Страница 19 из 26
Кто ей нужен? Может быть, кто-нибудь из ваших приятелей — лейтенант, или старший лейтенант, или капитан. И может быть, даже не обязательно, чтобы он танцевал «как бог». Может быть, ей нужно, чтобы он танцевал как человек. А? Или даже как медведь? Может быть, сестра ваша Лена — заколдованная принцесса в стеклянном гробу? Или вы уже в том периоде развития, когда простоте сказок предпочитают сложности циркуляра? Не хочется верить, что вы не помните, кто и как разбудил принцессу. И, откровенно говоря, так не ставят вопрос: кто ей нужен? Я бы спросил что ей нужно? Что стремится она увидеть в том человеке, с которым ей захочется посидеть на скамеечке в садике, подальше от навязчивых фонарей?
Подумайте над этим, капитан!
В тот вечер, после совещания у начальника отряда Мишин, поджидая сестру, твердо решил избегать перепалки. Предстоял серьезный разговор. И дразнить Лену было просто не выгодно. Надо, чтобы она согласилась, непременно согласилась участвовать в операции «Осечка». Он даже заботливо приготовил ужин — вскипятил чайник и нарезал колбасу такими ломтями, что подавился бы и крокодил, который, как известно, запросто проглотил мочалку довольно крупного размера.
Надо бы все-таки сказать несколько слов о капитане Алексее Павловиче Мишине, пока он ждет сестру, потому что потом начнутся главные события и рассказывать уже будет некогда, и еще потому, что у читателя может создаться неблагоприятное впечатление, поскольку автор над ним немного подтрунивает. Так вот, капитан Мишин — человек, увлеченный службой по-настоящему, как иные увлекаются футболом или телевизором, или коллекционированием. Иные торопятся поскорее покончить со служебными делами, чтобы отдаться своей внеслужебной страсти. Страсть Мишина — это служба. Со всеми ее горестями и радостями, победами и поражениями, большими и малыми заботами. Для него граница — святая святых, люди границы — первые люди на земле; дай ему волю, он учредил бы Академию пограничных наук и приказал бы самым красивым девушкам выходить замуж исключительно за пограничников. А сестра — это внеслужебное, и резать колбасу — тоже.
Можно было и еще порассказать о Мишине, потому что лично мне такие люди по душе, но пришла Лена.
На Лене голубые брюки, светло-серая, очень легкая шерстяная кофточка с блестящими пуговками и красные босоножки. Темные волосы влажны после купания, а глаза словно вобрали в себя блеск моря и солнца. Она удивленно посмотрела на стол, потом на брата, потом снова на стол и с притворной тревогой спросила:
— Что-нибудь случилось, Алеша?
Мишин засмеялся:
— Ничего не случилось. Как море?
— Удивительно мокрое.
— Садись. Я тебе налью чаю.
— Не-ет, — протяжно сказала Лена. — Если не случилось, то случится. Капитан Мишин ухаживает за сестрой-старухой! Новое в военной науке и технике.
Садись, садись… — он даже не огрызнулся, а когда Лена села, поставил перед ней чашку, пододвинул тарелку с колбасой и даже спросил: — Хлеб намазать?
— Алеша, ты самый прогрессивный из всех прогрессивных офицеров, которых я здесь видела. Намажь. И пожалуйста, потолще. Под стать колбасе.
Мишин даже бровью не повел. Он ткнул ножом брусок масла и, прихватив кусок, которого хватило бы на целое отделение, принялся намазывать его на хлеб.
Лена притихла и стала пить чай, каждый раз подолгу приноравливаясь, перед тем как откусить кусок от могучего бутерброда. А Мишин, положив локти на стол и подперев щеки ладонями, смотрел, как она ест.
— Алешенька, — жалобно сказала Лена, — хочешь, я завтра тебе компот сварю?
И оба рассмеялись.
Но Мишин не умел долго хитрить. Он не был дипломатом и поэтому решил сразу перейти к делу.
— Как ты относишься к ночным купаниям?
— Никак. У вас же их не разрешают.
— А если я тебе устрою?
— По знакомству?
— По знакомству.
— Алешка! Ты чудо двадцатого века! — сказала Лена и тут же насторожилась: — А что я должна за это сделать?
— Пустяки!
— Понятно, — кивнула Лена. — Двадцатый век. Услуга за услугу.
— Ты можешь хоть один раз быть серьезной? — нахмурился Мишин.
Что-то в тоне, каким он произнес это, было необычным. И Лена так же, как брат, молча сдвинула брови и стала очень похожей на него.
— Должен тебя предупредить: в любом случае, согласишься ты или не согласишься на наше предложение (он интонацией выделил слово «наше»), — все, о чем я тебе сообщу, — военная тайна. Понимаешь?
Лена кивнула.
— Нам надо провести учение. Поиск и задержание «нарушителей». Их будет двое. Высадка с моря.
Брови Лены поползли вверх, глаза расширились изумленно, и в них появились веселые бесенята. Они так и запрыгали в зрачках.
— И ты… вы хотите, чтобы…
— Вот именно, — перебил ее Алексей. — Мы предлагаем тебе сыграть роль «нарушителя». Физически ты, как студентка института Лесгафта, подготовлена, морально…
— Алеша! — Лена неожиданно вскочила, обняла брата за шею. — Не порти песню, Алеша.
— Пусти! Ну и ручки у тебя!
— Это ты меня раскормил колбасой и маслом.
Мишин поправил ворот гимнастерки:
— Значит, согласна?
— Конечно! Надеюсь, стрелять будут холостыми?
Мишин вдруг замялся. А вдруг действительно кто-нибудь выстрелит сгоряча? И потом собака пойдет по следу, и если ее спустят с поводка… Но ведь «нарушители» не будут сопротивляться. Значит, пограничники не будут применять оружие. Вот только собака…
— Операция очень серьезная. Стрелять, конечно, не будут, да и пойдешь ты не одна, а с опытным пограничником. Мы его переоденем в штатское. Будет твоим начальником.
— Ты чего-то недоговариваешь, Алексей.
— Я сказал все. Еще там будет собака.
— Обожаю собак! — сказала Лена. Не признаваться же ей, что собаки — единственные существа на свете, которых она побаивается. Не считая, конечно, мышей.
3
Теперь надо было найти Лене подходящего напарника. Конечно, можно переодеть солдата, или сержанта, или офицера. Здесь, на границе, служат люди достаточно опытные, готовые к выполнению любого задания. Ни одному и в голову не придет, что он, мол, играет в «сыщики-разбойники» и поэтому можно отнестись к такому делу спустя рукава. И все-таки из сотен людей надо выбрать одного. «Нарушитель» должен уметь хорошо плавать, знать пограничную службу, быть достаточно находчивым и сообразительным. К тому же, хотелось бы, чтобы его не знали в лицо на той заставе, где будет проводиться операция. И вот капитан Мишин отправился искать такого человека. Надо сказать, что это было нелегкое, утомительное путешествие. Хотя и сидел он в своем кабинете за письменным столом, покрытым листом потертого плексигласа. Под плексигласом лежал табель-календарь на текущий год, список телефонов городских организаций и фотография. Нет, ошибаетесь, не девушки, а известного боксера В. Попенченко. Поскольку Мишин занимался боксом. Бокс, с точки зрения хозяина кабинета, имел отношение к службе. А девушки — нет., И любая фотография девушки выглядела бы темным: пятном на служебном столе капитана.
Мишин сидел в одиночестве и, мысленно перебираясь с заставы на заставу, беседовал с пограничниками, подыскивая подходящую кандидатуру. Беседовать было нетрудно, потому что люди были знакомыми, лица их возникали одно за другим. Мишин пытливо всматривался в них и спрашивал: а как у тебя с плаванием? А как насчет сообразительности?.. Скажем, надо перевезти на другой берег реки волка, козу и капусту…
С одним, с другим разговаривает. Все хорошие кандидаты. А может, кого еще лучше найти можно? Эх, самому бы пойти! Да где там! Захочешь на заставу внезапно нагрянуть, ан уже ждут — личность известная.
Мишин поднялся из-за стола, чтобы размяться, подошел к окну. За окном в это время остановился «газик». Вышел из «газика» рослый парень в парадной форме с иголочки, и Мишин сразу узнал сержанта Егорушкина с Н-ской заставы. Отделение Егорушкина показало на последних стрельбах высший класс. И по всем остальным показателям было впереди. Вот и вышел приказ: командиру отделения сержанту Егорушкину объявить отпуск на 10 суток, не считая дороги. Верно, приехал за документами. Красив Егорушкин. Нет, не штатской красотой: нос там римский или греческий, взгляд орлиный или подбородок с ямочкой. Лицо как лицо, губы обветрены, нос облупился. Солдатской красотой красив сержант: держится ровно, плечи широкие, все пуговки, хоть и припекает солнце, застегнуты. А зеленая фуражка сдвинута набок, чуть-чуть, чтобы можно было про него сказать: лихой солдат! А еще чуть сдвинешь — скажут, стиляга.