Страница 35 из 133
Крупные звукозаписывающие компании тоже не могли не обратить внимания на то, что происходит. Джим Денни, помимо того, что был генеральным менеджером Оpry, владел еще и компанией Cedarwood Publishing, которая, в свою очередь, была связана с фирмой Decca. Пол Коэн из Decca также насторожился. Некоторый интерес выказал и приятель Сэма Рэнди Вуд, который руководил крупной компанией по рассылке грампластинок по почте в Галлатине, штат Теннесси, у него также была и своя небольшая звукозаписывающая компания Dot Record. О восходящей звезде и о новой звукозаписывающей компании узнали и в нью–йоркской RCA Records — узнали не только из публикаций в Billboard и Cashbox, но также от своих агентов на местах. «Все наши дистрибьюторы вдруг заговорили о Сэме Филлипсе», — вспоминал Чик Крампэкер, которого в апреле сделали менеджером по продвижению записей кантри–энд–вестерн. Работал он под руководством директора по репертуару Стива Шоулза. «Чем там занимается эта новая фирма «Сан Рекордз»?» — спрашивали все. Мы получали сообщения от Сэма Эзгро, который работал в Мемфисе, от Брэда Маккьюэна, который работал на RCA и охватывал территорию от Теннесси до Виргинии и обеих Каролин».
Маккьюэн, тридцатитрехлетний уроженец Нью–Йорка, который в то лето отчитывался перед Стивом Шоулзом, хорошо помнит свое первое столкновение с Элвисом Пресли: «Моей «дойной коровой» была территория Восточного Теннесси. Если пластинка хорошо шла в таких городах, как Кингспорт, Джонсон–Сити и Бристоль — вплоть до Ноксвилла, значит, она должна была получить общенациональное признание. Одним из наших лучших дилеров был Сэм Моррисон в Ноксвилле, контора его была расположена на рыночной площади. Сам он, по–моему, был уроженцем Массачусетса и первым из дилеров на Юге применил старый нью–йоркский трюк: он установил над своими дверями громкоговоритель и транслировал пластинки для тех, кто приезжал на рынок со своими товарами. И вот однажды он хватает меня за рукав и говорит: «Слушай, у меня есть кое–что интересненькое. Здесь вообще происходит что–то странное!» И запускает через громкоговоритель «That's All Right». И спрашивает: «Ну, и что ты об этом думаешь? Ты знаешь, мне все время приходится заказывать новые экземпляры. Продаю по коробке в день». Я был удивлен, но сказал: «По–моему, это обыкновенная ритм–энд–блюзовая запись». "Нет, обыкновенной ее не назовешь: ее раскупает публика, обычно заинтересованная только в музыке кантри».
И тут заявляется такой сельский дедушка — у него волос из носа торчало больше, чем из башки, — и говорит с эдаким теннессийским прононсом: «Черт подери, я хочу эту пластинку». Я ничего понять не мог — по виду–то он был обыкновенной деревенщиной. Тогда Сэм перевернул пластинку и запустил «Blue Moon of Kentucky», и я сказал: «Ну теперь понятно. Он хочет пластинку из–за этой песни». Но я был не прав — ему была нужна «That's All Right». Тогда я сам купил два экземпляра пластинки и отправил их Стиву Шолзу, и Шолз ответил: «Да не валяй дурака!» Но я сообщил ему, что Сэм Моррисон уже продал около пяти тысяч экземпляров, что она потрясающе идет в Кингспорте и в других важных точках. И мы с Сэмом Эсгро продолжали слать ему отчеты».
8 сентября Memphis Press–Scimitar проанонсировала «Большое веселье» по поводу открытия торгового центра при аэропорте Ламар. Празднества должны были длиться несколько дней, и в программе числились «Индейские церемонии», «Выступления шотландских, индейских музыкальных коллективов, групп, исполняющих блуграсс, а также музыкантов, известных по радио и телешоу и по грамзаписям», публике предлагался двадцативосьмифутовый «робот–индеец», щедрые призы, а также присутствие «ряда знаменитостей… включая мэра Тоби». В рекламе также сообщалось, что на празднике выступит «новая сенсация Мемфиса в мире грамзаписи… Тот самый Элвис Пресли, который прославился исполнением песен «That's All Right, Mama» и «Blue Moon of Kentucky», который будет петь с платформы грузовика, установленного перед аптекой Катца, вместе с группой «Сонного» Джона из «Орлиного гнезда» во вторник с 9.00 до 10.00». К этому моменту «Blue Moon of Kentucky» стояла на первом месте в мемфисских чартах кантри–энд–вестерна, «That's All Right» занимала седьмое место.
Когда Элвис с Дикси прибыли на место, парковка уже вся была забита автомобилями. Джордж Клейн, который вернулся на полный семестр в Мемфисский университет, вел радиопередачу из гигантской деревянной фигуры индейца. Скотти и Билл приехали туда раньше. «Сонный» Джон уже выступал на платформе, но публика, казалось, ждала чего–то иного. Состояла она почти исключительно из подростков. Их было множество — гораздо больше, чем могло набиться в «Орлиное гнездо». И хотя по количеству публики было меньше, чем на фестивале в парке Овертон, все собравшиеся точно знали, ради кого они здесь.
Джордж вылез из индейца, чтобы объявить выступление группы. Элвис был рад встретить своего одноклассника, старосту выпускного класса и редактора школьного ежегодника, — они не виделись с самого выпускного вечера, а ведь прошло уже пятнадцать месяцев. Джордж сообщил ему, что все лето крутил в Оцеоле его пластинку, и Элвис расплылся в улыбке. Да, они оба изменились за эти пятнадцать месяцев… Они немного поговорили об общих друзьях — Элвису пришло время идти на сцену. Джордж представил их по полной программе — он рассказал, что учился в школе с новой восходящей звездой, при этом он постарался придать своему натренированному на радио передачах голосу особую значимость. Но и он не был готов к тому, каким горячим будет прием, он не был готов к этим воплям, визгу, к этому общему вздоху восхищения, раздавшемуся, когда Элвис склонился к микрофону. Дикси не видела его выступления в парке Овертон — и вот он стоял перед ней, ее первая «тайная любовь», ее герой, с которым она познакомилась на катке Rainbow, совсем неподалеку отсюда.
Скотти запомнил этот день на всю жизнь: «Вот тогда–то мы впервые и поняли, что происходит. Потому что вся стоянка была забита обезумевшими подростками». Им понравилась «клоунада» Билли, а вихляния Элвиса здесь уже не шли ни в какое сравнение с теми робкими попытками «двигаться правильно», кои он предпринял в Овертоне, — и все же публику «заводил» в первую очередь ритм, а реакция публики на него — реакция подростков прежде всего — и была тем самым импульсом, который вывел музыку на совершенно иной уровень. Все настолько вышло из–под контроля, что становилось по–настоящему страшно.
После концерта Элвис недолго «общался с народом» — в толпе он заметил нескольких зрителей, которых знал лично, и все они мечтали поговорить с ним; некоторые из них даже требовали его автограф. Глядя на него, наблюдая за тем, как он открыт для публики, Дикси подумала, что, быть может, это и есть его потолок, его максимум, для нее это был успех высочайшего качества и уровня, для обычного человека такой успех мог быть пределом мечтаний. Джордж же искренне восхищался всем происходящим. Ему пришлось вернуться и вести концерт из индейца (а также гнать свой репортаж в эфир), но, как он сказал, «нам с Элвисом надо бы встречаться почаще». Надо сказать, что среди публики нашлось несколько парней, которые бормотали что–то вроде, что они, мол, не понимают, почему такой переполох, чего такого особенно в этом странном малом в черных штанах с розовыми лампасами, с набриолиненными волосами и прыщавым лицом — он выглядел так, словно пользовался косметикой. Во Флориде братья и сестры рассказали Ли Денсону о том переполохе, который устроил в городе Элвис, но он отказывался этому верить. Он же мальчишка, который с большим трудом может построить аккорд, которому Ли пытался научить его в Лодердейл–кортс всего пару лет назад, — среди них всех он был самым последним, кто когда–либо мог бы рассчитывать на успех! Ли выступал со своей обычной программой, совмещая сценическую карьеру с работой коридорным в Ки–Уэст. Писатель Эрнест Хемингуэй даже заявил, что он, Ли, — его любимый певец, а тут Элвис Пресли и вся эта непонятная шумиха вокруг него! «Разница между мной и им, — вспоминал Ли, — это и было тем самым, во имя чего я вкалывал. Я стремился к ней. Нью–Йорк, Голливуд — везде я мечтал сохранить эту дистанцию. А он падает в совершеннейшую дыру и выходит оттуда с золотыми часами и цепью в несколько карат!»