Страница 19 из 71
Боевая регалия. Такую к юбилею или за беспорочную возню с молодняком не дают. Такую выстрадать надо. Во всей учебке подобное украшение имелось лишь у начальника курса стрелковой подготовки — глубоко старого майора, открыто посылающего на три буквы всех и вся и не боящегося опрокинуть рюмашку во время занятий. Рекруты между собой трепались, что он — герой. Настоящий, спасший в давние времена бригадного генерала и получивший право выхода на пенсию не по возрасту, а по желанию.
И у Бо Мида такая же планка. Н-да… многого о командире я не знаю…
Заместитель комиссара оценивающе смерил взглядом взводного, тот ответил тем же, но меряться крутостью не стал.
— Я — начальник охраны маяка Федерации, расположенного в вашем округе. Согласно протоколу о взаимодействии с местным населением и региональными властями, представляюсь первым: сержант Бо Мид, личный номер 22148790. Вверенный мне объект подвергся нападению. В соответствии с соглашением о сотрудничестве и взаимопомощи между независимым государством Нанда и Федерацией, прошу предоставить экстренную связь с атташе либо иным представителем дипкорпуса. Универсальный код 12–12. Вам знакома эта комбинация?
У полицейского чиновника округлись глаза, однако назвался он, на удивление, сдержанно:
— Аместитель комиссара Наум Варрах. Сам комиссар сейчас на происсествии… Раумеется, цифры мне понятны. Код оповесения по категории «особо срочно».
— Дополнительно полста четыре.
Брови приехавшего чина из числа окружных копов недоверчиво изобразили домик.
— Авиаудар? Вы уверены?
— Более чем. От маяка мало что осталось.
— Детали?
Сержант промолчал. Это заместителю не понравилось.
— Господин Бо Мид! — начал он на повышенных. — Вы ничего не путаете?!
— Код 12–12, дополнительно полста четыре! Вы обязаны обеспечить меня связью без каких-либо дополнительных условий! — выплюнул сержант, бездушной машиной гипнотизируя полицейского. — Повторяю: обязаны. Можете уведомлять кого хотите, но потом. Я. Требую. Связь.
Чинуша в погонах опешил. Наверное, с ним давненько никто не общался в подобном тоне, тем более при подчинённых.
Наш командир посторонние душевные драмы проигнорировал, однако напор понизил.
— Организуйте связь, заместитель комиссара. Необходимые коды прозвучали. Остальное — не вашего ума дело. Жду вас максимум через пятнадцать минут с положительным результатом. В противном случае я буду вынужден доложить по инстанции об отказе в содействии военнослужащим Федерации.
Давая понять, что беседа закончена, Бо развернулся к клинике и обратился к нам:
— Чжоу! Самад! Идите внутрь, покажитесь специалистам.
— А вы?
— С вами пойду.
Окинув взглядом копов, пустую дорогу, всё ещё приходящего в себя главного полицейского, я сообразил, что Мид обеспокоен не только нашим здоровьем, но и жизнями вообще.
Вокруг вооружённые люди во главе с туповатым замом, к чему испытывать судьбу? Основная задача наружного поста выполнена — контакт с представителем власти установлен. Дальше пусть разбираются дипломаты.
***
Широкий, светлый холл клиники с расставленными вдоль стен стульями, почему-то пустой стойкой регистратора, белыми дверями кабинетов и отдающим эхом мозаичным полом сильно портило оружие: сваленные в кучу винтовки и приставленные к подоконникам гранатомёты.
Зато работал визор, установленный почти под самым потолком.
— О, пацаны! — обрадовался нам Сквоч, оборудовавший наблюдательный пункт у дальнего окна. — тут случилось чёт… Базарят прикольно, но половину я вообще не понимаю. Слова вроде как наши, а вроде как и нет.
— Помолчи! — крайне раздражённо рыкнул Ежи, в нарушение всех приказов поглощённый просмотром.
— Брок? — вопросительно произнёс командир, нехорошо щурясь и заставляя лопоухого вспомнить о своих непосредственных обязанностях.
— Господин сержант, — лишь наполовину отворачиваясь от застывшего на экране изображения какого-то мужчины, доложил взводный умник. — Обращение президента к нации идёт. Погиб лидер оппозиции. Под обстрелом розенийцев. На нашем маяке…
Картинка в визоре сменилась на панорамную съёмку последствий огромного взрыва. Внушительная воронка, задымлённость, повсеместно разбросанный строительный мусор, свёрнутые причудливыми изгибами остатки металлоконструкций, огрызки бетона.
Оператор перевёл ракурс.
Разбитый вертолёт, изогнутые лопасти, полицейские, гражданские, пожарные, полосатые красно-белые ленты, огораживающие мёртвую машину…
Отдельно тела, накрытые простынями. Много.
Из кабинета в холл вышла женщина в белом халате и шапочке медсестры. Морща лоб, Бо отрывисто спросил у неё:
— Вы кого-то ждали в клинике?
— Да, — не удивилась она. — Пострадавсих при крусении вертолёта. Потому и на месте все. Город маленький, долго собираться не прислось… А вы что, не оттуда?!
— В какой-то степени. Как парни?
— Делаем всё, что в насих силах, — отделалась дежурной фразой сотрудница и быстро скрылась за дверью с надписью «Приёмный покой».
В визоре, между тем, появился новый мужик, судя по гербу за спиной и флагу у трибуны — президент. Он твёрдо, с драматической суровостью, выдал краткий спич о невосполнимой утрате, коварных врагах, торжестве законности и неотвратимости наказания для преступников, поправших человеческие ценности своими грязными лапами, высокопарно присовокупив напоследок: «Не абудем! Не простим!».
На этом трансляция закончилась, явив надпись о трёхдневном государственном трауре.
— Сука… — невольно вырвалось у меня, когда я сложил очевидные факты: удивление полицейского при упоминании маяка Федерации, отсутствие начальства, взрыв, нагнавший электроплатформу при отступлении, раскуроченный вертолёт, белые простыни на земле и глубину всей той жопы, в которую мы угодили.
— Мягко сказано, — сержант оказался солидарен со мной. — Сквоч! Глянь в окно. Чем там занят павлин с эполетами?
— По коммуникатору болтает. У машины. Орёт. О чём — не слышу. Мандражирует.
Характеристика поведения заместителя комиссара красочно описывала положение вещей. О нас докладывает.
Не выдержав, я тоже подошёл к окну. Встал с краю, чтобы не светиться.
Копы оживились. Поперёк выезда с парковки растягивали ленты с торчащими из неё стержнями, стрелки с дробовиками укрылись за служебными автомобилями, напялив бронежилеты и шлемы.
Микроавтобус Наума Варраха переместился влево, за угол примыкающего к клинике здания, оставив в поле зрения лишь кусочек заднего бампера.
— Самад! Брок! За мной! Попробуем разобраться… На провокации не реагировать. Оружие на местных не наводить.
… Мы вышли на улицу, готовые ко всему. Сержант, на правах командира, шёл первым, наглый и уверенный в себе. Копы, завидев его решительную фигуру, изрядно напряглись и попрятались за машинами.
— Наум Варрах! — с порога крикнул Бо, выглядывая заместителя комиссара.
Тот отсутствовал.
— Наум! Варрах!!! — от повторного зова лужёной, привыкшей повелевать глотки стало не по себе даже нам.
Худощавый полицейский с веснушчатой физиономией, сидевший на корточках за служебным автомобилем так, что только голова в каске над капотом торчала, забубнил в прикреплённый к нагрудному карману передатчик.
Выслушал ответ, передал его Миду:
— Он анят.
Сержант будто только этого и ждал. Вперил в конопатого ледяной взгляд, презрительно искривил губы.
— Позовите.
— Господин Варрах прибудет, как только освободится.
— Вы не поняли, офицер. Я не собираюсь ждать вашего начальника вечность. Я — представитель Федерации и требую положенного уважения к моему статусу.
Бедолага-коп уже и сам был не рад, что проявил инициативу и связался с руководством. Из него делали громоотвод в абсолютно посторонней разборке. Внятных же инструкций у худощавого, похоже, не имелось. Во всяком случае, по-другому объяснить его замешательство я не смог.
Остальные полицейские, поопытнее и поумнее, и вовсе предпочли отмолчаться.