Трубадура

- Леночка в третьей городской работает.

- Врач? – в общем-то, ожидаемо. С таким-то отцом.

- Да нет, знаете ли… - неожиданно стушевался Павел Корнеевич. – Она, в некотором роде не совсем врач, и…

Тура фыркнула.

- Елена Павловна охранником трудится. Сидит на входе и проверяет, чтобы все были в бахилах. У нее даже табельное оружие есть, угу. Резиновая дубинка. Она ее даже применять умеет, - и, после паузы, и прямо глядя в глаза Степе, добавила с отчетливой глумливой интонацией. – По прямому и особенно косвенному назначению.

Степа подтекст уловил отчетливо и покосился на профессора. Дуров смущенно прокашлялся. Но смолчал. Понял ли неприличный намек – сказать трудно. Вероятнее всего, нет. Поправил галстук, отпил чаю. И продолжил разговор уже о следующем поколении.

- Самая моя большая беда и боль – это знаете что, Степан Аркадьевич? Что Турочка не стала поступать в медицинский. А ведь у нее способности. Но вбила себе что-то… - Дуров сокрушенно покачал головой.

- А моя самая большая печаль – это то, что ты меня в мореходку не пустил поступать! – деланно веселым тоном произнесла Тура – кажется, ей было неловко за свою недавнюю резкость.

- Тура, это совсем не женское дело! – сердито насупил брови дед.

– А во мне, может, дуровские флотские корни заговорили, - парировала внучка. Разговор был явно с давней историей, но Степа никак не мог поймать интонацию – шутят или нет? – Или рённингеновсие капитанские гены прорезались.

- Тура! – отчего-то сердито одернул девушку Павел Корнеевич. – Подлей-ка лучше гостю чаю.

Привычку помогать Туре убирать со стола можно было уже считать закрепившейся. Ему буркнули «спасибо» и выдали полотенце - вытирать посуду.

- Слушай… - Степа пристроил кружку на примеченное ранее место. – А ты, правда, что ли, в мореходку хотела поступать?

- Была такая блажь, - пожала тонкими плечами девушка. – Тогда как раз второй год как стали девчонок принимать. Мечтала, да. Но дальше мечты дело не пошло. Там же математику надо знать, физику. А у меня с этими предметами как-то не сложилось в школе. – Вручила Степке кастрюлю и вдруг тихо добавила. – У меня отец – капитан.

- Настоящий? – почтительно поинтересовался Степан. Он сам вырос у моря, и уважение к морскому делу впитал с соленым воздухом.

- Настоящее не придумаешь. По морям ходил – Балтийское, Северное, Норвежское, Баренцево. Потом списали на берег.

- Почему? – вопрос вылетел сам собой.

- Пил, - после паузы. – Сильно. – А потом без паузы. - Кастрюлю в тот шкаф. Там, на верхней полке расписка лежит. И ты про Кокоса обещал рассказать.

- Не кокос, а Кос, - вообще, на «Кокос» Степка реагировал обычно бурно и обидчиво, но тут – почти не задело. – Я в греческом клубе играл два года. Фамилия – Кузьменко, Кузьма – это от греческого Косма. Так меня и перекрестили в Коса.

Она рассмеялась - мягко, без издевки.

- А ларчик просто открывался. Греция, значит. Надо же…

Степка потрогал рукой на предмет надежности и устойчивости древний на вид стул, оседлал его и неожиданно пустился в откровения.

- У меня там родственники. Дальние. Дед был греком. Константинас Георгадис. А меня что-то после армии никуда не брали – играть, я имею в виду. Тухляк был, короче. И я поехал с родней знакомиться. А там, - щелкнул пальцами. – Р-р-раз – и сложилось. Понравился я «Олимпиакосу» - и два года за них играл.

- Ого, - Тура вручила ему пригоршню ложек и вилок. – А как тут оказался?

- Продали, - пожал плечами Степка, методично вытирая между зубчиками.

Она звонко рассмеялась.

- Продали?! В Греции не в курсе про отмену крепостного права?

- Ладно, поймала, - ответно улыбнулся Степан, укладывая столовые приборы в ящик. – Это называется трансфер.

- И как тебе после трансфера тут?

- Нормально. Мне тут привычнее. А по деньгам даже выгоднее.

- Знаешь, - она выключила воду и обернулась от раковины. Оглядела его всего – верхом на стуле, копна черных кудрей, большие глаза и тонкий ровный нос. – Ты похож на грека. Я вот греков себе именно так и представляла.

- Знаешь, - в тон ответил он, разглядывая ее тонкую фигуру в неизменном черном и белые волосы. «Цвета льна» - вылезло откуда-то в голове. – Ты тоже похожа на норвежку. Я норвежцев именно так и представлял.

- Здорово, когда люди не обманывают твоих ожиданий, верно? – сказала она тихо вдруг. И, пока Степка от удивления округлял глаза, поспешно добавила: - Ты в душ идешь? Я хочу принять ванну, раз Елены нет.

- Нет, - качнул головой Степа. – Я после тренировки у нас там сходил.

Девушка кивнула и вышла с кухни. Степка сладко потянулся. Чистый, сытый, довольный. День определенно стоит считать удачным.

От этого оптимизма мало что осталось, когда Степа устраивался спать. Не койка - финиш полный. Жесткая, короткая. И одеяло до середины икр. Надо будет у Туры спросить завтра – может быть, у них есть одеяло подлиней. С этой мыслью Степан заснул.

*

Вопрос с одеялом был поднят утром на кухне.

- Тура, а у вас одеяла другого нет?

- Мерзнешь, что ли? – девушка торопливо допивала кофе и доедала бутерброд с сыром.

- Ноги… торчат.

Она смерила его с ног до головы. Кивнула. А потом прыснула.

- А в кровати ты как? Помещаешься?

- С табуреткой нормально, - буркнул Степка.

Тут уже зазвучал звонкий беззастенчивый смех. А потом Тура посмотрела на часы и смех оборвался.

- Черт! Опаздываю! Степаша, овсянка на плите, ешь, пока теплая.

- А… Э… Спасибо, - никак не ожидал, что ему предложат завтрак. И назовут Степашей. Спасибо, что не Хрюшей.

- Про одеяло вечером поговорим! – донеслось из коридора.

Вечером до одеяла дело дошло не скоро. Сначала был ужин. Ароматнейший рассольник, и жареная скумбрия с рисом. Ничего особенного, но вкусно – не оторваться. И почему в этом доме, за этим столом, Степан чувствовал, что его постоянно зверский аппетит не является предметом для насмешек? Павел Корнеевич утверждал, что здоровый мужчина, занятый физической работой, должен потреблять не менее трех тысяч килокалорий в сутки, громил новомодную систему дробного питания, приводя в помощь себе медицинские термины, из которых Степа опознал три. Тура с улыбкой, но молча приносила добавку. И Елены снова нет – это счастье, однако – Степан уже оценил.

После он привычно помог Туре убрать со стола. И так же привычно вытирал посуду, расставляя ее по уже примеченным местам. Заодно и время есть – поговорить.

- Слушай, Ту, может быть, мне вам денег добавить? А то обжираю вас регулярно.

- Как ты меня назвал? - она резко обернулась от раковины.

Как, как… Как в телефоне записал – так и назвал. Ему трудно давалось это имя – Тура. Оно было каким-то грозным и чужеродным, как рокот холодного северного моря. Нет, с учетом ее норвежских корней, оно, может, и подходит. Но не ей – с ее тонкостью и бледностью. Ту – живее как-то. И короче.

- Извини, Тура, - он старательно вытер чайную чашку профессора и поставил ее на блюдце с таким же рисунком. Это называется, как Степе объяснили, чайная пара.

- Нет, повтори, как ты меня назвал!

- Ту, - решил не вступать в пререкания. – Я тебя так в телефон записал – торопился. Ну и это… по привычке.

- А, знаешь, ничего, - она наклонила голову, словно прислушиваясь. – Ту-ту-ту… Мне нравится. Называй. Разрешаю.

- Премного благодарен, - Степан перекинул через плечо полотенце. – Так что там с одеялом?

- Ничего, - Тура вздохнула и снова принялась за посуду. – Пока то, что есть под рукой - все короткое вашей длинности будет. А ты как обычно выкручиваешься?

- Никак, - мрачно буркнул Степан. – Так и мерзну всю жизнь. Дома только – и кровать отец сделал сам под мой рост. И одеяло Василиса сшила.

- Ну раз Василиса сшила, значит и я сошью, - беспечно пожала плечами девушка. – Одеял дома куча, из двух одно сделаю как-нибудь.

- Спасибо, - слегка ошарашено ответил Степан. Такого участия к своим проблемам никак не ожидал. И вспомнил, с чего был начат разговор. – Слушай, Ту, может, я доплачивать буду? Раз уж вы все равно меня кормите?