Страница 21 из 120
Ну какое представление может человек получить о моем времяпрепровождении от «помаленьку»! Ведь форменный вздор. Если он хочет знать, как я поживаю, я ему это и сообщу. Подробно, толково — скрывать мне нечего.
…
— Сегодня утром зашивала дырку на чулке. Потом искала левую перчатку. Перчатки не нашла, но нашла шоколадину. Конечно, съела. Потом прачка принесла белье. Двух платков не хватало. Я ей говорю: «Пуркуа»? Потом разбила стакан…[55]
Уверяю вас, что любой человек сможет вполне удовлетворить самое голодное свое любопытство, если прослушает описание моего утра. Надо быть внимательным к потребностям ближнего своего. Раз спрашивает — верьте, что ему это нужно знать.
Я верю. Я вообще верю ближнему своему. Порою это очень тяжело, но я верю.
Получила на днях письмо: «Дорогой друг, мы в страшном отчаянии, что не можем быть у вас в пятницу, так как в четверг уезжаем на юг».
Как меня это расстроило! Не то, что они не придут. Это-то пустяки, я-то без них обойдусь. А вот их жалко. Люди в полном отчаянии. И какой тут юг спасет, когда нет спокойствия и на душе тяжелый мрак. Синее небо, сверкающее море, ликование весенней природы, веселая нарядная толпа — все это только раздражает, на этом радостном фоне только выпуклее выступит тоска и душевное угнетение. Им бы легче было, если бы они уединились куда-нибудь в дикие скалы, где плачут чайки и глухо рокочет прибой. И нет около них преданного человека, который научил бы их, как избыть, как изжить горе, и удержал бы их от малодушного и рокового шага, когда на вершине скалы или у обрыва над бездной мелькнет у них мысль: «А что, если… одно движение и…»
Как все это тяжело! Милые, бедные… Как я за них боюсь!
А вот недавно — казалось бы, пустяк, а вместе с тем…
Поручили мне предложить одному банкиру билет на благотворительный вечер. Банкир спросил, сколько стоит, но я еще не успела ответить, как он воскликнул:
— Ого! как дорого!
Потом сказал:
— Я подумаю и потом вам сообщу мое решение по телефону.
— Да у меня нет телефона.
— Так я напишу.
— А вы знаете мой адрес?
— Ну, это уже пустяки. Я разыщу общих знакомых и от них и узнаю — очень просто. Словом — я подумаю.
Какой милый! Сколько берет на себя.
И вот каждый вечер, как только останусь одна — рисуется мне картина: пышно убранный стол. Нарядные люди пируют. Гремит музыка. И среди них один не поддается общему веселью. Он бледен, рассеян. Видно, что неотвязная мысль не дает ему покоя. Это он — мой банкир.
— Еще телятины, — предлагает ему кокетливая хозяйка дома.
Он даже не слышит. Как далеки от него всякая телятина, всякий разгул и наслаждение жизнью. В ответ он молча сжимает виски и прикладывает салфетку ко лбу.
— Миша, — шепчет ему жена, — ты утираешься шарфом мадам Гуртовник, что с тобой?
— Молчи, я думаю… Я обещал подумать о билете, и я думаю…
А кругом декольте и шампанское.
И вот вижу я другой вечер.
Уютный домашний очаг. Банкир с семьей сидит у камина. Тут же в роскошном сервизе дымятся кофе, чай, шоколад и какао. Беспечно резвятся дети. Преданно улыбается жена. Но банкир угрюм. Машинально окунает он свой палец в чужую чашку и отряхает пепел сигары в вазу с вареньем.
— Отошли детей, — говорит он жене. — Мы должны наконец решить.
Детей уводят.
— Я все понимаю, — говорит жена. — Как быть? Покупать билет или нет? Какую цену назначила эта дурища?
— Двадцать франков. Как быть? Думаю уже три недели. Время идет! Время бежит!
— Откажемся от поездки в Ниццу и купим билет.
— А твои бедные нервы, которые так хорошо отдохнули бы под южным солнцем? Уж лучше продать имение.
— А наша любовь, которая окрепла бы на почве собственных лугов? Может быть, можно уплатить ей векселями?
— Ты рассуждаешь как женщина, что ты понимаешь в банковских операциях?
— Миша, подожди, может быть, какая-нибудь неожиданность спасет нас. Может быть, она успеет за это время умереть. Скоропостижно. Я не желаю ей больших страданий — пусть скоропостижно.
— Увы! — вздыхает мой банкир, — у нее вид был очень крепкий. Она при мне съела четыре пирожка и еще говорила: «У меня сегодня что-то нет аппетита». Нет, на это рассчитывать нельзя.
— Миша! Да ты, наконец, можешь отказаться от билета.
— Эта мысль уже приходила мне в голову, но… это же нельзя решить так сразу. Надо как следует обдумать, взвесить.
— Ты погубишь свое здоровье! — отчаянным воплем вырывается из груди жены давно терзавшая ее мысль.
Он горько усмехается.
— Жизнь, дорогая моя, не соткана из одних беззаботных радостей. Иди, малютка, смежи свои вежды, а я буду думать до утра. Иди и прикажи подбросить дров в камин — меня давно знобит…
Она думает. Я, подлое беспечное существо, погашу сейчас лампу и буду спать — а он… Я плачу — это правда, но что стоят мои скупые слезинки в сравнении с его страданиями!
И зачем я это сделала?
Я даже поделиться ни с кем не могу моими душевными терзаниями. Я окружена поверхностными, легкомысленными людьми. Они скажут:
— Ха-ха! Да он ответил, что подумает, просто, чтобы от вас отвязаться, а вы-то распустили сантименты.
Как я могу допустить такую грубую мысль? Поверить такому вздору? Такой клевете?
Я знаю, что он, мой банкир — думает. А я — я за него страдаю. Каждому свой крест.
В душе звенят слова романса: «…тебя обнять и плакать над тобой!».
Время! Время! Прибавь ходу! Беги скорей! Ибо тают силы!..
Потустороннее
Были вчера вечером у Ложкиных. Договорились до таких страстей, что потом жутко было в метро лезть. И то правда, как подумаешь, — под землю в полночь! Это в Париже все как-то незаметно выходит, потому что по-французски, а если бы устроить метро где-нибудь в Тиму или Малоархангельске, так уж наверное в нем завелись бы покойники.
Мы, русские, вообще народ мистически настроенный, но в частности мадам Ложкина превзошла всякую меру. Сама позовет в гости, а придешь, она ноздри раздует, глаза закатит:
— У меня, — говорит, — было предчувствие, что вы ко мне сегодня придете.
Муж у нее человек грубоватый.
— Сама же, — говорит, — позвала, чего же тут чувствовать-то?
У женщин вообще, я считаю, натура тоньше. И действительно, в мадам Ложкиной этой самой мистики ужасно много. Вчера рассказывала удивительные случаи.
— У меня, — говорит, — необычайная сила внушения на расстоянии. Сколько раз проверяла. У мужа, знаете, преотвратительная память: что ни поручить — все забудет. А я очень люблю пряники, и всегда его прошу купить к чаю. И вот иногда перед чаем начинаю ему мысленно внушать: «Не забудь пряники, не забудь пряники». И представьте себе, ведь иногда покупает.
Это, действительно, поразительно — такая сила!
Олечка Бакина, оказывается, тоже не без силы. Была она влюблена в одного актера и каждый вечер внушала ему: «Встань, выйди из дому и иди ко мне». И он, говорит, действительно всегда вставал и шел. Прямо удивительно.
Шел он, положим, не к Олечке, а к Марье Михайловне, но все-таки половину внушения исполнял, то есть вставал и из дому выходил. Ну разве это не чудо?
Прямо завидно! Почему у меня никакой такой силы нет?
От разговора о внушении перешли к спиритизму и загробной жизни. Был в нашей компании как раз один специалист по спиритизму. Рассказывал массу интересного. У него у самого такая медиумическая сила, что стоит ему за стол сесть, как моментально дух тут как тут. Специалист, конечно, сначала спрашивает:
— Дух, если ты здесь, стукни один раз. Если тебя нет, стукни два раза.
И представьте, тот моментально все честно отстукивает.
— Ну, а спрашивали вы у них, у духов-то, о загробной жизни?
— Не успевал-с. Потому что они меня сразу начинали колотить твердыми предметами по темени. При этом как-то неудобно предлагать вопросы. Одно могу вывести, что, вероятно, у них там характеры очень портятся. Потому что такие злющие являются, что иногда прямо даже неудобно. Очень уж ругаются. И что удивительнее всего — всегда по-русски. Видно, там получают возможность владеть всеми языками. Явилась раз душа Офелии. Ну и душа! И откуда она такие выражения подцепила — видно, Гамлет научил. Н-да, грубоватые они все там делаются, быт, видно, такой простецкий.
55
Почему (от фр. pourquoi).