Ребро

Потому что охранник перестал мямлить, и я услышал глухой звук — как будто что-то склизкое оторвалось. Да так и было! То, что я принял за бороду, скользнуло вниз, оставив после себя обглоданную до костей половину лица и жуткую рану на горле. И все равно охранник был жив, даже после того, что с ним случилось. Он тянул к Сергею руки, умоляя о помощи, однако недавнему шефу было не до него. Сергей не сводил глаз с той твари, что сорвалась с лица охранника.

Она, понятное дело, оказалась вовсе не ожившей бородой. Думаю, это существо просто атаковало охранника из-за сходства образов, и от этого веяло каким-то черным чувством юмора, которого у примитивного хищника быть не могло. Тут мне невольно вспомнились рассказы Тани о том, что весь Внутренний мир по-своему разумен и может управлять своими порождениями.

Однако само по себе уродство, свалившееся с охранника, разумом точно не отличалось. Оно зашипело и выставило вперед острые и длинные иглы, покрывавшие его гладкое тело. Прежде чем мы успели сообразить, что происходит, оно выстрелило этими иглами, как стрелами.

Львиная доля игл попала в охранника, изрешетила его и положила конец его страданиям. Он, несомненно мертвый, рухнул на пол тяжелым мешком. Попали иглы и в Сергея, теперь исходившего криком, — в лицо, шею и грудь. А в меня не попала ни одна, хотя могла бы, должна была!..

Ох, не нравилось мне все это. Не мог я радоваться такому везению, потому что не видел в этом настоящего везения. Но рассуждать, что произошло да почему, прямо сейчас я не собирался. Мне нужно было освободиться и валить!

Помочь мне уже никто не мог, Сергея я больше не звал. Если он заметит, что я не пострадал, то лишь укрепится во мнении, что я посланник того мира, и убьет меня. К счастью, Сергею сейчас было не до меня, он, окровавленный и разъяренный, пытался пристрелить ползающую по полу тварь.

Ну а я дернулся изо всех сил, стараясь освободиться. Из-за того, что правую руку отвели в сторону и собирались вскрывать, повязки на ней были чисто символическими. Ее я освободил первой, и, хотя она, онемевшая от лекарств, едва подчинялась мне, у меня получилось кое-как отстегнуть ремни.

Порезы, оставленные на руке скальпелем, не затягивались и кровоточили, но так и должно быть. Как ни странно, это чуть успокоило меня: уж не знаю, почему тот мир благоволит мне, чего он вообще ко мне прицепился, но моя плоть остается человеческой, я не превратился в какого-то монстра!

Перемотав руку первой попавшейся тряпкой, я бросился прочь. Я не знал, выживет ли Сергей, сумеет ли спастись Таня… Но на это я повлиять не мог. Я ведь предупреждал их! И раз уж они в своем квесте за невероятными открытиями довели до такого, каждый будет сам за себя.

Громов давно уже слинял, да и в особняке успел воцариться хаос. Кто-то стрелял, кто-то вопил, кто-то куда-то бежал. И это люди — а были здесь теперь не только люди. Я слышал перестук шагов — как будто копыта или когти, слышал вой и рычание, на одном из ковров протянулась длинная полоса слизи — как будто здесь проползло что-то совсем немаленькое. И кровь уже была: пятнами, и лужами, и брызгами… Только сейчас, в начале пути, а будет больше.

Я не знал наверняка, почему так произошло, но догадаться мог. Насколько я понял, тот мир не способен просто заявляться в гости, как дальняя родня, и порталы не открываются где попало. Именно поэтому Громов и его свора расслабились и решили, будто они в безопасности.

Они забыли, что сами же натащили сюда кусков другого мира. От того, что кускам этим присвоили инвентаризационные номера и гордо назвали образцами, эти штуки не становились менее опасными. Судя по всему, хаос начался именно с них… И я рад был бы откреститься от всего, сказать, что я не при делах, да не вышло, не мог я притвориться таким уж дебилом.

Очевидно, что первое время все эти образцы оставались безобидными. С чего вдруг им всем меняться сейчас? Да не было причин, кроме того, что Громов принял решение меня нашинковать. И ведь началось это в момент, когда я почувствовал уверенность в том, что со мной все будет хорошо!

Как будто кто-то говорил со мной, просто без слов…

Нельзя сказать, что я злорадствовал по этому поводу. Я не жалел тех, кто держал меня в плену, но и смерти им не желал. И я уж точно не хотел наблюдать, как они корчатся на полу, страдающие, изуродованные… Мне просто нужно было уйти. Когда я уйду, все это прекратится или хотя бы ослабнет.

Вот только уйти оказалось не так просто. Я уже почти добрался до двери в гараж, я видел ее впереди, когда путь мне неожиданно преградил Антон. Это не было попыткой угодить работодателям с его стороны, он не пытался меня задержать. Он просто молил о помощи любого, кто попадется на его пути, и теперь вот ему попался я. Это можно было понять: его положение оказалось плачевным.

Если задуматься, я никогда раньше не видел Антона без ноутбука, планшета или хотя бы смартфона в руках. Так ему было комфортнее, за техникой он прятался от мира, а сейчас не мог этого изменить. Из ноутбука, который Антон держал в руках, протянулись провода, проникшие глубоко под его кожу. Они вошли в тело на уровне запястий, но теперь тянулись повсюду, буграми проступали на лице, пульсировали, как новые вены. Иногда кожа не выдерживала чудовищного давления, лопалась, и Антон был покрыт кровавыми ранами, из которых торчали разноцветные провода.

Не думаю, что эта травма была смертельной, но для Антона это ничего не меняло. Он, и без того трусливый, совершенно потерял контроль над собой. Подозреваю, он уже повис бы на мне, если бы ноутбук не сковывал его руки.

— Помоги мне! — взмолился Антон. — Убери это, я не хочу больше, я больше не буду!

— Пропусти меня, — попросил я. — Когда я уберусь отсюда, все закончится.

— Это неправда! Ты мне врешь! Ты хочешь бросить меня здесь… Достань их, прошу, хотя бы достань их! Я не могу, я пальцы не чувствую!

Пальцы он не чувствовал не случайно: они уже полностью вросли в металлический корпус ноутбука.

Ситуация была нелепая и страшная. Антон — это не Сергей, он драться не умеет, и, если бы мне нужно было убрать его с пути в иных обстоятельствах, я сделал бы это за минуту. Но теперь я боялся прикоснуться к нему, причинить еще большую боль, потому что втайне винил себя за все, что здесь происходит.