Страница 18 из 51
Очередной выстрел — в сторону офицера-османа, бегущего по окопу к нам навстречу и сжимающего длинноствольный пистолет в руках. Слава Богу, я заметил его первым! Пуля попала в грудь врага, под левую ключицу, отбросив того на спину… На близкой дистанции самовзводный револьвер рулит!
— Рома!!!
Отчаянный окрик Андрея обдает могильным холодом по спине; подняв наган кверху, я поспешно нажал на спуск — выстрелив одновременно с турком, замершим прямо над нашими головами! Отчаянно вскрикнул от боли «балагур» — а осман, поймав пулю едва ли не в самое «солнышко», безмолвно рухнул вперед, в траншею…
— Держи, кха-кха… Держи!
Мой соратник ранен в грудь — и судя по сразу же выступившей крови на губах да какому-то свистящему звуку, задето легкое… Отчаянное сожаление заставляет меня бессильно скрипнуть зубами — не прикрыл, не уберег товарища! — я подхватил из слабеющей руки прапорщика протянутый мне револьвер. Закрыв защелку барабана, мельком отметил, что заряжены шесть камор…
Очередной враг выныривает из хода сообщения, оставленного «без присмотра», держа германский маузер с примкнутым ножевым штыком наперевес. Он замечает меня, склонившегося к Андрею, на секунду раньше — но с длинноствольной винтовкой в узкой траншее всегда неудобно. Вот и турок замешкался, разворачиваясь в мою сторону, подняв при этом ствол винтаря над головой, и только после направив его на меня… Точнее — лишь попытавшись направить. Я, даже не пытаясь отступить от Андрея, вполоборота развернулся к новому врагу — после чего нажал на спуск, выстрелив прямо от живота!
— Первый…
Начав обратный отсчет оставшихся в барабане патронов, я шагнул вперед — и высунувшись в ход сообщения, тут же утопил спусковой крючок. С двух шагов не промахнулся и навскидку, сняв очередного противника — после чего затравленно оглянулся по сторонам.
— Второй…
Наган дал мне необходимое преимущество в ближнем бою, позволив зачистить окружающее пространство от османов. Слева и справа по траншее также часто хлопают револьверные выстрелы, «равняя» число сражающихся… Но накал схватки между ополченцами и прорвавшимися турками заставляет невольно передернуть плечами. Люди убивают друг друга со звериной ненавистью, выкрикивая последние ругательства — или рыча от ярости…
«Фехтовать» на примкнутым к винтовкам штыках в условиях узости окопов крайне неудобно — и, опустошив магазины винтовок, большинство солдат отбрасывают их в стороны. Хотя есть и другие — те, кто продолжают колоть врагов длинными выпадами, стараясь удержать их на дистанции… Один из ополченцев на моих глазах с яростью пронзил грудь османа длинным выпадом — все честь по чести! Вот только удар вышел такой силы, что винтовка вошла в тело турка по самую мушку — и застряла. Мгновением спустя обезоруженного ополченца зарубил саблей турецкий офицер (или унтер), тут же вскинувший клинок для нового удара… Впрочем я успел его застрелить:
— Третий…
Так вот, большинство солдат с обеих сторон кидаются друг на друга, зажав в руках маузеровкие штык-ножи, кавказские прямые кинжалы «кама» или кривые «бебуты», более длинные ятаганы — уступающие, впрочем, офицерским шашкам… Но те также неудобны в траншейной схватке. В итоге бой превратился в беспощадную резню на ножах, в бойню, в которой побеждает тот, кто успевает ударить первым! В ней нет правил — и удары наносятся и в спину, и с боков, никто не стесняется добить упавшего на окровавленный снег противника… Треск разрываемой плоти, отчаянные крики раненых, зажимающих распоротые животы, раны лица, глаз, шеи, яростный мат и рык, часто мелькающие, перепачканные красным клинки — все это я успел разглядеть в мешанине тел с отчаянной жестокостью убивающих друг друга людей… При этом судорожно вдыхая воздух, пропитанный тяжелым запахом крови и сгоревшего пороха.
Вот она, траншейная схватка во всей ее «красе»…
С сомнением я взглянул в пустующий ход сообщения — ведь если кто из него полезет, я так и так окажусь к противнику спиной! Но вроде бы отрезанные шрапнелью турки уже все в окопах, новых бегущих в атаку не видать… Затем я с тяжелым сожалением оглянулся на уже отмучившегося Андрюху — и побежал вперед, на ходу забивая патронами пустующие каморы револьвера.
Впереди по траншее наблюдается какая-то непонятная возня. Но всмотревшись вперед, чтобы понять происходящее, я уже мгновением спустя почуял, как меня начинает колотить от отвращения и ярости… И тут же разрядил два патрона в спины турок, безжалостно рубящих уже безмолвного прапорщика, все еще вздрагивающего от ударов ятаганов!
Третий выродок чисто случайно ушел от пули, судорожно рванувшись в сторону — и тут же наотмашь рубанул от себя, удачно попав острием клинка по стволу нагана! А я ведь итак едва успел отдернуть руку от стремительно мелькнувшего клинка — и невольно разжал пальцы от сильного удара… Револьвер полетел в сторону — а развернувшийся в мою сторону турок (глаза его сверкают совершенно безумно) обрушил резкий удар ятагана сверху-вниз. Удар, что однозначно рассек бы мою голову, коли бы я отпрянул назад! Но имея какой-никакой опыт ближней схватки, я рванулся вперед — предплечьем левой блокируя вооруженную руку противника, и кулаком правой ударив в горло османа…
Вот только удар вышел неточным, и попал я значительно ниже кадыка, в грудь — по сути, только оттолкнув врага на стенку окопа, даже не сбив его с ног! Но правую руку османа с зажатым в ней ятаганом мне удалось блокировать — и прихватить левой… После чего я начал действовать на рефлексах — и дернув руку противника на себя, зажал ее в локтевом сгибе правой! Одновременно с тем я зашагнул левой ногой назад, поставив стопы близко, на одну линию — и резко сел на правое колено, одновременно с тем скручивая корпус… Прикладной вариант исполнения броска «через спину с колена»! При котором мне удалось вытянуть вооруженную конечность османа так, чтобы его ятаган не зацепил меня во время «полета» владельца…
Впрочем, бросок вышел не особо амплитудным — и осман, ударившийся спиной об утоптанный снег, на деле нисколько не травмирован. Ровно секунда ему потребовалась, чтобы прийти в себя от легкого шока — и турок тут же рванул клинок к себе, скручиваясь на бок и пытаясь освободить правую руку! Но этой же секунды мне хватило, чтобы вырвать из-за голенища сапога трофейный штык-нож — и, зажав его обратным хватом, ударить врага в бок! А потом еще и еще, добивая бешено дергающегося и пытающегося вырваться турка, не желающего верить в свою смерть…
— Да сдохни ты, тварь!!!
Наконец, противник прекращает сопротивляться — и, освободив окровавленный штык-нож, я спешно достаю из кобуры собственный наган, принявшись торопливо заряжать его сильно трясущимися от пережитого пальцами…
Глава 9
… — Ты как, Жорж?
Георгий выглядит каким-то осунувшимся, подавленным, "погасшим" — что и не мудрено, учитывая ранение Степана и гибель Андрея. Мне и самому тяжело, муторно на душе — хотя, безусловно, легче по известным причинам… Не слабо так давит и то, что мы не можем даже убрать наших павших из окопов — турки могут пойти в новую атаку в любой момент. Потому сейчас, собрав винтовки, обновив запас гранат и патронов, мы можем лишь позволить себе короткий отдых… И поесть — пока есть время и возможность.
Мы с товарищем вернулись в нашу ячейку — она хотя бы свободна от тел павших в бою. Вдвоём, правда, в просторно окопе как-то… одиноко что ли. Безлюдно — словно вернувшись домой, застаешь лишь часть семьи…
Мой вопрос Жорж словно проигнорировал, лишь неопределённо пожав плечами — после чего достал из глубокого кармана шинели банку саморазогревающейся тушёнки. На мгновение замерев, с какой-то потаенной горечью смотря на консервы, он скрутил низ банки, запуская реакцию нагревания, после чего тихо произнес:
— Жареная баранина. Андрей вроде такую как раз хотел…
От этих слов в горле моем встал ком; все же пересилив себя, я попытался поддержать товарища:
— Война — это всегда потери, Георгий. Всегда. В том числе и близких, и друзей… И все же утешением нам должно послужить то, что воины, павшие на поле боя — они ведь пали за други своя! Что есть наивысший христианский подвиг! И если мы сейчас только будем снедать тушёнку, то наш балагур, посмеиваясь над нами, наблюдает за всем происходящим внизу из райских кущ, где ни в чем нет недостатка…