Страница 33 из 40
Когда у Карма спрашивали о его самочувствии, он весь оживлялся, и на его бледных щеках от удовольствия появлялся едва заметный румянец. Юноша тогда начинал старательно выискивать причины, чтобы поговорить об интересном предмете подольше. «Вчера были такие сильные сквозняки, что у меня появился насморк…» – слегка гнусавя, говорил он. Затем добавлял: «А когда я вечером сидел в саду, ко мне подлетел москит… Право же, не люблю я этих насекомых. А если заразу занесут?» – и разговор мог продолжаться до бесконечности. Господин Ролли-младший много мечтал, но в целом его мечтания не выходили далее пределов его сознания. Любые действия требуют неких усилий, а Карм совершенно не желал что-либо предпринимать.
Каждое утро начиналось у него с омовения розовой водой, затем обильный завтрак, непременно с сухофруктами. Потом отдых, ведь и прием пищи требует немалых усилий. До обеда во время самой жары юноша возлежал в тени платанов на подушках, покуда его обмахивали с двух сторон опахалами, чтобы он, чего доброго, не перегрелся. Тогда Карм и предавался сладостным мечтаниям. Он плохо понимал, что перед тем, как самостоятельно добиться успеха в жизни, ему следует начинать с малого. Порою нужно претерпеть трудности и лишения на низкой непрестижной ветке, чтобы потом, в какой-то момент, попасть повыше. А этому мечтателю же казалось, что стоит ему только захотеть, как сам король примет его к себе на службу с распростертыми объятьями.
Так Карм и размышлял до обеда, потом – опять еда, отдых, а после, стало быть, подходило и время ужина. День пролетал за днем, знания, полученные когда-то улетучивались из его головы, оставляя только смелые фантазии, сменявшие одна другую, накатывавшие как волны и сразу же отступавшие, предаваясь забвению.
А что же из себя представляла дочь господина Ролли?
Это была девочка, смрадней пятнадцати от роду, вполне симпатичная, с такими же длинными черными волосами, как и у матери, смуглой кожей и миндалевидными зелеными глазами. В целом ее можно было назвать прехорошенькой, если бы не пустое выражение глаз, без проблеска единой мысли и идеи. Да и какие бы там могли быть идеи, когда дети являются отражением своих родителей? Конечно, преподаватели усердно работали с ней день и ночь, пытаясь донести до ее ушей разные науки, но все безрезультатно. Госпожа Тиллитта просто не могла сосредоточиться на чем-то одном; разрозненные мысли порхали в ее хорошенькой головке совершенно произвольно, подобно свободным птицам в голубом небе, и она редко когда могла действительно услышать и понять своих многострадальных учителей.
Вот и сегодня, сидя за партой, с двумя миловидными косичками, она внимательно смотрела на пожилого учителя, чья неблагозвучная фамилия немало смущала последнего. Его звали господин Волосатинс, но, как это часто бывает, подобная фамилия ни в коей мере не отражала реальное положение вещей, ибо на голове у вышеуказанного господина волос уже давно не наблюдалось. Вся растительность, которая по праву должна была неплохо себя чувствовать на макушке, почему-то ушла в длинную, но довольно жиденькую бороденку, которая, впрочем, была, несомненно, очень дорога ее обладателю.
Господин Волосатинс не являлся армутом; он был пришельцем и чужаком в Мире чудес. Однако большой жизненный опыт и неплохое беруанское образование дали ему возможность весьма хорошо устроиться в передвижном городе. В его арсенале имелось очень много знаний, абсолютно не интересовавших госпожу Тилли. Все объяснения мудрого учителя представлялись девочке весьма сложной и практически непостижимой для ее разума материей. Помимо прочего, девочку жутко раздражала странная жестикуляция преподавателя; казалось, пожилой мужчина надеется таким образом лучше донести суть сказанного. Добавим ко всем перечисленным достоинствам господина Волосатинса тот факт, что его потешная козлиная бородка интенсивно тряслась каждый раз, когда достопочтимый ученый начинал размахивать руками. Это было довольно забавно, но Тилли не смеялась, ибо томилась от скуки и жары. Перед ней стояла изящная глиняная кружка с розовой водой, и девочка время от времени отпивала по чуть-чуть, пытаясь хоть как-то развлечься.
– Госпожа Тилли, несравненная, повторите, что я сказал! – со слабо прикрытым возмущением проговорил старый преподаватель, видя, что внимание девочки принадлежит вовсе не ему.
– Вы сказали… Вы сказали… А что вы сказали, повторите, пожалуйста, я не очень хорошо расслышала, – скучающим голосом протянула Тилли, подперев кулачком голову. Преподаватель терпеливо повторял, но в этот момент звук будто отключался в голове у девочки, и она опять решительно ничего не воспринимала. Приблизительно таким образом и проходил урок: вроде бы и, несомненно, полезный, но в то же время, абсолютно безрезультатный.
Но сегодня все изменилось: в комнату привели юношу, одетого в кандалы. Для дома семейства Ролли это не было новостью, и девочка довольно хорошо знала пристрастия своего папы. Все уважающие себя беруанские богачи имели собственных слуг, но ни одна семья не могла похвастаться таким большим количеством бесплатных работников. Тилли никогда не сочувствовала им и относилась к рабам с не большей жалостью, чем, например, к новым ленточкам и платьям. Да и какая, собственно, между ними была разница? Когда платье рвалось или пачкалось, она выкидывала его без сожаления, так как знала, что в ее гардеробе тут же появится новое.
Приблизительно те же чувства армутка испытывала и к этим мальчикам, которые то появлялись, то исчезали из ее окружения. Так было с самого детства, и иной жизни испорченная девочка, увы, не знала. Тем более что эти мальчики по своему поведению не многим отличались от предметов мебели – от стула или же от стола – так как просто безмолвно выполняли свою работу, для которой, как казалось Тилли, они и были предназначены. Разве вы будете испытывать жалость к стулу из-за того, что на нем постоянно сидят люди? Нет, он просто выполняет свою необходимую функцию, вот и все. Если бы девочка начала размышлять, она, несомненно, поняла бы разницу между стулом и человеком, но так как в целом никакие мыслительные процессы не были ей свойственны, то и постичь это немаловажное различие она, увы, не могла.
Вот и сейчас Тилли довольно равнодушно посмотрела на вновь прибывшего слугу и даже намеревалась зевнуть, но что-то, однако, привлекло ее внимание. Парень был чудо как хорош собой, несмотря на отвратительную татуировку на полшеи – страстную любовь ее папаши. В целом перед глазами девочки мелькало много вполне симпатичных ребят, которые никогда не заинтересовывали ее по-настоящему. Тут, однако ж, было что-то такое, чего она себе даже не могла объяснить, но взгляд ее зеленых узких глаз дольше допустимого задержался на его гибкой сильной спине, черных, как и у всех армутов, волосах, ярких серо-голубых глазах, похожих на отполированные драгоценные камни, принадлежавшие самым лучшим кагилуанским мастерам. В общем, вполне посредственная внешность, если сравнивать с другими, ранее бывавшими в этой комнате рабами. Но тут было что-то еще. Девочка пытливо всматривалась в лицо незнакомца, но никак не могла отгадать эту загадку.
Юношу посадили за другою парту, поблизости, и он, усевшись на стул, поднял, наконец, на нее свои удивительные глаза. Госпожа Тилли вздрогнула, так как почувствовала волну презрения, исходившую от этого ничтожного слуги. Наглец, несомненно, презирал ее, несмотря на ее красивые волосы, стянутые в косички и хорошенькое, как ей казалось, лицо. Просто немыслимо! Впервые в жизни Тилли покраснела, как будто и правда сделала нечто постыдное.
– Повторите, пожалуйста, что я сказал, – проговорил профессор, и девочка переключила свое внимание на занудного преподавателя. Какая же это была скука – учиться! Тилли даже позавидовала тому наглому рабу, который развалился за партой и с насмешливым, презрительным видом разглядывал ее, ничуть не робея. Те, другие, с которыми приходилось сталкиваться девочке, имели привычку смотреть в пол, но уж никак не на нее!