Ребро

Но до окна я так и не добрался. Скоро я подошел к той стене достаточно близко, чтобы разглядеть на ней надпись, сделанную справа от подоконника, уже частично скрытую грязью, однако все равно узнаваемую. Она меня и остановила.

Надпись была сделана почерком Рэдж. Вроде нелепо, ведь моя жена на стенах подъездов никогда не писала. И опять же, невозможно, потому что надпись сделали где-то месяц назад, задолго до того, как Рэдж пропала, а вовсе не прямо сейчас. Но сколько бы я ни спорил с судьбой, это ничего не отменяло. Надпись была — почерком, который я знал не хуже своего собственного. Мне оставалось или поверить в это, или глаза себе выколоть в связи с утратой доверия, что меня совсем уж не прельщало.

Надпись была такой же дикой, как и все на этом этаже. «Не принимай даров». Будто бы послание мне… Но дары — это последнее, что я связал бы с таким местом!

Я не знал, что делать дальше, а времени на размышления мне не дали. Слух резанул медленный протяжный скрип — открылась одна из сгнивших дверей. Та, что была у самого окна, и я пока не видел, что за ней, но свет оттуда в коридор не полился.

Я напрягся, готовый бежать или защищаться, если оттуда что-то вырвется и бросится на меня. Но оно не вырвалось. Оно появилось мучительно медленно. Сначала границу дверного косяка пересекла макушка, покрытая редкими прядями волос, темных и сальных. За ней появился широкий лоб, гладкий, без единой морщины, белый, будто из фарфора отлитый. Дальше лицо должно было сужаться или хотя бы оставаться все таким же, а оно расширялось, образуя почти идеальный круг — со сглаженными скулами и тугими щеками. За лбом медленно обозначились две ниточки бровей, под ними — крошечные глазки, такие темные, что они казались залитыми чернилами изнутри. Где-то между глаз и чуть ниже их затерялся несоразмерный плоский носик, внезапно оканчивавшийся очень крупными ноздрями. Ну а финальным аккордом стал большой жабий рот, обрамленный такими бледными губами, что в полумраке коридора их и вовсе не было видно. Рот скривился в улыбке, лишенной теплоты и хоть какого-то намека на приязнь.

Но напугала меня не эта улыбка и не то, что лицо казалось абсолютно плоским, будто нарисованным на тарелке. Я даже выдержал бы то, что башка у этого существа, которое я не мог определить ни как мужчину, ни как женщину, была в два раза больше моей головы. По-настоящему меня задело то, что выглянуло оно не как нормальный человек. Плоское трупно-бледное лицо появилось строго параллельно полу — на высоте около двух метров над ним. И я не знал, как это понять и что будет, если дальше двинется шея.

Я готов был драться с тремя незнакомцами в моем номере, но не с этой хреновиной! Я начал отступать — медленно, спиной вперед, стараясь не делать резких движений. А оно все смотрело на меня, не пыталось заговорить, не моргало даже, и его улыбка казалась оскалом хищника, наметившего добычу.

В этот момент даже я не мог размышлять, насколько это реально или глупо. Мне нужно было уйти. И тут я вдруг представил, что сейчас откроется еще одна дверь и точно такая же тварь вылезет у меня за спиной. Я ведь буду зажат между ними! И привлеку то, что сейчас скребется за закрытыми дверями всего в паре шагов от меня…

Это стало последней каплей. Я развернулся и направился прочь — быстрым шагом на грани бега, но не бегом, чтобы не провоцировать его. Я надеялся, что это нечто увидит, как я отступаю, ухожу с его территории, и уймется. Черта с два! Похоже, оно продолжило высовываться с той же скоростью, и задержало его только это, а вовсе не мое отступление.

Потом я услышал шаги за своей спиной. Вот только шаги эти не были человеческими — так не ступают ноги, так плюхаются на грязные доски тяжелые от впитанной воды половые тряпки. Хлюпающие звуки постепенно ускорялись, словно подстраиваясь под скорость моих шагов. Я хотел обернуться, и все же что-то сдержало меня. Я нутром чуял: мне нельзя видеть то, что вывалилось в коридор и поползло за мной. Если я увижу, слишком многое изменится.

Поэтому я наплевал на гордость и рванул вперед — через загаженный коридор обратно к лестнице. Где-то здесь был лифт, но соваться туда я точно не собирался. Сердце отчаянно колотилось в груди, заглушая своим грохотом все вокруг, и я не слышал, бежит ли за мной нечто. Я и не хотел знать. Что толку, если я обернусь, оступлюсь и сверну себе шею? Не видеть это существо мне хотелось куда больше, чем увидеть его.

Я быстро спускался вниз по лестнице, молча, ни на кого не надеясь, потому что я не знал, на кого можно надеяться. И вдруг вместо болотного холода меня встретило тепло, вместо удушающей вони — все те же запахи жилого дома. Все менялось постепенно — а стало прежним в один миг.

Я не удержался, обернулся и… увидел за собой точно такую же лестницу, как та, что стелилась передо мной. Чистую и светлую. Со спешащими вниз людьми, которым я весьма некстати загородил проход. Обычными людьми, без лунных лиц и жабьих ртов!

Понять это я не мог, ну никак. Поэтому я перехватил мужчину средних лет, пытавшегося меня обойти, и спросил:

— Вы его видели? Он еще на лестнице?

— Вы о ком это? — возмутился мужчина. — И что вы себе позволяете?

— Ваш сосед такой… Бледный, здоровый, с длинными волосами…

— Что вы несете? Вы из какой квартиры? Оставляют дверь открытой — и всякие наркоманы лезут! Прочь отсюда, пока я полицию не вызвал!

Однако было понятно, что никого он не вызовет. Он меня побаивался и, когда я его отпустил, поспешил прощемиться по стене мимо меня. Он не просто рассматривал возможность, что я накачанный наркотиками псих, он только в это и верил.

Я же больше не спрашивал его ни о чем. Охреневая от того, что я делаю, я двинулся не вниз, а вверх. Обратно на тот этаж, где дожидалось нечто, обратно к вони и тьме…

Да только этого не было. Вообще ничего! Надо мной был такой же этаж, как предыдущие, и еще один, и крыша. Все это — чистое и ухоженное, с целыми лампочками, освещающими крашеные в безобразный голубой цвет стены и дерматиновые двери. Я слышал только шум телевизора и обычные, совершенно спокойные разговоры людей, которые не боятся жить в своем доме.

Длинный коридор, надпись почерком Рэдж и ухмыляющаяся тварь за дверью остались только в моей памяти.

Одно из двух. Или я сошел с ума (не схожу, а уже сошел), или привычной мне логикой нельзя объяснить все без исключения.

Первый вариант кажется более вероятным. Вот только когда я все-таки вернулся в гостиницу и осмотрел собственную обувь, я обнаружил на подошвах следы той самой грязи, которая покрывала пол на странном этаже. Иллюзии и галлюцинации такого не оставляют, а значит, я там действительно был.