюда в комнату, садись на диванчик. Держи платочек, вытрись. Вот, уже лучше. А давай я тебя витаминным напитком угощу, как раз уже хорошо напарился, шиповник у меня, любишь шиповник?
Оля не знала, что это такое, но на всякий случай кивнула головой. Едва Агнесса Ильинична вышла, Оля тихонечко высморкалась. Она уже почти не всхлипывала, только смотрела перед собой, пытаясь понять, как ей теперь жить дальше.
Агнесса Ильинична вернулась с кружкой, полной золотистого чая.
— Пей, Олечка, отвар шиповника очень полезный. Знаешь, сколько в нем витамина це? Он уже не горячий, пей, не бойся.
Зубы стучали о край, но Оля старательно сделала несколько небольших глотков.
— Вот и замечательно. Да ты пей весь, сейчас зима, витаминный отвар пить надо обязательно, чтобы не болеть.
Агнесса Ильинична погладила Олю по голове.
— Убежала из детского дома? — спросила она просто.
Олино сердце застучало так, будто собиралось выскочить.
— Значит, убежала, — в голосе Агнессы Ильиничны не было осуждения.
— Я хотела к маме, — ответила Оля, не поднимая глаз.
Едва вылетев, эти простые слова сжали горло новой судорогой.
Вернув кружку, Оля уткнулась в платок и снова разревелась, горько и безутешно. Ей было жаль себя, жаль, что так и не нашла маму, жаль, что сбежала от Конерсов, жаль, что больше не увидит Ланаора. А еще осознание своего реального положения, которое навалилось на нее еще у порога этой чужой квартиры. «Я никому не нужна. Меня никто не любит» — твердила про себя Оля и горько оплакивала свою неудавшуюся жизнь.
— Ну что ты, ну что ты, дорогая, — приговаривала Агнесса Ильинична, поглаживая Олю, — жизнь ведь продолжается. Ты живая, здоровая, а это главное. Вон какая красавица выросла, да еще такая умница, самостоятельная. Откуда добиралась?
— Из Ташкента, — всхлипывая, ответила Оля.
— Из Ташкента? — удивленно протянула Агнесса Ильинична.
— На поезде, вчера приехала. Тетя Валя сказала, чтобы к ней, а я домой хотела. Думала домой, а там другие живут, сказали, что все умерли, что я тоже умерла, но я ведь живая, значит, и мама живая, но я вижу, что нет, не живая, что умерла… — торопливо заговорила Оля, пытаясь успеть между всхлипываниями, — я не хочу обратно, пожалуйста, не отдавайте меня милиции.
Агнесса Ильинична задумалась, и Олино сердечко в который раз за сегодня снова затрепыхалось. Она замерла, и даже всхлипывания прекратились. К счастью, ответа не пришлось долго ждать.
— Вот что я тебе скажу, Олечка, — Агнесса Ильинична снова погладила ее по голове, приглаживая отросшие вихры, — сейчас придет Наташа, и мы с нею все обсудим. И обязательно что-нибудь придумаем.
— А Наташа добрая? — на всякий случай поинтересовалась Оля.
— Наташа хорошая, она моя племянница. А еще у нее есть сын Роман, он немного старше тебя, тоже очень хороший человек. Мы не дадим тебя в обиду, только надо будет решить, как лучше поступить.