Страница 59 из 65
Настя с трудом приподнялась, села.
Чертовски похоже на больничную палату. Или морг. Но в морге песни не поют, наверное…
Пустая белая комната.
Можно подумать, что она в раю. Но рядом с узкой койкой – обшарпанная тумбочка. На ней в стальном поддоне – два пустых шприца. У стены – кривая рогатая стойка, на которую обычно вешают капельницу.
Пожалуй, всё-таки больница…
В широком квадратном проёме окна – выцветшей простыней растянулся лоскут пасмурного неба.
И решётка. Облупившаяся, но надёжная, крепкая.
Огромная разлапистая ветка старого клёна скреблась в окно в порывах ветра. Пожелтевшие листья так и льнули к стеклу бледными ладонями.
Больше в окно ничего видно не было.
Насте вспомнились осенние листья в городском канале Кирлиэса, уносимые прочь равнодушным течением. И сердце резануло болезненно.
Тогда душа её полна была горечи и ревности. Тогда она ещё не знала, что её обида так мелка и незначительна.
Какой дурой ты была, Настенька!
Рыжая спустила ноги на ледяной пол, подошла к окну, приникла к запотевшему стеклу.
Внизу – узкая дорожка из квадратных плит. Стриженый газон. Высокий бетонный забор. По кромке его – колючка.
С высоты третьего или четвёртого этажа, где находилась Романова, была видна пустынная асфальтированная дорога по ту сторону ограды, а дальше лесок или какой-то заброшенный парк.
Ни одной живой души. Только пара голубей бродит по бетонным плитам. В самом центре лужайки ярким костром горела одинокая поникшая рябинка. Сыпал мелкий серый дождик.
Замок повернулся с громким щелчком.
Романова обернулась, в замешательстве глядя на открывающуюся дверь. Так странно, но этот, пожалуй, главный предмет интерьера, она даже не заметила. Ведь никаких попыток выйти из комнаты (или палаты) даже не предпринимала.
Вошедшая угрюмая женщина в руках держала большое железное ведро и громоздкую деревянную швабру. Она глядела под ноги и не сразу заметила Настю у окна.
Изумлённо вскрикнув, уборщица выпустила из рук всё, что несла.
Ведро с грохотом упало на пол. Мутная вода расплескалась во все стороны, почти докатившись волной до Настиных босых ног.
Санитарка, охнув, выскочила наружу и захлопнула дверь.
***
– Ну, здравствуйте, Анастасия Владимировна!
Суровая женщина лет пятидесяти остановилась у койки Романовой и глядела сверху холодно и строго.
Настя торопливо села, чувствуя себя неловко под этим тяжёлым взглядом.
Белый халат. Гладкое каре до подбородка – пережжённые волосы, обесцвеченные неумело – на концах совсем жёлтые, а у корней тёмные. В уголках губ – безрадостные складочки морщин.
– Меня зовут Анна Фердинандовна, – добавила неулыбчивая женщина.
– Оригинально! – говорить такое незнакомому человеку было не очень-то вежливо, но Настя до сих пор не пришла в себя и соображала с запозданием.
Женщина никак не отреагировала. Пожалуй, она вообще не страдала от излишней эмоциональности.
– И как вы себя чувствуете?
– Нормально… вроде… – Рыжая пожала плечами.
– Это хорошо, – невозмутимо кивнула Анна Фердинандовна. – Но нам всё-таки нужно вас посмотреть, да? Давайте, для начала, я измерю давление и температуру. Анализы возьмём…
– А вы – врач, да? – на всякий случай уточнила Романова, пытаясь собрать в кучу мысли, что разбегались как тараканы.
– Да, ваш лечащий врач, – строгая дама принялась разворачивать тонометр.
– И отчего вы меня лечите? – поинтересовалась Рыжая, покорно протягивая ей руку.
Женщина посмотрела исподлобья.
– Если откровенно, Анастасия Владимировна, диагноз вам мы до сих пор поставить затрудняемся. Я вас не лечу, а, скорее… наблюдаю на протяжении всего этого времени.
– Этого времени… – звучало как-то пугающе. – А я здесь давно?
– Да, – невозмутимо кивнула врач. – Вы здесь с тех самых пор, как вас нашли в лесу. Вы что-нибудь помните? О том происшествии?
– Подождите… Я потерялась немного, – Настя тряхнула рыжими локонами. – О каком происшествии сейчас речь?
– Ну… Что-то ведь с вами случилось там, у Воронова утёса? Вы помните?
– А, вы про скалы… – Настя выдохнула. – Последнее, что я помню, как едва не устроила конец света… Только не здесь, не пугайтесь! Там, в другом мире…
***
– Мама, мамочка, ну, что ты! Ну, не плачь, пожалуйста!
Надежда Андреевна без конца всхлипывала, прижавшись к дочкиному плечу. Настя хоть и старалась её утешить, сама шмыгала носом и тёрла глаза.
– Доченька моя, доченька… – всё шептала сквозь счастливые слёзы женщина.
– Мама, ну, всё уже хорошо, всё хорошо, – Романова гладила её плечи и волосы, не в силах оторваться хоть на минуту. – Я с тобой, мамочка… Как же я по тебе соскучилась! Мне так тебя там не хватало!
– Там? – мать отстранилась испуганно, нахмурилась.
– Там, мама… – кивнула с грустной улыбкой Анастасия. – Я потом тебе про всё расскажу, ладно? Где я была, что видела… Не поверишь! Но это всё потом. Дай, я сначала на тебя нагляжусь!
Рыжая поцеловала глубокие морщинки на лбу матери.
– Анна Фердинандовна мне уже пожаловалась, – вздохнула Надежда Андреевна, – про твои сказки. Настя, ну, что ты напридумывала такое? Зачем?
– Мама… – укоризненно протянула Рыжая. – Я ничего не придумывала. Я просто рассказала ей… кое-что... О том, где я была.
– Да где ты была?! – воскликнула в сердцах мать. – Ты тут была, тут! В этой больнице. Я же тебя навещала. Куда бы ты делась? Я с тобой говорила. Ты не слышала?
– Нет, мама, я не слышала, – Насте было тягостно видеть её расстроенное лицо, но не врать же теперь. – Но я тебя вспоминала каждый день. Я очень скучала по тебе!
– А я каждый день к тебе приходила, сидела, за руку держала. А ты всё не просыпалась... – вытирая слёзы, добавила Надежда Андреевна и опустила глаза виновато и смущённо: – Ну, сначала каждый день… потом реже стала. Когда сказали, что это может не один год… Да и Наташа на работу вышла – я теперь с Алёшкой сижу. Ему садик не дают пока. Сама понимаешь, вечером каждый день не наездишься. Я теперь только в выходные прихожу. Ты уж прости, доча!
– Мама, мама, ну ты что! – Настя вновь порывисто обняла мать. – Я же понимаю. Правильно, зачем каждый день… Ты ведь не железная. Я не обижаюсь, правда. Ты лучше расскажи, как вы все?
– Да как… – Надежда Андреевна пожала плечами. – Как обычно! Всё по-старому... Наташа вот только в магазин устроилась. А так… все, как было…
– Ничего тут не меняется, никогда не меняется, – усмехнулась Анастасия невесело. – А я, мама, мир спасла! Правда, сперва чуть сама его и не разрушила…
– Ничего, – мать погладила её по голове. – Теперь всё будет хорошо.
– Да, – кивнула Настя с лицом, будто высеченным из мрамора, – конечно…
– Что такое? – Надежда Андреевна пытливо заглядывала в зелёные глаза.
– Ничего, мама, – покачала головой Романова. – Прости! Ты меня не слушай! Я просто не знаю даже, как теперь обратно в эту жизнь вернусь. Тут всё по-другому. Чужое…
– Настя, ну, какое чужое? – глаза у матери стали огромными и испуганными. – Ты же тут родилась! Все мы тут. Ты в этом городе всю жизнь прожила…
– Мама, жизнь я прожилатам! – Настя осеклась, подумав, что прозвучало это слишком резко, добавила уже тише: – Мамочка моя, милая моя, прости меня! Я тебя так люблю, так люблю! Я по тебе очень скучала. Но я бы никогда не вернулась обратно… Слышишь? Я была так счастлива там, так свободна, так… Там всё –моё. Прямо моё! Мама, ты бы видела, какая красота... А какие у меня друзья были!
Настя мечтательно улыбнулась.
– Мама, а я влюбилась... Как в книгах, как в кино, как… не знаю где! У меня, мама, такая любовь была, такая! – Слёзы беззвучно катились по щекам. – Я бы никогда не вернулась. Если бы они моего Кайла… А без него…
Она зарыдала так отчаянно, что Надежда Андреевна перепугалась не на шутку.
– Настенька тише, тише, ты чего?
– Потом, мама, потом… – Настя старалась удержать рвущиеся наружу слёзы. – Всё расскажу. Потом. Я не могу пока об этом говорить.