Белая башня

— Знаю… и меня, как будущего целителя, долго и старательно избавляли от излишней чувствительности. И… нет, это не нервы. Это… это шепот. Я пыталась рисовать знаки, как он советовал.

Миара с раздражением сорвала травинку, смяла её и выбросила.

— Только не помогло. И не понятно… то зовут куда-то. То будто смеются. Надо мной. Представляешь?

— Нет.

— Иногда его почти и не слышно. Точнее чаще всего и не слышно. Я даже начинаю думать, что все уже, он исчез, этот шепот, хотя знаю наверняка, что не исчез, что… он со мной. Сводит с ума. А если уже? Если я…

— Тогда мне придется тебя убить.

— Из тебя тоже излишнюю чувствительность вытравливали, — печально произнесла Миара. — Ты говоришь так… спокойно.

— Могу слезу уронить. Но ты же не поверишь.

— Нет. Не надо… слез не надо. Я еще не настолько свихнулась, чтобы и вправду кого-нибудь убить. Но шепот… он такой настойчивый. Как будто кто-то ходит за мной и бубнит, бубнит… во снах особенно.

— Сядь, — попросил Винченцо.

— Зачем?

— Просто, — он похлопал рядом. — Там… в том мире, куда я попал, я понимал эту малышку.

— Ты про мешекскую стерву?

— Она еще ребенок.

— Ну да, конечно, — Миара прикусила губу. — Когда мне было столько же, я… я принесла в жертву свою подругу. То есть, я думала, что у меня могут быть подруги. Пусть из служанок, пусть… а потом отец сказал, что я должна. И я сделала, что он сказал.

Странно её обнимать.

Без повода.

Или это тоже повод.

— Если хочешь поплакать…

— Тогда я плакала. И меня заставили убить еще и… впрочем, не важно. Я привыкла. Потом уже привыкла. Оказывается, можно привыкнуть почти ко всему. Убивать. Или к тому, что умирают… Карраго учил распределять силы. А как? Только на практике. Много-много заболевших. Их надо рассортировать. Те, кто слишком тяжелый, на них не стоит тратиться. Наоборот… если сил нет, то этими можно воспользоваться. Быстрые ритуалы… да, а потом уже остальных лечить. Главное, так, чтобы довести до состояния, когда пациент уже не умрет, когда сможет сам… сперва не получалось. Им было больно. Мне жалко. Всех. И я быстро тратила все силы. А потом сидела и смотрела, как они умирают. Он всегда позволял им умирать, а меня оставлял смотреть. И те, на кого меня не хватило, проклинали…

— Я не знал.

— Тебя ломали иначе.

— Это да.

Волосы у нее жесткие и пахнут тиной, а еще лесом.

— Если я уйду в тот мир, а ты со мной, то, конечно, есть шанс понять, что говорят тени… если они тоже уйдут в тот мир. Так вот, как мы вернемся?

— Понятия не имею.

— Хреновый план.

— А то, — Винченцо поцеловал её в макушку. — Поэтому предлагаю обратиться к той, что… знает больше.

— Еще более хреновый план. Ты мастер хреновых планов.

— А ты ведешь себя, как маленькая обиженная девочка.

— И что?

— И ничего… только если все останется, как есть, ты сойдешь с ума.

Миара вздохнула.

— Я иногда думаю, что это самый лучший вариант… сойду с ума, ты меня убьешь…

— Ждать не обязательно. У тебя же яд есть.

— Ты мне этот яд до конца жизни вспоминать будешь?

— Буду… — Винченцо подал руку. — Идем. Она не такая и вредная. Кстати, чем-то на тебя похожа.

— Нисколько! Я всегда была красавицей.

— И умницей.

— Вот! А она… мелкое чудовище.

— Но полезное.

— Полезное, — согласилась Миара. — Если… если я там останусь?

— Хочешь, я пойду с тобой?

— Хочу. Только не факт, что получится. Да и не разумно это. Сходить с ума лучше по одиночке. А то ведь Карраго не справится… да и обидно. Мы умрем, а он останется.

— Лично я умирать не планирую, — Винченцо помог сестре подняться. — И ты только ворчишь… как старуха, между прочим.

— Я и выгляжу примерно так.

— Тем более не уподобляйся.

Ица, как ни странно, выслушала внимательно. И без улыбки. Нахмурила лоб. Потом поглядела на Миару.

— Мертвый, — сказала она. — Мертвый хотеть говорить. Дух.

— То, что они хотят, я уже поняла. Но проблема в том, что я их не понимаю. А Вин говорит, что там… — Миара махнула. — Где вы были, там… в общем, ты сказала, что язык один. И если так, то я пойму, чего они хотят. Может, конечно, это и не имеет значения…

Карраго, уже очнувшийся, — Винченцо не знал, радоваться ли ему или же наоборот, сожалеть об упущенной возможности, — слушал превнимательно.

— Да, — девочка кивнула не сразу. — Так. Есть. Ты уже мочь идти. Но вернуться… дух быть добрым. Дух быть злым. Злой дух хотеть забрать. Ты.

— То есть, это не безопасно.

— Да.

— Тогда…

— А заткнуть их как-то можно?

Ица вновь задумалась. Пальцы её зарылись в шерсть зверюги, которая не отходила от мешекской императрицы ни на шаг.

— Нет. Если дух хотеть сказать, то он сказать. Чтоб ты понять. Надо. Но… ты ходить дорога дух. И ты мочь опять. Я — не надо. Ты. Сама.

— Я? — Миара поморщилась, кажется, не слишком обрадовавшись. — Я… понятия не имею, как это делается! А тот бред, который… когда я болела, он ведь просто от жара… и вообще… это напрочь ненаучно.

Ица посмотрела на Винченцо и заговорила на своем, на мешекском.

— Скажи, пожалуйста, этой не слишком умной женщине, что если у нее есть дар, то, как бы ни закрывала глаза, этот дар никуда не денется. Если она слышит духов, то и духи слышат её. Они… — девочка на мгновенье задумалась, а потом подняла руку. — Они как ночные бабочки, которые летят на огонь. А она — огонь. Если бабочек будет много, слишком много, огонь погаснет.

— Что она может сделать?

Все-таки странно говорить на чужом языке, во рту словно камни перекатываются. А Винченцо и забыл, что понимает… тоже странно. Раньше он как-то о своих умениях не забывал.

Почему же сама Ица, побывав в мире духов, не вернулась со знанием языка?

— Она? Многое. Огонь сильнее. Если помнит, что он огонь.

— Я могу пойти с ней?

— Она злая.

— Я тоже недобрый.

Ица чуть склонила голову. Все-таки взгляд у нее совершенно недетский.

— Она такая, какая есть. И я. Может, нас такими сделали. А где-то мы и сами сделались, чтобы выжить или просто уже по привычке. И нельзя сказать, что на нас вовсе нет вины, как нельзя сказать, что мы сами во всем виноваты. Нет. Жизнь… сложная, как бы банально это ни звучало. Но бросать я её не хочу. Она, если подумать, все, что осталось от моей семьи. И… все, что было у меня от семьи. Понимаешь?