Страница 12 из 18
– Что это?
– Парад зоофи, – пояснила она.
– Парад? – расширил глаза Ванька.
– Ты удивлен? Алуни предупреждала, чтобы ничему не удивлялись!
– Я не удивляюсь, – обронил парень. – Но что им нужно?
– Хотят, чтобы их приравняли к ге и ле.
– Зачем?
– Чтобы ОВГС было не Гелециональным, а Гелезоциональным. И гелекратия расширилась до гелезократии.
– Какой в этом смысл? Не понимаю.
– Что ж тут непонятного? Хотят быть третьей властью в анклаве.
– Это так важно для них?
– Власть всегда важна. Она ставит тебя выше всех остальных. Тот, кто при власти, сочиняет законы для тех, у кого ее нет. Этими законами он защищает себя. От тех, кого заставляет подчиняться им. Его законы дают ему право утверждать, что все, что он делает, – это справедливо и нормально. Все, как он живет, становится примером для других. Он по его законам всегда прав. Зоофи тоже хотят быть всегда правыми, хотят законами утвердить свои правила, чтобы сделаться примером для других. Поэтому их желание можно понять.
– А принять? – спросил Ванька.
– Смотря кому, – неопределенно ответила Илата.
– Тебе, например?
– Моего желания никто не спросит, – грустно проговорила она.
– А ге и ле?
– Вряд ли они захотят делиться властью еще с кем-то, – усомнилась женщина.
– Ты умная, Илата, – после небольшой паузы сказал Малкин.
– Умным у нас быть не очень хорошо, – уныло вздохнула женщина. – Просто мы сейчас в квартале Свободы. Здесь можно говорить все, что думаешь, все, что в голову взбредет.
– Ты убеждена? – недоверчиво усмехнулся парень.
– Разве можно быть в чем-то убежденным? – отозвалась Илата.
– Но ты ведь говоришь!
– Вообще-то, язык без костей, он может болтать все что угодно. Главное не это.
– А что главное?
– Что думает тот, кто говорит? Ведь человек не всегда произносит то, что у него на уме.
– В этом ты права! – подтвердил Ванька и отвернулся.
Колонна зоофи двигалась мимо них. Тянулась в другую сторону улицы.
– В вашем квартале Свободы не соскучишься, – протянула Катюха, с опаской крутя головой с короткой стрижкой, открывавшей красивые уши и высокий лоб.
– Скучать и зевать нигде не стоит! – предупредила Алуни, фыркнула смехом и резко оборвала его.
Разговор на этом оборвался, потому что в голове шествия вспыхнула какая-то заваруха с воплями людей, рычанием и лаем собак, метанием из стороны в сторону людей и животных. Музыка прекратилась, пляски стихли, процессия сломалась.
– Что там случилось? – спросила Сашка, ни к кому конкретно не обращаясь. Пружинисто изогнулась, встала на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что происходит.
– Почти всегда так заканчиваются их шествия, – обронила Илата и не стала углубляться в суть вопроса, оставив недоумение на лицах приятелей.
Пешеходы прекратили движение, плотно сбились на тротуарах, ожидая, чем все закончится. Несомненно, для них этот переполох также не был новостью, и они безучастно ждали результата, а скорее всего, догадывались, каким он будет, и просто бесстрастно наблюдали, когда он наступит. Постные лица у некоторых говорили именно об этом. Другие же скрытно были недовольны тем, что этот скандал в колонне зоофи прервал их раскованное веселье. Ну а третьи следили за происходящим с откровенным раздражением и даже с некоторой долей злорадства. Друзья протолкнулись к голове шествия. Увидали, как между собой сцепились несколько собак. С рычанием рвали друг друга. Клочьями летела шерсть. Кровью обагрилась дорога. Вокруг собак суетились мужчины и женщины, стараясь прекратить схватку. В воздухе проносились клички, выкрикиваемые разными голосами, призывы к собакам остановиться:
– Поки! Иди ко мне, Поки! Они недостойны твоих зубов!
– Фури, вернись, Фури! Они поранят тебя!
– Каси! Не надо связываться с ними! Они отвратительные!
– Рон! Убей его, убей его! Перегрызи ему глотку!
– Хич! Ты молодой и сильный! У тебя крепкие зубы! Разорви его!
– Чап! Так ему и надо! Его кровь – это твоя награда!
– Шони! Я боюсь за тебя, Шони! Я не дам тебя в обиду! – Женщина схватила флаг и ткнула древком в бок одной из собак, нападавшей на ее Шони, потом еще и еще.
Неожиданно собака развернулась, щелкнула зубами и рванулась к женщине. Та выронила из рук древко, завизжала испуганно и обреченно. Но никто на тротуаре не шелохнулся, не сделал усилие, чтобы помочь или хотя бы поддержать духом. Все стояли окаменевшей массой и молчали. А собака уже опрокинула женщину, вцепилась ей в горло. И вдруг другие псы, осатаневшие от схватки, разом развернулись и накинулись на суетившихся возле них людей. Начали рвать зубами. Пасти были в крови. Сбитые с ног люди быстро переставали сопротивляться. В какой-то момент ошарашенному Ваньке и его друзьям показалось, что на этом все должно прекратиться. Но увы, только показалось. Никто в толпе даже не попытался что-то предпринять, чтобы остановить озверевших псов, окунувшихся в человеческую кровь и ощутивших ее запах. Всеобщее равнодушное поведение озадачивало. Малкин почувствовал, как ему в руку крепко вцепились пальцы Сашки. Девушка будто останавливала его от необдуманных действий. Впрочем, он прекрасно понимал, что кидаться в одиночку на свору взбесившихся собак, не имея ничего в руках, было безумием. Раппопет весь собрался в крепкий мускулистый комок, точно ожидал нападения собак, резко задвинул за спину перепуганную Катюху. Лугатик, в общем-то, немного сдрейфил, но показать слабость друзьям не мог, тем более не хотел, чтобы это увидала Карюха. Ломая страх, на полшага выдвинулся вперед, прикрыв ее собой.
Между тем стоявшая сбоку от Ваньки Илата была, как вся толпа, спокойна и безразлична. Ее определенно не трогало происходящее рядом. Несмотря на то, что возможная опасность могла грозить ее сыну, которого она взяла на руки и прижимала к груди двумя руками. Собственно, это не трогало и Алуни. Сашку поразило такое поведение женщин, но она не задавала вопросов. Собаки в это время, покончив с группой людей, не обрушили свою злобу на других – они вдруг, как по команде, обратились мордами друг к другу, изогнули спины и, роняя кровавые слюни, ринулись в новую схватку между собой. Ярость была сумасшедшая. В воздухе висело ожесточенное рычание, и никакого визга и скуления. Ни одна из собак не пятилась.
Скоро, истекая кровью, с разорванной глоткой упала на дорогу первая из них, потом вторая, следом еще и еще.
Но одержавшие верх собаки не останавливались. Они продолжали схватку. Неистовство не утихало – напротив, росло. Это продолжалось до тех пор, пока в живых не остался один пес. Он мрачными мутными глазами обвел место битвы, где в крови лежали тела убитых людей и собак, прошел между ними к телу своей женщины. Присел возле на задние лапы, лизнул кровоточащие раны у себя и тихо тоскливо заскулил, словно сожалел о том, что остался в живых, и жаловался на злосчастную судьбу. После этого лег на живот, вытянул передние лапы, положил на них голову и прикрыл глаза, из которых поползли тяжелые крупные слезы. В его позе было полное смирение с той участью, которую предстояло принять, будто он точно знал, что произойдет. На мгновение друзьям даже стало жаль его, хотя о жалости к нему не могло быть и речи. Толпа вокруг безмолвствовала. Животные в сломавшейся процессии не издавали ни звука. Все чего-то ждали. Это стало понятно, когда подплыла овальная платформа с утильцейскими. В черных шортах, с черными бантами на шее и с молекулярными утилизаторами в руках. Трое спрыгнули с платформы, прошлись между останками, безучастно осмотрели и направили на них утилизаторы. Понадобилось немного времени, чтобы дорога стала чистой от тел и крови. Пес по-прежнему лежал на животе с закрытыми глазами, притих во время утилизации трупов, не шелохнулся. Ни звука не издал и тогда, когда на него направили утилизаторы, и тело стало распадаться и переходить в молекулярное состояние. Закончив работу, утильцейские молчком прыгнули на платформу, и она быстро удалилась. После чего толпа выдохнула и зашевелилась. Колонна постепенно принялась приобретать свои прежние формы, снова зазвучали голоса и музыка. Все продолжилось, ровно ничего не произошло. Люди на тротуарах пошли своей дорогой, возобновляя веселье и возвращаясь к прежнему настроению. Группу приятелей оттерли к стене дома. Друзья сбились в кучку вокруг Илаты и Алуни. Малкин озадаченно спросил, привычными движениями скрещивая руки на груди: