Страница 44 из 92
— Сиди не дергайся, — грозно прикрикнули на нее.
Оля не ожидала такого обращения. Она притихла и с ужасом наблюдала, как волосы падают и падают вниз. Когда все закончилось, ей разрешили посмотреться в маленькое зеркальце. Огромные глаза, торчащие уши и лысина. Теперь Оля стала такая же, как и все здесь. Потрогала голову, заплакала.
— Нюни не распускай, здесь этого не любят, — девушка крепко взяла ее за руку и отвела в другую комнату.
Оле было стыдно, но ее заставили раздеться и встать под струи теплой воды. Мыться надо было коричневым мылом с невкусным запахом. Потом дали маленькое серое полотенце и одежду. Такую же как у всех здесь.
Потом отвели в большую заставленную кроватями комнату, показали на ту, что в самом углу, далеко от света.
— Днем на кровати не сидеть. Эта тумбочка твоя. В тумбочке должен быть порядок, хранить продукты запрещено. Если опоздаешь на ужин, останешься голодной. На кухне еду не клянчить. Чужого не брать, с крысами у нас разговор короткий. Уроки делать в учебной комнате.
Оля стояла у серой кровати и не знала, что ей теперь делать.
— Меня зовут Галия, а тебя? — к ней подошла худенькая девочка.
— Оля. Как уйти отсюда? Где выход?
— Да ты не переживай, тут нормально, — посочувствовала Галия, — я сначала месяц проплакала с непривычки, а теперь уже ничего, привыкла.
Олю это нисколько не устраивало. Она поджала губы и демонстративно отошла к окну. С большого дерева во дворе облетали желтые листья. Получается, что в один день Оля из весны перенеслась в осень.
— Я тут ненадолго. Скоро из Ленинграда приедет мама и заберет меня.
— Пусть так и будет, — согласилась Галия, — пойдем на ужин.
Ташкент,
9 октября 1948 года
— На краю деревни стоит новая избушка, — учительница Ксения Михайловна показывает голосом, что предложение закончено.
Затем неспешно продолжает:
— В этой избушке живут дедушка Петр Семенович и бабушка Наталья Сергеевна.
Класс пишет диктант. Поскрипывают перья, ученики старательно выводят слова. Слышно, как жужжит и бьется в окно муха, но на нее никто не обращает внимания. Оля сидит перед чистым листом бумаги и не знает, как выполнять задание.
— Петрова, ты почему не пишешь? — строго спрашивает Ксения Михайловна.
— Я не умею.
По классу прошел смешок.
— Тишина! — произносит учительница.
Класс замолкает, но все повернулись к Оле.
— После уроков подойдешь ко мне, — назидательно говорит Ксения Михайловна.
От ее тона холодеет внутри.
Диктант продолжается. Не зная, что делать, Оля пишет по памяти большое ариманское стихотворение про лес и дом на его окраине. Эту чудесную сказку Элоя любила читать ей перед сном. Вдруг сидящая рядом девочка толкает под локоть, на листе расплывается большая жирная клякса. «Детдомовская», — презрительно шепчет соседка по парте и показывает язык. Оля не успевает ответить, как та тянет руку и говорит:
— Ксения Михайловна, а новенькая рисует какие-то каракули, целый лист испортила.
Учительница подходит, забирает выданную в начале урока самосшитую тетрадь и недовольно кладет себе на стол. Затем продолжает диктовать. Класс старательно выводит буквы, а Оля сидит, опустив голову. "Скоро приедет мама и заберет меня", — тоскливо думает Оля, рассматривая наплыв краски на поверхности стола.
Когда уроки закончились, Оля нашла Ксению Михайловну в учительской комнате. Строгая наставница смерила ее взглядом, взяла тетрадку с учебником и провела в опустевший класс.
Оля стояла у учительского стола и безнадежно смотрела на непонятный текст в учебнике.
— Ты совсем не знаешь букв, — проговорила Ксения Михайловна, — скажи, где ты училась?
— В школе, потом дома, — призналась Оля, — учителя ко мне приходили домой.
— Хорошо. А чему тебя учили? Расскажи.
Холодный тон Ксении Михайловны пугал, мысли Оли начали путаться. Она еще слишком плохо знала русский язык и не смогла бы рассказать, какие предметы успешно освоила. Потому просто молчала, опустив глаза.
— Хорошо. Что это? — спросила Ксения Михайловна, открыв тетрадь с Олиными записями.
На странице красовалась жирная клякса.
— Это нечаянно получилось, она меня толкнула.
— Я спрашиваю, что это за значки? Ты сама это придумала?
От Ксении Михайловны исходило такое давление, что впору было расплакаться от бессилия.
— Нет, — пролепетала Оля, — это ариманский, сказка про домик в лесу.
— Германский? — переспросила Ксения Михайловна, и ее тон не сулил ничего хорошего.
— Нет, ариманский, — Оля осознала, как беспомощно и глупо выглядит в глазах строгой наставницы.
— Что это за язык такой? Никогда не слышала. Где ты ему научилась?
— Это в другом мире, я там… — начала было Оля и запнулась.
Ксения Михайловна смотрела на нее так, что Оля тут же пожалела о сказанном.
— В каком другом мире? Ты можешь все мне рассказать, не бойся, — голос Ксении Михайловны стал вдруг мягким и тягучим, как мед.
— Я… Меня…
Сердце Оли готово было выскочить. В глазах потемнело, к горлу подступила тошнота.
— Кажется, я все поняла, — ласково проговорила Ксения Михайловна, — не переживай, Олечка, я позабочусь о тебе. А теперь беги к своим, тебя, наверное, уже потеряли.
В тот же день после уроков был назначен малый педагогический совет. Помимо прочих вопросов учителя разбирали отстающих. Взяла слово и Ксения Михайловна.
— Дорогие коллеги, мне кажется, произошла большая ошибка. Ученица 4 «б» класса Петрова Оля не должна учиться в общеобразовательной школе. Как нам известно, все документы девочки утеряны. Оле десять лет, но она не знает своего дня рождения, не умеет ни читать, ни писать. Уровень ее речевого развития остановился на уровне пятилетнего ребенка. Кроме того, девочка живет в своем выдуманном мире, сегодня она утверждала, что знает стихотворение на несуществующем языке и даже пыталась его зачитать. Видимо, это все последствия шока, пережитого ребенком. Возможно, девочка была вывезена из блокадного Ленинграда в возрасте пяти лет и с тех пор практически остановилась в развитии. В любом случае, этот ребенок не способен осилить учебную программу общеобразовательной школы. Ходатайствую о переведении ученицы 4 «б» класса Петровой Оли в специальный психоневрологический интернат для детей, где ей окажут квалифицированную врачебную помощь.
Директор школы понимающе покачала головой.
— Спасибо, Ксения Михайловна. Коллеги, кто может добавить что-нибудь по этому вопросу?
Девочка была новенькой, ее никто не знал, да и авторитету коллеги доверяли.
— Раз возражений нет…
— Возражения есть.
Учительница русского языка и литературы старшего звена Вера Кирилловна сама была родом из Ленинграда. Хотя она не любила вспоминать прошлое, все знали, что Вера Кирилловна многое пережила во время блокады. И что у нее не осталось в Ленинграде ни дома, ни родственников, все смела война.
— Товарищи, мы не должны спешить с подобными решениями, — сказала Вера Кирилловна, — вы ведь понимаете, что судьба этой девочки очень сложная. Даже если психика ребенка и сохраняла себя, выдумывая добрый красивый мир, это еще не свидетельствует о психическом заболевании. Не каждый взрослый может принять те ужасы, что нам всем пришлось пережить. Давайте не будем строги к ребенку, которому кроме лишений войны выпало на долю еще и страшное землетрясение. Надо дать ребенку шанс. Думаю, стоит позаниматься с Олей дополнительно, подтянуть ее. Уверена, девочка сможет догнать сверстников в развитии и учебе.
Слова эти были восприняты по-разному. В результате по ходу обсуждения учительский коллектив разделился на две части. Одни утверждали, что если до сих пор развитие Петровой не выровнялось, значит, уже и не следует ожидать такового. Другим было жалко ребенка, потому они соглашались с мнением Веры Кирилловны. Но только заниматься с Петровой было некому, у всех хватало своих забот.