Капкан для «Барбароссы»

Пётр Михайлович впервые наблюдал, как это оружие действует не по полигонным мишеням, а по живой силе. С его КП в бинокль хорошо было видно, как взрываются «несерьёзные» 30-мм гранаты, осыпая крошечными стальными осколками солдат противника. «Несерьёзный» 280-граммовый боеприпас, тем не менее, гарантированно поражал противника в радиусе 7 метров от места падения. Разумеется, бо́льшая часть попавших под осколки получала только ранения, но даже в этом случае требовалась эвакуация в тыл.

День уже начал клониться к вечеру, а 6-я танковая дивизия по-прежнему топталась на месте. Видимо, получив нагоняй от командования, генерал Ландграф решил не засаживать технику в заболоченных луговинах, а прорваться по шоссе, пустив вперёд те танки, чью броню не пробивали противотанковые ружья. А именно — «Матильды» и «Гочкисы». То ли не подумав о возможности минирования дороги, то ли понадеявшись, что «большевистским фанатикам из числа отступающих частей» (а кто же ещё может держать оборону на дороге к Полоцкому укрепрайону?) было не до того. В результате все три «Матильды» и два «Гочкиса», подорвавшиеся на минах, полностью заблокировали шоссе возле хутора Булавки.

Больше в тот день немцы не атаковали. То ли не успевали до наступления темноты, то ли понадеялись на то, что ночью красноармейцы уйдут на новые позиции: тактику «днём обороняемся, ночью отступаем» РККА начала применять ещё со времени боёв на границе. Тем более, им так и не удалось выявить все силы обороняющихся.

Естественно, никуда со своих позиций 1-й гв отмсп не ушёл. Единственное, что предпринял Гаврилов, это направил к Дриссе дозоры, снабжённые радиостанциями, и манёвренную группу на БМП, численностью до роты, на случай, если немцы попытаются форсировать реку, чтобы ударить гвардейцам в тыл. Пойма реки достаточно влажная, с множеством разновозрастных стариц, и организовать танковую переправу через неё можно в считанных местах, а вот пехоте переправиться…

До утра затор на дороге немцы ликвидировали, оттащив тяжёлыми тягачами искалеченные танки, и разминировали опасный участок дороги. А как только поднялось солнце, направили по ней «стандартную» разведгруппу на мотоциклах и в сопровождении бронемашины. Её расстреляли из засады в упор пулемётами и выставленная на прямую наводку пушка Зис-3 на юго-восточной окраине Булавок.

На этот раз Ландграф не стал переть напролом, а вначале убедился в том, что «красные» на этот раз ночью никуда не отошли. И, в соответствии с немецкими уставами, вызвал поддержку переброшенных с севера гаубиц.

И завертелась привычная карусель: артналёт, атака пехоты при поддержке танков, пауза, артналёт, атака…

Теперь полковая артиллерия уже вела огонь по пехоте и танкам, но немецкие гаубицы наносили серьёзные потери окопавшимся мотострелкам, и через штаб армии пришлось вызывать авиацию. Эскадрильи Ил-2, сопровождаемой истребителями, оказалось достаточно, чтобы заткнуть надоевшие гаубицы. Правда, с серьёзными потерями от прикрывавших артпозиции зениток. Но Пётр Михайлович прекрасно понимал, что если в движение перешла вся Танковая группа, то генерал-полковник Гёпнер найдёт способ устранить досадную задержку на пути его войск.

Так и вышло. Уже 2 сентября 36-я моторизованная дивизия генерал-майора Оттенбахера форсировала Западную Двину в районе Узмён и ударила в тыл советским войскам, державшим оборону в излучине реки. 8-я танковая дивизия генерала Бранденбергера, захватив Клястицы и Россоны, развернулась на юг и двумя колоннами движется в сторону Полоцка. 3-я моторизованная дивизия, заняв деревни по правому берегу Дрисы, ведёт бои за переправу через реку с заслоном близ деревни Дёрновичи. И, скорее всего, к вечеру сумеет захватить плацдарм на левом берегу. А это — всего в 10 километрах от станции Боковичи. После чего части дивизии смогут нанести удар в тыл 1-му гвардейскому.

При этом если войска Гёпнера, движущиеся по правому берегу Западной Двины, непременно уткнутся в наши войска, занимающие предполье Полоцкого укрепрайона, то дорогу по левому берегу прикрыть некому. Поэтому с прекращением немецких атак полку гвардии подполковника Гаврилова было приказано оставить занимаемые позиции, отойти на юго-восток, уничтожая по пути отступления все мосты, до перекрёстка шоссе Верхнедвинск — Полоцк с дорогой Борковичи — Дисна. Мотострелковым батальонам переправиться своим ходом на левый берег Западной Двины в районе населённого пункта Дисна, где авианалётом германской авиации был уничтожен деревянный автомобильный мост. Прочим подразделениям усиления совершить марш до Полоцка, где они переправятся через реку по мосту, а потом вернутся по её левому берегу в район населённого пункта Дисна, где полк займёт оборону по правому берегу одноимённой реки, перекрыв дорогу Миоры — Полоцк.

Глава 52

Никогда в жизни Андрей Кижеватов так не волновался, как в те секунды, когда дрожащими руками открывал «треугольник» письма от жены.

Написал он ей ещё в первые дни пребывания на базе осназа. Без точного адреса. Просто «Пензенская область, Бессоновский район, село Селикса, Кижеватовой Екатерине Ивановне». И вот, наконец, ответ.

Писала Катя, что в дороге они задержались: разболелась маленькая Галочка, и целых две недели пришлось пролежать с ней в больнице в Рязани. Мама и старшие Нюра и Ваня всё это время жили в общежитии, предоставленным местным отделом НКВД. Поэтому до Селиксы добрались только 6 июля.

В колхозе их встретили неприязненно. Председатель, припомнив Екатерине кулацкое происхождение, отказал и в жилье, и в работе. Так что три дня прожили у родственников Анастасии Ивановны, матери Андрея, и уже собирались уезжать в райцентр. Письмо Кижеватова опередило семью, и его отправили назад с пометкой «такая в Селиксе не проживает». Но каким-то образом оно попало в областное НКВД, и всё разом поменялось: прибежал перепуганный председатель, сразу же нашедший и свободный дом, и работу для Кати и Нюры (пока не начались занятия в школе). А ещё через неделю в деревню вернулось и письмо от Андрея.

Катю и Анастасию Ивановну очень испугало известие о ранении Андрея, но обе узнали его почерк и поверили, что ранение неопасное. А то, что он, отправляя послание, находился не в окружённой немцами Крепости, а в глубоком тылу, и вовсе успокоило.

О том, что сельские власти готовы наплевать на законы, мстя Кате за отца-кулака, для Кижеватова не было новостью. В 1932-м ему уже пришлось срочно забирать её после телеграммы «Андрей, приезжай! Семье есть нечего». А в 1940-м увёз и мать. Но теперь, после принятия постановлений о помощи эвакуированным семьям красноармейцев и особого внимания к нему со стороны органов Госбезопасности, всё должно было пойти иначе.

Внимание — слово неточное. И с самим лейтенантом, и с его пограничниками, попавшими в учебный центр осназа, «гэбэшники» беседовали уже не единожды. Беседовали, заставляли заполнять опросные листы с многими десятками, если не с сотнями, вопросов, совсем не относящихся к военной службе или их прошлому. «Психологическое тестирование», как назвал это майор «Петров». Именно по результатам этого тестирования и отсеяли двоих из восьми оставшихся с Кижеватовым пограничников.

Сам Андрей, ещё только-только оправившийся после ранения, серьёзно недотягивал до бывших подчинённых по физической подготовке, но майор, которого командир центра называл «персональным куратором» лейтенанта, уверял, что со временем невысокий, но жилистый Кижеватов «подтянется».

— Задатки у тебя имеются, и твой возраст не очень большая помеха.

Ну, да. Возраст. 33 года, что для большинства будущих диверсантов уже определяется словом «много». Только когда Андрей отступал перед трудностями?

— Тем более, как утверждают инструктора, у тебя явный талант к минно-взрывному делу. А мышцу́ мы тебе поможем нарастить, — приглушив голос, объявил майор, потянув из кармана «разгрузки» яркую круглую банку с нарисованным на ней человеком, мускулы которого больше походили на накладные подушки, чем на естественную мускулатуру. — Не обращай внимания на рекламную картинку, эффект будет куда слабее, но при правильном использовании протеины быстро превратят тебя в крепыша. Только — тс-с-с, иначе мне за эту контрабанду ТАК по мозгам настучат!..