Предатель. Я не вернусь

Глеб

Я увидел ее впервые после встречи с отцом Веры. Мы заключили выгодную сделку, и разговорившись ему в этот момент позвонила дочь. Хвастаться Артем Геннадьевич любил. Вот и в тот раз не удержался.

Не знаю, быть может, пристальный взгляд на фото в его телефоне выдал мой заинтересованный взгляд, но я немного как говорится «подвис».

Нежная, красивая, восхитительная. Она стояла вполоборота в розовом платье, а ее длинные, русые волосы были распущены и спускались на одно плечо, обнажая спину. Она смотрела в камеру, но взгляд был послан куда-то дальше. Она не была в прямом смысле там в тот момент. Будто фотографируешь человека, который задумался.

«– Красавица правда? – спросил он и я честно ответил.

– Правда.»

Через месяц я надевал на ее палец кольцо, а она, улыбаясь на камеры шептала мне проклятия.

Забавно, но в ней укладывалась нежность и дерзость в идеальный такой слой. Одно дополняло второе. Каким образом? Я так и не понял до сих пор.

Но впервые я увидел ее настоящую, когда она сбежала от охраны и отправилась танцевать. Нет, не в клуб.

Она нашлась в танцевальной студии и парила по паркету. Это был не балет. Но мне определенно нравилось то, что я видел.

Я ушел до того, как она меня заметила. Ушел с пониманием, что это и было то, в чем она меня обвиняла по итогу. То, чего ее лишили родители. А потом и я, потому что, приняв решение отправить ее учиться она забеременела.

Со временем она приняла, казалось, свою новую жизнь. Я может быть не самый открытый человек, не обнажаю душу перед ней, но все-таки я стараюсь. В ответ я так же получаю ее настоящую.

Вот только открываться до конца мы оба, пока что так и не научились.

В очередной раз пытаюсь сгладить углы, но выходит, наоборот.

Вера едет в театр, а я в офис, откуда поеду по только мне известному маршруту.

Сирота с детства. Выросший в детдоме. Казалось бы, злой на своих родителей. Однако помогающий мужчине, которого бы звал отцом. В таком не признаешься каждому. И огласка мне не нужна.

Языкам нужен повод, а мне покой. Нашел бы я понимания у Веры? Быть может да, но рисковать не хочу.

Она сама брошенная своими вечно требующими отличия родителями, дочь. Я вижу, как она тянется ко мне. Но могу ли я дать ей это тепло в полной мере, если самому холодно?

В клинику вхожу с заднего входа и попадаю в комнату, где мы с ним видимся.

Он почти не говорит. Многое не помнит. Но каждый раз узнает меня и просит прощения, говоря, что не знал обо мне до последнего.

Важны ли мне эти объяснения? Я уже и сам не знаю. Знай он обо мне, чтобы это изменило? Ничего. Я бы все равно оказывался тут, ради этого почти безмолвного разговора «отца» и сына.

Вернулся домой, тут же наткнувшись на Веру, которая проходила из кухни в гостиную со стаканом молока в руке.

Длинная туника, обтягивающая ее красивый живот. Немного поправившаяся и эта ее походка.

Как бы там ни было, ей беременность точно к лицу и не хочу ее пугать, но я хочу ее видеть такой снова.

Не посмотрев на меня, напрямую проходит мимо, но все-таки цепляет взглядом в зеркале, тут же отвернувшись.

– Чем занималась?

– Сидела дома, читала, ела, убиралась, стонала от распухших ног, ела, – отвечает ехидно, усевшись в свое любимое кресло.

Ступаю в ванную, мою руки, умываюсь. Принимаю душ, сменив одежду на домашнюю выходу к ней.

Она может злиться. Она может со мной не разговаривать, но она знает, что сейчас я разверну ее кресло к дивану, сяду прямо перед ней и взяв ладони ее ступни начну разминать, пока она не станет мерно дышать, почти засыпая от удовольствия. А я, слушать тихие стоны и наслаждаться этой музыкой.

– Ненавижу, когда ты так делаешь, – кое-как собравшись говорит мне.

– Как? – улыбаюсь. – Вот так? – нажимаю сильнее в центр ее пятки.

– Ммм… боже… ну почему ты не можешь быть таким всегда? – выдает, находясь в состоянии полного откровения.

– Потому что иначе, тебе станет скучно, – целую пальцы, перемещая губы выше. – Потому что мне нравится сердитая Вера, – дохожу до колен, опуская ее ноги на пол, где оказываюсь сам перед ней.

Она открывает глаза, в которые я смотрю прямо напротив. Женские, тонкие пальчики пропускают через себя мои чуть длинные волосы и сжимает их на затылке.

Приближаюсь как по сигналу к ее лицу и дышу ароматом дорогого парфюма, который раскрывается на ее коже будоража мои рецепторы.

– А я, – шепчет в приоткрытые губы, – все равно ненавижу…

Опускаю руки на ее талию и погладив ее смещаю ладони на большой живот, обхватывая его ими почти полностью в таком положении.

– Как он там? – целую в губы едва коснувшись их.

– Решил, что мне не нужны крайние ребра и работает над их удалением, – тихо смеется, а я опускаю голову и целую в самый центр живота.

– Говорил же там будущий хирург, – наслаждаюсь тем, как она гладит шею, плечи.

– А может костоправ.

– Может.

Ненадолго замираем, и момент почему-то каждый раз исчезает. Словно растворяется.

– Я голоден. Что у нас на ужин?

– Рыба запеченная и овощи. Тебе еще пюре приготовила.

– Спасибо, – целую в щеку и встаю.

– Помочь?

– Не стоит, я сам.

– А подушку мне принести можешь?

– Конечно.

Приношу ей ее любимую вещь, с которой ей удобней сидеть и под звуки какого-то фильма ухожу на кухню, размышляя над тем, что эту стену невидимую, но слишком ощутимую стоит наконец преодолеть. И полагаю, что она состоит из доверия.

Глава 2

Вера

Как только муж скрывается за стеной кухни мне на телефон приходит сообщение с неизвестного номера.

«Привет, малышка! Как ты? Еще помнишь меня?»

Сначала удивляюсь, а потом вспоминаю, что только один человек зная как меня бесит это, мог себе такое позволить.

«Привет, Рома. Прекрасно помню. И даже то, как ты свалил в закат посмеиваясь мне в лицо. С чего вдруг вспомнил?»

Руки дрожат. Потому что я стараюсь не окунаться в тот месяц, когда отец пришел и просто сказал, что есть некий Глеб Титов и я стану его женой.

Мама молчала, пока я выдавала тираду о несправедливости, а стоило попросить у нее защиты и понимания, как тут же встала на его сторону. В общем-то против его слова она не шла ни разу. Чего удивляться?

«– Брось папа, это не смешно, – стою ошеломленная заявлением предков. – Мам скажи ему. Это ведь какой-то бред. У меня есть Рома. А этого старого мужика сплавьте еще кому-нибудь или заведите еще одну дочь.

– Что за разговоры, Вера? – папа, теряя терпение сжимает кулаки и покрывается красными пятнами на лице.

– А ты думал, что я с радостью выйду за этого тридцатилетнего Глеба Титова?

– А ты думала, что я позволю дочери таскаться с этим оборванцем? Не для того я вкладывал в тебя столько денег.

Началось.

– Ну да, заведи снова тему о том, что я твоя главная инвестиция. Мам, а ты почему молчишь? – смотрю на нее уже заранее зная, что я последняя чью сторону она примет. У нас ведь не принято идти против слов папы, даже если это полная чушь.

– Потому что согласна с отцом. Пора взрослеть дочка.

– Я вроде как уже и не маленькая.

– Тогда веди себя соответствующе.

– Вопрос решен, Вера, – перебивает нас обеих и ставит точку. – В эту пятницу будет ужин. Мы пригласили Глеба к нам. Он уже в курсе мероприятия и будущего торжества разумеется. Он не против, поэтому будь готова, – не против? Ну разумеется, ему в жены двадцатилетняя невеста попала. – Принарядись, выберите платье с матерью соответствующее. И не вздумай что-то учудить. Твое будущее уже решено и так было всегда, к чему сейчас сопротивляться.

– А как же то, что я хочу? Вы не дали поступить на хореографический, вы не позволили даже просто продолжить танцевать…

– Потому что эти пляски то, что не прокормит. Не покажет тебя как личность сильную и умную. Хочешь танцевать у тебя есть дом, попросишь Глеба сделает комнату для танцев. Остальное оставь. Тебе двадцать, через год появится ребенок. О каких танцах вообще речь?