Падение в небо

Часть I. Жизнь Дави́да

Ирландия, Бушмилс — XX век, 1916 год

Ранней осенью в северной Ирландии темнеет быстрее, чем весной и летом, но ночи всё ещё остаются тёплыми, будто весь день кто-то собирает тепло, чтобы укутывать после захода солнца путников, как одеялом.

Я поправил сползающую лямку рюкзака и ускорился, пробираясь к железнодорожной станции в наползающей темноте. Сердце отдавалось частыми ударами с каждым шагом, но не от набранной скорости — какое-то неприятное предчувствие не проходило весь день, а к вечеру только усилилось.

Не успел я отойти от дома и пару шагов, как услышал голос матери:

— Сынок! — Она в лёгком платье выпорхнула из дома и подбежала ко мне, протягивая ещё дымящиеся пирожки на выстиранном голубом платочке. — Твои любимые!

— Вечером попробую, ма, — поцеловал её руку.

— Самые румяные тебе выбрала, — умоляюще посмотрела мне в глаза она.

Я сдался под этим любящим взглядом и положил тёплые пирожки в рюкзак, быстро закинул его на плечо и улыбнулся:

— Опаздываю на поезд.

— До вечера! — крикнула мама мне вслед.

Когда я подходил к железнодорожной станции, это утреннее воспоминание всплыло в мыслях. Конечно же, я забыл о пирожках.

Вскочил на перрон и удивлённо посмотрел по сторонам: вокруг было пусто и тихо, что необычно для вечернего рейса из города. Я присел на скамью, откинувшись на спинку, и прикрыл глаза. Немного закемарил, а проснулся оттого, что кто-то рядом чиркнул спичкой.

Поднял веки и увидел Томаса, дежурного станции, он прикуривал сигарету. Зажал между зубами скрученную папироску, поднося к краю спичку, на которой пылал огонёк.

— А ты чего здесь, Дэв? — промычал Томас, стряхивая спичку и выдувая дым.

— Поезд жду.

— Так ушёл же, — он снова затянулся.

— Как ушёл?

— Минут пятнадцать назад, — пожал плечами Томас, выпуская ещё одно колечко дыма.

— А следующий?

— Утром.

Я вздохнул. Понятно теперь, почему вокруг так тихо и пусто.

— Хочешь пирожок? — Я посмотрел на Томаса.

— Спасибо, я уже ужинал, — тот докурил и выбросил окурок. Потянулся ещё за одной: — Будешь?

— Не курю.

Томас сделал ещё несколько затяжек, отстрельнул незатушенную сигарету в урну и вернулся в свою каморку.

Я достал из рюкзака холодные пирожки, съел все и мысленно поблагодарил мать, которая настояла на том, чтобы я взял их.

Стемнело быстро. Глаза закрывались, и я решил поспать до утреннего поезда. Дремал, но не проваливался в глубокий сон, был на грани между сновидениями и явью. Как будто рядом что-то горело. Яркие вспышки огня проскальзывали даже через опущенные веки. Проснулся я от запаха гари.

— Что-то горит? — произнёс спросонья.

— Не, это я курю, — ответил Томас. — Может, поспишь в моей каморке? Там, конечно, не священное ложе, но удобнее, чем на этом дереве, — затянулся и указал кивком на скамью.

— Скоро уже рассвет, — я снял рюкзак с плеча и положил рядом, — ещё утренний поезд просплю.

— Я тебя разбужу, — усмехнулся дежурный.

— Спасибо за предложение, но я останусь здесь.

— Ну как хочешь! — Томас скрылся в своей каморке.

Я снова закрыл глаза.

Снится мне открытое окно. Рама с облупившейся побледневшей голубой краской. Застиранная, пожелтевшая со временем занавеска, что колыхается на слабом ветру. На подоконнике стоит свеча на белом блюдце с голубой каёмкой. Чья-то рука подносит к фитилю свечи́ зажжённую спичку. Вспыхивает огонёк.

— Ложись, голубушка, — слышен низкий мужской голос.

— Может, что случилось? — отвечает ему взволнованный женский.

— Скорее всего на поезд опоздал.

— Скорее всего, — эхом отдаётся женский.

Кто-то подул на свечу. Огонёк погас.

Ветер усилился. Занавеска выскочила в открытое окно, а потом вернулась в дом, скинув с подоконника блюдечко.

Проснулся я тяжело дыша. Потому что знал это окно, эту раму с облупившейся голубой краской, эту застиранную занавеску и это блюдечко со свечой на подоконнике. И эти два голоса были мне знакомы. И руку с поднесённой спичкой я целовал минувшим утром.

В груди вновь задрожала тревога — предвестник чего-то нехорошего, граничащего с опасностью.

— Не замёрз? — услышал хриплый голос Томаса. Тот вновь вышел покурить.

— Сколько до первого поезда?

— Минут тридцать, коль не задержится.

Я кивнул и вновь прикрыл глаза. Спать уже не хотелось, тревога комом застряла в горле. В бодрствовании время тянулось дольше. Я часто моргал, чтобы не заснуть, но не заметил, как снова провалился в сон.

Вижу дом, объятый оранжевыми языками пламени. К дому бегут люди с вёдрами воды. Облако дыма поднимается над крышей. Старые доски трещат и проваливаются внутрь…

Я подскочил от этого грохота. Но это всего лишь мой рюкзак упал со скамьи. Перед глазами всё было застлано дымом, я потёр глаза и увидел, что это к станции приближается первый поезд.