Застенок

– Говори.

– Господину ведомо, что один из посвященных… низшего уровня… чересчур тщеславный…

– Что ты там лопочешь, излагай яснее.

– …этот человечек, всего лишь пешка, переформатирует сейчас библейскую историю. Несколько эпизодов. Грубо, конечно, работает, однако эффект есть. И ожидаем еще больший эффект через пару месяцев. Легенда простая, но учитывая менталитет, склонность народа к аффектациям, фобии на националистической почве… Словом, главная роль в ней отводится Вечному жиду, и мне думается, что соединить в одном лице этот персонаж и наш… э-э… артефакт…

– Я понял тебя. Ведь можешь, когда хочешь. Потом напомни мне, чтобы я поощрил тебя за эту идею.

Пухлый Казимир расцвел в сдержанной улыбке и снова согнул поясницу в поклоне.

– Благодарю вас, мой господин. Я счастлив служить вам. Не сомневайтесь, проект «Пугало» будет завершен к сроку. Этот город содрогнется от тяжелой поступи Вечного жида…

– Заткнись. Ты мне надоел. Разговор окончен. Вызовешь меня через неделю.

– Да, мой господин, – ответил Казимир, преданно глядя вверх, на темно-серое пятно, висящее под потолком помещения. Пятно было размером с чемодан, только неровно-круглым и переливалось тусклыми багровыми сполохами. Иногда на нем выскакивал, словно прыщ, красно-белый глаз, злобно пялился на человека внизу и чуть погодя исчезал. Скрипучий голос шел изнутри пятна.

Отдав последнее указание толстяку, голос пропал. Пятно стало быстро бледнеть, растворяясь в воздухе. Через несколько мгновений оно исчезло окончательно. После него в помещении остался сильный запах тухлых яиц. Казимир, отдуваясь, поднялся с коленей, достал из кармана носовой платок в красно-синюю клетку и вытер им сначала лоб, потом жирную шею под воротником пиджака. После этого отряхнул брюки на коленях, посмотрелся в зеркало на стене, заставил отражение принять озабоченно-деловой вид и вышел за дверь.

3. Генераторы вечных ценностей

Умением создавать вокруг себя внештатные ситуации Роман Полоскин страдал с детства. А также способностью легко попадать в уже готовые внештатные обстоятельства.

Ибо был он лохом и раздолбаем, из тех молодых людей, которые пробуждают у женщин любого возраста материнский инстинкт, ошибочно принимаемый ими за жертвенную любовь. Кончается такая любовь, как известно, скандально. А именно – огульными обвинениями со стороны разуверившейся жертвы в том, что ее обманули, использовали и не оценили по достоинству женской самоотверженности. И, разумеется, лишили веры в мужскую половину человечества. Впрочем, Роману здесь некоторым образом везло – не все его любовные истории имели подобный исход. Иногда разрыв происходил мирно, что называется, цивилизованно.

У мужчин молодые люди подобного сорта, напротив, не вызывают ничего кроме чувства собственного достоинства, легкой брезгливости и покровительственных замашек.

Соответственно, у первых, Роман бешено котировался под этикеткой «милого лоха» и «симпапули», у вторых проходил в списках под маркой увальня, слабака и ничтожества.

Раздолбайство свое Роман осознавал, терпел и тщился превозмочь, время от времени предпринимая для этого некие действия. Впрочем, действия носили случайный и быстропреходящий характер.

Вообще же он не мог четко определить, считать ли ему свою жизнь удачной или, напротив, с самого начала не задавшейся. В делах практических и бытовых ему, безусловно, не везло. Для этого он не был приспособлен. В делах же иного порядка, в амурной сфере, везению не было отбоя. Молодой человек, столь удачный по части женского внимания, давно уже пустил этот процесс на самотек. Все происходило без малейших усилий с его стороны – в установлении отношений Роман чаще всего был стороной пассивной и безынициативной. Объяснялась эта несуразность характерным обстоятельством. Странно сказать, но любимец слабого пола был почти равнодушен к этому аспекту бытия и прелестям прелестниц. Вопросы пола интересовали его лишь постольку поскольку и никак не более – скорее даже менее. Роман был пресыщен и безразличен, как отобедавший удав…

Недружелюбная встреча с иномаркой ознаменовалась для него приобретением лицевого украшения. Левый глаз заплыл и засверкал багрово-голубыми переливами. Украшение не было собственно иномаркиным даром – машина не дотянула до него нескольких сантиметров. Зато она разродилась Очень Серьезным Мужчиной с помертвелым в критической ситуации лицом. Роман не двигался, стоя столбом и зачарованно глядя на приближающуюся Кару. От удара кулаком он отлетел метра на два, приземлившись на тротуаре – где и полагалось обретаться безлошадным прохожим, отбросам уличного движения. Очистив проезжую часть, хозяин иномарки без слов загрузился в машину и был таков.

На житейскую уличную сценку никто не обратил особого внимания. Но в редакции его фингал произвел переполох среди женского контингента. Ответственный редактор женских разделов Марина предложила применять в течение получаса контрастный душ. Бухгалтер Анна Михайловна, самая старшая редакционная дама, владеющая богатым жизненным опытом, объявила, что нужно приложить сырой кусок мяса. Ни того, ни другого в редакции не имелось, и тогда за дело взялась секретарша Вера. Она усадила жертву неформальной разборки в кресло и принялась делать холодные примочки. При этом на все лады склоняла грубых амбалов, тупую шоферню, калечащую младенцев, женщин и стариков. Под младенцем, очевидно, подразумевался Роман, гримасничающий под нежными руками лекарши.

Сочувствиям Веры он почти не внимал. Склоненная над ним сестра милосердия в сочетании с креслом, в котором он полулежал, пробудила очень неприятное воспоминание. Это был давнишний сон. Очередной триллер начинался весьма глупо и бездарно: Роман, абсолютно голый, без намеков даже на простейший фиговый лист, ехал на работу. От стыда он готов был провалиться сквозь асфальт, но ни на улице, ни в трамвае, ни даже в редакции на его неглиже никто не смотрел. Мало ли в городе идиотов. В редакции он быстро прошмыгнул к своему месту и прикрыл срам рабочим столом. В тот же миг он оказался распятым на гинекологическом кресле. Услышал чужой смех и узрел склоненную над ним неясную фигуру. Некто в Сером с замотанной тряпками мордой внимательно изучал его, теребя в руках букетик полевых ромашек. Обрываемые лепестки, медленно кружась, словно в танце снежинок, усыпали лицо и грудь Романа. «Любит – не любит, бросит – поцелует», – шептала мумия вослед разлетающимся белым лодочкам. Все ромашки окончивали существование на приговоре «любит»…

Вера закончила колдовать над его устрашительной травмой. Шеф отозвал ее, прикрыв лазарет. При виде распухшей физиономии подчиненного он только хмыкнул и велел не расслабляться.

Роман трудился редактором развлекательного журнала «Затейник», заведовал литературной частью: писал для каждого номера криминально-мелодраматические истории и в меру оптимистические стихи, в которые время от времени врывался похоронный звон. Все достоинство стихов для самого их творца заключалось в этом похоронном звоне – именно в таком выражении представлялась ему неизбывная горечь мира. Впрочем, изредка в стихах присутствовал и пепел любви, как дань серебряному веку.

Третьим завом кроме Романа и язвительной дамы Марины был спортсмен в отставке Валера, курировавший отделы туризма и активного отдыха. Всю церемонию лечения Валера хранил саркастическое молчание. В прошлом месяце он пришел в редакцию чуть не с сотрясением мозга после особенно активного уикенда, но не дождался ни грамма сочувствия. Напротив, загоняли по службе так, что к вечеру его выворачивало наизнанку. Стоило же этому юродивому подбить глаз – и пожалуйста. Отбою нет от сестер милосердия. А ведь все их усилия – впустую. Но какова несправедливость – бабы сохнут по нему тем сильнее, чем больше он их не замечает. Впрочем, Валере на баб сейчас тоже было наплевать – он недавно женился и еще не успел пресытиться семейными радостями. Его благоверная стоила всех баб на свете.