Страница 4 из 18
Каково же было мое удивление, когда я увидел у кровати Хорста маленький черно-белый снимок Зейсс-Инкварта! Он красовался в одной рамке с фотографией его отца Отто, по соседству с портретом маслом деда, генерала Йозефа Вехтера, служившего в императорской армии в Первую мировую войну. На противоположной стене спальни висела фотография Шарлотты, сделанная в 1942 году. Хорст проводил ночи в обществе своих родных.
Он познакомил меня с женой Жаклин (Оллен), шведкой по рождению. Они обжили на нижнем этаже замка две уютные комнаты, отапливаемые большой дровяной печью; впрочем, особого тепла в их отношениях я не ощутил. Хорст угостил меня чаем. О родителях он рассказывал с гораздо большей любовью, чем Жаклин. Не вызывало сомнения, что им по-прежнему принадлежало заветное место в его сердце. Особенно близка ему была, видимо, мать, за которой он ухаживал в последние годы ее жизни; как мне предстояло узнать, он был ее любимцем. Отношения Шарлоты с четырьмя сестрами Хорста были непростыми; три из них, повзрослев, уехали за границу.
В тот первый мой визит Хорст убеждал меня, что едва знал отца, часто находившегося в военные годы вдали от семьи, которая оставалась в Австрии, когда дела службы призывали его в Краков, в Лемберг, в Италию, в Берлин. Я услышал, что Отто слыл «дамским угодником», что после войны он пропал, а потом умер в Риме.
Больше ничего в мой первый визит Хорст не рассказал. Тем не менее, как я уяснил, замок был в некотором смысле даром Отто, тайным местом уединения. По его словам, на четвертом десятке Хорст «выпал из нормальности». Причиной этого послужила история жизни отца. Сын отказался от прежней жизни и попытался нащупать собственный путь.
На самом деле «нормальность» оборвалась для шестилетнего Хорста в 1945 году. «Меня растили как юного нациста, но однажды этому пришел конец». То была национальная и личная травма: из-за падения режима рухнула и вся окружавшая семью жизнь, из проколотого воздушного шарика счастливого детства разом вышел весь воздух. Хорст припомнил свой день рождения в апреле 1945 года, когда, сидя у семейного дома в Тумерсбахе, он любовался озером Целлер. «Я был один, и я знал, что должен запомнить этот момент на всю жизнь». Его голос дрожал при воспоминании о том, как британские и американские самолеты сбрасывали в озеро неиспользованные бомбы. «Помню, весь дом сотрясался…» Он осекся, на глаза навернулись слезы. Он беззвучно плакал.
Позже Хорст провел меня по замку, где насчитывалось немало больших и малых комнат. Завершилась экскурсия на втором этаже, в его спальне, где со стен за нами наблюдали Йозеф, Отто, Шарлотта и крестный Артур. Хозяин достал фотоальбомы Шарлотты, и мы, сидя рядом, разворачивали их на коленях по одному. Он упомянул большой семейный архив, содержащий переписку его родителей, дневники и воспоминания матери, которые она писала для детей, вообще для потомков. В тот день я ничего этого не увидел, но слова об архиве запали мне в память.
Впрочем, несколько страничек из дневника Шарлотты 1942 года — книжицы, заполненной убористым почерком, — Хорст мне все-таки показал. Меня заинтересовала запись от 1 августа: в тот день Вехтеров посетил в Лемберге Ганс Франк, огласивший приказ о приведении в действие «окончательного решения» в дистрикте Галиция: эта речь обрекала на гибель сотни тысяч людей. Согласно записи того дня, Франк и Шарлотта играли в шахматы.
Мы вернулись к альбомным фотографиям, к истории жизни семьи, детей и внуков, дней рождения и каникул в горах. Счастливое семейство Вехтеров в сборе. Озёра, плавающий Отто — единственная фотография такого рода, которую я видел. «Мой отец любил поплавать», — сказал Отто. На другой странице альбома улыбающийся мужчина выбивает долотом свастику на стене в 1931 году. Другой мужчина стоит на фоне здания, перед ним — лес вздернутых в нацистском приветствии рук, под фотографией подпись: «Др. Геббельс»[12]. Беседующая на крытом дворе троица, подпись угловатым почерком Отто: «А. Г.» Как я потом узнал, на этом снимке были запечатлены Адольф Гитлер, его фотограф Генрих Хоффман и некто третий. «Это не мой отец, — сказал Хорст. — Наверное, это Бальдур фон Ширах»[13]. Так звали предводителя гитлерюгенда, тоже осужденного в Нюрнберге, чей внук Фердинанд стал неплохим писателем.
Мы продолжали переворачивать страницы. Вена, осень 1938 года, Отто в своем кабинете во дворце Хофбург, в узнаваемой форме эсэсовца. Польша, осень 1939 года, пожарища, беженцы. Людная улица, тепло одетые люди, старуха в платке, с белой нарукавной повязкой. Еврей — снимок сделан Шарлоттой в Варшавском гетто. Фотография Хорста с тремя из четырех его сестер. «Март 1943, Лемберг» — подписано почерком Шарлотты. Солнечный день, длинные тени. Записка Хорста Отто: «Дорогой папа, я нарвал для тебя цветов, целую, твой Хорсти-Борсти»[14]. Тогда, в 1944 году, ему было 5 лет.
Мы ходили на цыпочках вокруг более щекотливых тем. Он спросил о моем деде и молча выслушал подробности. Я задал вопрос об отношениях его родителей. «Моя мать была убеждена, что мой отец прав, что он поступает верно». Она ни разу не сказала о нем дурного слова в присутствии сына, но тот не мог не признать существование темной стороны. «Я ощущал вину за своего отца». Хорст знал об «ужасных делах» режима, но их вторжение в повседневную жизнь произошло гораздо позже. Послевоенный период был временем молчания. Никто в Австрии не желал говорить о тех событиях — ни тогда, ни сейчас. Он намекнул на сложности с семьей, с племянниками и племянницами, но не вдавался в подробности.
Мы перешли к другим темам. Шарлотта видела Хорста успешным юристом, как его отец, но он сделал другой выбор. Хватит учебы, сказал он матери, лучше он свалит куда подальше. «Прощай, мама». Она была глубоко разочарована тем, что он пошел собственным путем. В начале 1970-х годов его познакомили в Вене с художником Фриденсрайхом Хундертвассером[15]. «Я знал, что могу быть полезным Хундертвассеру, мы хорошо ладили, потому что он скромник вроде меня». Хорст работал у художника ассистентом, плавал на его яхте «Регентаг» («Дождливый день») из Венеции в Новую Зеландию с молодой женой Жаклин. В том плавании в 1977 году родился их единственный ребенок — дочь Магдалена.
«Почему-то мне было хорошо оттого, что Хундертвассер — еврей, — продолжал Хорст. — Возможно, в вас, Филипп, меня тоже привлекает ваше еврейство». Но мать художника боялась Хорста. «Она знала фамилию моего отца, знала, кем он был, и у нее остались тяжелые воспоминания, связанные со звездой Давида…» Говоря это, Хорст водил пальцами по своей руке в том месте, где могла бы быть нарукавная повязка.
Впрочем, объяснял он, историческая ответственность за отца — сложный вопрос. Отто был противником расовых теорий, не считал немцев сверхчеловеками, а всех остальных — унтерменшами. «Он хотел сделать что-то хорошее, хотел, чтобы дела двигались, хотел найти решение проблем после первой войны».
Так на все это смотрел Хорст. Его отец как достойный человек, оптимист желал, дескать, добра, но стал заложником ужасов, вина за которые лежала на других.
Я терпеливо слушал, не желая нарушать атмосферу нашей первой встречи.
Несколько дней спустя, уже в Лондоне, я получил от Хорста сообщение: «Благодарю за посещение Хагенберга с целью узнать о трагической судьбе семьи вашего деда в Лемберге». Он сообщил мне адрес человека из Лемберга, польского еврея, которому, как он писал, спас жизнь его отец. В то время, добавил он, «плачевное положение евреев воспринималось всеми как Schicksal, судьба».
12
Йозеф Геббельс, род. 29 окт. 1897, Райдт, Германия; ум. 1 мая 1945, Берлин. Рейхсминистр пропаганды, 1933–1945.
13
Имеется в виду глава гитлерюгенда Бальдур Бенедикт фон Ширах, род. 9 мая 1907, Берлин; ум. 8 авг. 1974, Крёф-ан-дер-Мозель, Германия. Рейхсюгендфюрер, 1931–1940, гауляйтер Вены, 1940–1945.
14
П., ШВ к ОВ, 30.10.1944.
15
Фридрих Штовассер (Фриденсрайх Хундертвассер), род. 15 декабря 1928, Вена; умер 19 фев. 2000 на борту лайнера Queen Elizabeth II близ Брисбена, Австралия. Живописец, архитектор, защитник природы.