Трубадура

Тура на работе на хорошем счету. К двадцати семи она поняла, что для всяческих манипуляцией с женским лицом и телом у нее руки вот прямо точно из того места, которое надо, растут. И любыми новыми техниками и аппаратурой она овладевала мгновенно и безошибочно. Только вот выливалось это в то, что работы становилось все больше. В деньгах это тоже, конечно, выражалась, хотя и не в той мере, в какой Туре считалось справедливым. Но тут уж если работаешь не на себя, а на дядю – а в ее случае, на тетю – терпи. Она мечтала о своем деле, набиралась опыта и знаний. Только вот мечты эти, скорее всего, так и останутся мечтами. Денег на свое дело такими темпами не заработаешь. Особенно если тебе приходится содержать еще и деда. Всю свою пенсию он тратил не пойми на что. По крайней мере, Тура никогда не спрашивала. И денег на ведение домашнего хозяйства не просила никогда – так повелось после смерти Клары Корнеевны – к тому моменту Тура уже работала. И после ухода из жизни двоюродной бабушки как взвалила на себя все – так и тащила. Первое время дед давал деньги, а потом перестал. С памятью у него становилось с каждым годом все хуже.

До дома, с учетом очередной душеспасительной беседы с хозяйкой салона о необходимости усердного труда на ее, хозяйкино, благо, Тура добралась уже к восьми. Вот и парадная родная. С Турой поравнялся шедший навстречу упитанный молодой человек с уже тронувшими лоб залысинами. Вид он имел страшно довольный и даже, кажется, насвистывал. Было что-то в его внешности, показавшееся Туре смутно знакомым. Она даже остановилась, не дойдя метра три до парадной. А он прошел мимо. Почти. Но за спиной Тура услышала, как шаги замерли. И обернулась.

Они сообразили одновременно. И воскликнули тоже одновременно.

- Трубадура!

- Боцман!

Спустя секунду они уже обнимались. Потом, спустя еще секунд десять, смущенно отстранились и теперь смотрели друг на друга, устыдившись своего порыва.

- Ты… похудел.

- И полысел, говори уж сразу, - хохотнул Яшка Больцман, ее одноклассник. – А вот ты вообще не изменилась. Вообще. Странно, что я тебя сразу не узнал.

Они стояли у парадной Туры, смотрели друг на друга и вспоминали.

*

С первого и до последнего класса эти двое торжественно пронесли звание белых ворон всей школьной параллели.

Маленькая худенькая Тура стала объектом насмешек сразу же. Необычный цвет волос, еще более странная речь – она к семи годами все еще говорила тихо, невнятно, неуверенно и с акцентом. Имя странное. Когда всех детей просили назвать имя, она встала, едва видная из-за парты и пробубнила себе под нос: «ТураДурова». Прозвище «Трубадура» тут же прилипло к ней. Иногда его сокращали до просто «Дуры».

Яшка Больцман, круглый отличник, игравший на фортепиано и домбре, которого до седьмого класса водила в школу бабушка, был тоже классическим кандидатом в парии. Подружились они только в четвертом классе, но сохранили свою дружбу до конца школы. А потом Яшка поступил в ИТМО (1), через два года по обмену уехал в Калифорнийский Университет, и пути их разошлись.

*

Сейчас перед Турой стоял совершенно другой человек. Не тот Яшка Больцман по прозвищу «Боцман», которого она знала в школе. Он больше не был круглым – скорее, слегка перекачанным, а не упитанным, как ей показалось в начале. Высокий лоб, переходящий в начинающуюся раннюю лысину, его не портил. Живые глаза, улыбка и общий вид крайне уверенного в себе и довольного жизнью человека.

- Яша, ты какими судьбами тут? – с чего-то надо было начинать разговор.

- Бабушка умерла. Приехал вопрос с квартирой решать.

- Мои соболезнования. А родители?

- Они давно в Израиле, - пожал плечами Больцман. – Не, они на похороны приехали. Но уже обратно свалили. Бабку сколько раз с собой звали, - Яша вздохнул. – Но она наотрез, в глухую несознанку. А теперь вот… квартиру мне завещала, я и расхлебываю.

Тура внимательно разглядывала молодого мужчину напротив. Ну надо же. Яшка, Яшка, ты совсем другой.

- Ты… там же… на втором этаже?

- Да ну тебя! – Яшка только что руками не замахал. – Там ужас что творится! Там жить невозможно. Я на Английском квартиру снимаю. А эту, бабушкину, надо сначала в порядок привести, ремонт хотя бы косметический. А потом уж продавать. Да еще кошки эти, - закатил глаза. – Слушай, Тура, тебе кошка не нужна? Рыжая есть, и полосатая, и какая-то белая, но она со сломанным хвостом…

Тура рассмеялась.

- Нет, спасибо, мне и без кошки проблем хватает.

- Дед? – понимающе кивнул Больцман. – Жив еще, курилка?

- Жив, - кивнула девушка. – И, надеюсь, еще поживет. Знаешь, не готова я морально к похоронам и… Ой, извини!

- Да нормально все, - махнул рукой Яша. – Дело житейское.

- Ты с родителями живешь? – ей на самом деле было интересно. И усталость вдруг спряталась, и мелкий дождь вперемежку со снегом, сыплющийся сверху, не мешал.

- Я в Канаде сейчас живу, - с легким оттенком самодовольства сообщил Яков. – А до этого в Штатах работал.

- Тебя так надолго отпустили с работы? – Больцман говорил о каких-то свершено удивительных для нее вещах. И было правда любопытно ужасно.

- А я, знаешь, решил тут пожить, - усмехнулся Яша. – Уже и работу нашел. И по деньгам нормально, без потерь. Одноклассников этих ваших буду админить. Потусуюсь тут полгода-год – как дела с наследством решу. А там видно будет.

Туре оставалось только уважительно кивнуть. Видели бы сейчас Яшу-Боцмана те, кто над ним смеялись в школе. Тура была уверена, что никто из них не добился того, что имел сейчас Яша – высокооплачиваемую работу, которая позволяла ему легко перемешаться между странами и жить там, где удобно.

- Ты с кем-то из наших общалась? - Яшка словно угадал ее мысли.

Тура отрицательно покачала головой.

- Как на личном фронте? – вдруг спросил Больцман.

- Отступаю и несу потери, - сказалось неожиданно и грустно.

- Тура… - а взгляд у него тот же. Жалостливый взгляд Яши Больцмана, который в школе гладил ее по голове и рассказывал, как побьет ее обидчиков.

- Ай, ерунда, - отмахнулась она. – Знаешь любимую присказку лаборантов: «Все дерьмо кроме мочи. А у некоторых и моча – дерьмо», - Яшка слегка смущенно хохотнул, а она продолжила: - А у тебя как на этом фронте?

Следующие пять минут Туре на экране навороченного смартфона демонстрировали фото подружек бывшего заучки и толстячка Яшки-Больцмана. Судя по фото, Яша питал страсть к брюнеткам с пышными формами и пухлыми губами. Девушек было примерно шесть или семь, и, судя по комментариям Яшки, они скрашивали его одиночество на протяжении последних лет пяти. Кажется, последовательно. А, может быть, и параллельно.

Экран телефона вдруг щедро присыпало каплями, и Тура поняла, что замерзла. Пальцы – особенно.

- Сволочная тут погода, - буркнул Яков.

- В Канаде лучше?

- В Канаде примерно так же. А вот в Лос-Анджелесе куда как лучше. Слушай, Тура…

- Да?

- Может, встретимся как-нибудь, посидим, поговорим в нормальной обстановке. Где-нибудь в кафе или ресторане.

- Давай, - легко согласилась она. - К себе не приглашаю, сам понимаешь, дед, а вот в кафе – с удовольствием.

Они обменялись номерами телефонов. И она еще какое-то время смотрела на Яшкин силуэт, который то и дело пересекали серые росчерки ветра с дождем.

Так, пора домой. Там еще дел по приготовлению к приему нового жильца - вагон и маленькая тележка.

*

Она стояла в темном проеме двери, сложив руки на груди.

- Это все твои вещи?

Степа поправил на плече лямку спортивной сумки и шевельнул ногой.

- Вот еще.

В проем выдвинулась огромная спортивная же «Атомик».

- Уже больше похоже на правду, - кивнула девушка. На ней снова были черная футболка и черные джинсы. – Ну, заходи, коли пришел. Только паспорт сначала давай.

- Что, прямо тут, на пороге?

Она отошла вглубь квартиры и протянула руку.

Паспорт.

Требование было справедливым и ожидаемым. Степка пристроил сумку у дверей, вторую опустил на небольшой деревянный стульчик – кажется, детский.