Жертва

Почти так же ужасно, как и исчезновение Марчелы, было то, что она обнаружила спрятанные им письма. Этот постыдный факт он не осмелился бы объяснить никому на свете. Рассказать об этом значило отчасти взять на себя вину за ее исчезновение. Это лишило бы его права на сочувствие Кола и Эми, да и всех тех бесчисленных читателей Марчеллы, которые писали письма в «Вольюмз» с молитвами о ее спасении и возвращении. Если кто-нибудь узнал бы, как он расправился с жизнью своей матери, каждый бросил бы в него камень как в подлого слизняка, каким он себя сейчас и считал. Подобная жестокая самооценка только и могла ему позволить лунатическое существование, пока не случится что-нибудь еще, не придет конец этому кошмарному неведению.

Он аккуратно закрыл дверцы шкафов и вышел из спальни, чувствуя все ту же неудовлетворенность и вину, как и обычно. Он включил автоответчик — на случай неизбежных звонков, с вопросами и пожеланиями, которые раздаются весь день.

Он поехал в лифте вниз, стараясь думать только о практических делах — например, о том, что нужно сходить в банк, позвонить в гараж, где обслуживают «роллс-ройс», позаботиться об уборке квартиры. Он становился очень богатым молодым человеком, вступая во владение наследством матери, хотя при мысли об этом он словно заболевал. Возникла и новая проблема: фирма «Каресс косметикс» описала Сонино имущество, чтобы вернуть ее первый трехмиллионный гонорар. Это была гнусность, проистекавшая из того, что в индустрии моды ее не любили, и «Каресс» затеяли затяжную борьбу.

Скотт позвонил ему и, почти извиняясь, сообщил, что «Вольюмз» переиздают первые три романа Марчеллы в ответ на невероятно возросший спрос. Цены на книги Марчеллы невероятно подскочили, а «Вечность начинается сегодня» стойко удерживалась в списке бестселлеров. Таинственное исчезновение автора бестселлеров, известной романистки и матери убитой модели, только подогревало аппетиты публики, и оттого книги Марчеллы продавались повсюду. Переиздание было неминуемо — это был обычный бизнес. Выйдя из дома, Марк повернул направо. Он прошел мимо экипажа в Центральном парке, запряженного двойкой, заметив, что в холодную погоду запах лошадей почти не ощутим. Потом он учуял резкий, горячий запах жареных каштанов из лавочки на углу Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улицы. Он прошел мимо «Тиффани», увидев, как у входа юные японки фотографируют друг друга, потягивая кофе из картонных стаканчиков, подражая Одри Хепберн в «Завтраке у Тиффани».

Несколько секунд он наблюдал, как калека трудолюбиво выписывал просьбу о помощи. Другой попрошайка, грязный, кожа да кости, обвязал табличку вокруг шеи: «Умираю от СПИДА. Этот город отверг мою просьбу о пособии. Помогите умереть достойно». Марк протянул ему десять долларов, за которые его даже не поблагодарили. За свою короткую прогулку он уже отдал два жетона на метро и немного мелочи, кроме того, у него попросил «два миллиона на презерватив» смеющийся человек, видимо полагающий, что юмор — лучший аргумент. Марк унаследовал от матери дар наблюдения и ее понимание людей, так что он был способен поставить себя на место всех им встреченных. В этом и заключалась сложность. Всякий раз, когда он ставил себя на место своей матери, обнаружившей спрятанные им от нее письма, его захлестывал стыд. И чувство это приходило вновь и вновь — он не мог избавиться от мучительной памяти. Опять и опять он представлял, что она должна была чувствовать, как она должна была смотреть на него, валяющегося в жару, выражение ее лица.

Как и всегда, квартира казалась необыкновенно тихой, когда он вернулся с дневной почтой. Без знакомого стука пишущей машинки Марчеллы казалось, будто в этом доме длится вечное воскресенье. Она никогда не работала в воскресенье, и они хохотали над этим, говоря, что ее мозг отказывается работать по выходным. Он прокрутил полученные на автоответчике сообщения.

— С тобой все в порядке, Марк? Тебе что-нибудь нужно? — прожужжал сиплый голос Эми. — Я весь день дома. Звони мне.

— Марк? — спросил следующий звонивший. — Это Скотт. Позвони мне, как только сможешь.

Марк тут же набрал номер «Вольюмза».

— У тебя какие-нибудь новости? — выпалил он, как только его соединили. Одна из версий Скотта была, что Марчеллу похитили с целью выкупа, и от каждого собеседника он ожидал, когда с ним заговорят о выкупе.

— Нет. Ничего, — ответил Скотт. — А что ты поделываешь? Держишься? У нас еще целая сумка почты для Марчеллы. Хочешь, чтобы я прислал ее тебе или пусть у нас пока полежит?

— Пусть полежит, — сказал Марк, сразу угасая. — Я как-нибудь на днях зайду. Ты только затем мне и звонил?

— Нет, хотел узнать у тебя, что ты знаешь об автобиографии, над которой работала твоя мать, — объяснил Скотт. — Она должна быть уже готова, работу Марчелла начала несколько месяцев назад. Может быть, рукопись у нее в кабинете, а может, она взяла ее с собой в дорогу, когда поехала навестить тебя?

Марк пожал плечами:

— Это так важно? У нее в кабинете полно бумаг. Думаю, я мог бы просмотреть их… если… — Он замолчал.

— Точно! Отлично! — В голосе Скотта слышалось некоторое смущение, и Марк догадался, что тот вынюхивает насчет еще одной книги Марчеллы Балдуччи-Уинтон, чтобы издать ее, пока интерес к Марчелле растет. — Я просто думал, что мне следовало рассказать тебе об этом, — начал было оправдываться Скотт. — Ведь очевидно, что большая часть книги посвящена тебе и твоей сестре. Я предложил ей рассказать, что значит быть матерью двух знаменитостей.

— Ясно, — откликнулся Марк.

— Она диктовала ее, — пояснил Скотт. — На диктофон.

— Да? Ну, спасибо, что сказал мне об этом. Пока, Скотт.

— Марк! Если все же мы можем что-нибудь сделать… — предложил Скотт.

— Конечно. Спасибо. Пока. — И Марк быстро повесил трубку.

Кассеты он обнаружил на ее рабочем столе, аккуратно сложенные, без заглавий, но зато пронумерованные. Все, что он мог, это прослушать их одну за другой по своему плейеру или через стереосистему в спальне. Он предпочел плейер, потому что тот создавал жутковатую иллюзию, будто его мама разговаривает с ним прямо изнутри его самого.