Доброволец

– Иваныч, не надо было их отпускать, – в кои-то веки серьезным тоном произнес Болтун. – Они же вернутся.

– Ванек, напоминаю, что это ты нас в эти разборки втянул. Дался тебе этот турчонок. Жрали бы сейчас плов и не думали, как с уголовниками краями разойтись.

– Да, но так нельзя, – с вызовом сказал Ванек. – Нельзя всяким сволочам позволять творить беспредел, тем более пацан – наш, русский!

– Поддерживаю! – произнес свое третье по счету слово за сегодняшний день Серега.

– Охренительная логика, – покачал я головой. – Вы прекрасны в своей простоте. Как только выжили в этом дерьме, что творится вокруг? Ладно, распетляем как-нибудь, пошли жрать плов, он уже настоялся. И руки перевяжите этому, вашему… русскому!

Петровича мы нашли в доме, он, зараза такая, сидел себе за столом и прямо из казана жрал плов. Я настолько онемел от такой наглости, что даже не нашел слов, чтобы как следует его пропесочить. Поэтому молча достал тарелки и разложил остатки плова в них, даже пленному пацаненку досталось немного. На десерт была вареная курица – пара штук небольших курчат. Мясо разломал пополам, каждому по половинке курицы. Турчонку досталась плошка с бульоном.

После сытного обеда чертовски захотелось спать. Глядя на сидящих за столом парней, понял, что и им тоже.

– Я – спать, Петрович – в охранение, и чтобы никого внутрь не пускать, глядеть в оба, если что, орать как резаный. Серега, проверь все оружие, почисть и набей магазины патронами. Ванек, ты обшмонай весь дом и собери все ценное из расчета, что нам надо будет ночевать в другом месте и под открытым небом. Одеяла, теплая одежда, жрачка, посуда, вода, ну и какую-нибудь телегу или тачку раздобудь. И у своего нового корефана смажь раны, а то, не дай бог, заражение схватит. Уяснили? Выполнять!

– Турчонок, теперь за тебя базар. Ты хоть понимаешь, что твоя жизнь сейчас висит на тоненьком волоске? – обратился я к пареньку и, увидев утвердительный кивок, продолжил: – Берешь лист бумаги, карандаш и пишешь на нем сочинение на тему «Почему меня нельзя убивать». Понял? Нет? Поясню. Сейчас тебя проще застрелить, чем вносить раздор в наш такой разношерстный коллектив, поэтому тебе надо поднапрячь мозги и изложить на бумаге свои мысли по поводу того, что может представлять интерес для нас. К примеру, может, ты знаешь, у кого здесь есть схрон, тайник или еще чего ценного. Или, может, где-то по соседству есть одинокая усадьба, в которой живет богатый нувориш. Ну, короче, если хочешь жить, думай, чем ты можешь нам помочь.

– Эфенди, я не писать по-русикий. Говорю едва плохо, – скривился подросток. – Как писать?

– Другими языками владеешь кроме турецкого и плохого русского? Спик инглиш?

– Ес, ес, – радостно закивал головой пацаненок и тут же выдал длинную фразу на английском.

Из монолога турчонка я понял, что если мне, господину офицеру, так будет проще, то он все готов изложить на английском или французском языке. Зовут его Исмаил, ему пятнадцать лет, родители его погибли от Заразы, и здесь его приютили дальние родственники по отцовской линии. Мать Исмаила – русская, а точнее – из Крыма, а еще точнее – из Керчи. Папа – коренной турок, долгое время проживавший в различных странах бывшего СНГ, где представлял интересы пивоваренного концерна «Эфес».

– Ванек, – крикнул я Болтуну, копающемуся в шкафу. – Прикинь, а турчонок-то наполовину керчанин, считай земеля твой, мамка его из твоей селухи родом!

– Что-о-о-о?! – взревел Иван. – Да ладно?! Ну вот!!! Я ж как жопой чувствовал, что нельзя его на растерзание этим уродам отдавать! Земеля, братан!!! – С этими словами он подскочил к непонимающему ничего пареньку и сграбастал его в объятия. – Да я ж за тебя теперь любого порву! Мы ж, керчане, друг за дружку горой! Брателла!!!

Пацаненок явно ошалел от такого поворота событий и попытался высвободиться, но куда там. Ванек встретил земляка, керчанина!!! Можно гасить свет и всем расходиться!

– И, кстати, Керчь – не селуха! Между прочим, это самый древний город на территории Российской Федерации, его история насчитывает…

– Стоп! – прервал я пламенную речь Тихого. – Вон ему и рассказывай, а я твоим Мухосранском сыт по горло. Я спать, а вы чтобы шуршали, как рабы на галерах!

С этими словами я ушел в соседнюю комнату и, расстелив пару трофейных одеял на полу, приготовился вздремнуть пару десятков минут. За стеной Болтун радостно бубнил, втирая Исмаилу историю родного города. У нашего Ваньки помимо страсти к оружию и желанию стать крутым спецназовцем был в голове небольшой (хотя какой, к черту, небольшой, он был большой, просто огромный) пунктик по поводу его родного города Керчи. Он этот свой городишко приплетал ко всему, о чем говорил, и по всем его разговорам выходило, что лучше города на земле быть просто не могло.

Честно говоря, я в Керчи не был, но мне почему-то туда точно не хотелось попасть. Если там хотя бы половина горожан такая же прибабахнутая, как наш Ванька, то чур меня от таких путешествий.

Под монотонный бубнеж Тихого я и уснул.

– Ну что, господин Седов, вы меня точно хорошо поняли? – строго спросил следак. – Отлично, тогда подпишите здесь и здесь. Все, можете быть свободны, из города попрошу не выезжать.

– Мне избрана мера ограничения? – сварливо спросил я.

– Нет… Пока нет, – тут же вернул мне колкость следователь. – Пока можете быть свободны, я всего лишь вас прошу не покидать пределы города. А вы что, планируете уехать?

– Да. Наш вуз идет организованной «коробкой» в Москве на «Бессмертном полку», я, как аспирант, один из организаторов этого процесса. Так что планировал на девятое-десятое мая быть в столице. Можно?

– Конечно, можно. День Победы – это святое, в этом году, кстати, под этот праздник даже амнистию организовали. Жаль, что все эти ваши делишки так поздно всплыли. – Следак гнусно ухмыльнулся. – Чуть бы пораньше, и могли бы получить срок и тут же выйти на свободу по амнистии. Шучу! Ладно, телефон ваш у меня есть, так что будьте на связи.

Я понуро кивнул и поплелся наружу. Вот такой подарочек мне подгадала судьба-злодейка к майским праздникам. Я, конечно, сам виноват, никто на аркане не тащил в криминальные и коррупционные схемы влезать, легких деньжат захотелось, вот теперь и закупайся теплыми носками и чайной заваркой. Обидно, ведь в схеме я был лишь мелкой пешкой, получавшей крохи с барского стола, но, судя, по поведению следака, козлом отпущения решили сделать все-таки меня. Но, как известно из древней мудрости, загнанная в угол мышь опасней льва! Тем более что мышь умна и за последние пару лет приобрела нехилый опыт и кое-какие связи.

– Алексей? – окликнул меня женский голос в тот момент, когда я уже открывал дверь своего трехдверного «крузака».

– Да? – оглянулся я.

На стоянке стояла вишневая «Мазда СХ9», за рулем которой сидела хорошенькая дамочка позднего бальзаковского возраста. Госпожа Разумова собственной персоной. Интересно, что этой бюрократической акуле из администрации университета понадобилось от меня. Сомневаюсь, что эта встреча случайна. А ведь я даже не подозревал, что она знает, как меня зовут.

– Есть пара минут для серьезного разговора?

– Конечно, до пятницы я совершенно свободен. Кофе? – кивнул я в сторону ближайшего бистро. – Или в машине поговорим?

– Езжайте за мной, тут недалеко, спокойное место и без лишних ушей.

Я согласно кивнул, сел в свою машину и поехал вслед за вишневой «японкой». Ехать действительно было недалеко, буквально пару кварталов, и мы приехали в небольшой жилищный комплекс, состоящий из четырех девятиэтажек, стоящих квадратом, в центре которого расположились небольшой сквер, фонтан и детская площадка.

Разумова зашла в один из подъездов, я молча шел следом, на ходу вспоминал, как ее по батюшке. Звали ее точно Карина, а по отчеству, кажется, Георгиевна. А может, и нет? Не помню. Мы с ней по работе вообще не пересекались, нашу кафедру обслуживали другие люди из администрации и отдела кадров. Знал я госпожу Разумову исключительно из-за ее мужа – проректора нашего вуза Степана Викторовича Разумова, занятного старикана, который любил рассказывать, как он поднимал науку во времена Брежнева. У них, кстати, с женой разница была в двадцать пять лет: ей – сорок пять, ему – семьдесят.