Трубадура

Тура засыпает, крепко обнимая своего спасителя, квартиранта и просто обалденного парня Степку Кузьменко.

***

Утро случилось трудным и отчасти беспамятным. Потом память стала возвращаться – неохотно и будто делая одолжение. Степа не торопился открывать глаза и лежал тихо, сверяя показания памяти с ощущениями собственного тела.

Дорога, аэропорт, вердикт Кароля - это более-менее четко. Потом провал. Потом… потом самое интересное. Член Леонтьевич в роли насильника. Степка его бил? Сильно бил, вроде. Пошевелил пальцами на ногах и руках. И то, и другое подтвердили, что были используемы накануне именно по этому назначению.

Черт. Не глюк значит. Не бред температурный.

Рискнул открыть глаза. В постели он один.

А засыпал вчера вроде с Турой. По крайней мере, последнее, что помнилось – ее холодные пальцы на груди. А теперь вот один. Да тут и не уместиться вдвоем - на койке этой. Степка сдался и сел на постели – может, в вертикальном положении будет лучше думаться? Тело отозвалось ломотой, а он ему в ответ – стоном. И, словно звуков этих и ждали – открылась дверь. В комнату вошла Ту. В руках ее был поднос. С него пахло чем-то теплым и нужным.

- Привет.

- Привет, - закашлялся, подышал хрипло, снова закашлялся.

- Я принесла тебе лекарство.

Все, тут мозг категорически заявил, что без порции калорий соображать отказывается. Степка протянул руку и сцапал чашку. От нее шел горячий пар и пахло медикаментами.

Степка выхлебал больше половины, когда Тура подала голос.

- У тебя из куртки выпал пакетик. И бумажка с назначением врачебным.

- М? – ничего умнее сказать пока не мог.

- Я порошок развела, и в аптеку сходила, - Тура кивнула на упаковки с лекарствами на подносе.

- Спасибо, - тупить получалось качественно. Думать – вообще никак.

- Как ты себя чувствуешь, Степа?

Офигеть у них светская беседа. Особенно в свете произошедшего вчера.

- Нормально, - допил в один глоток лекарство. И понял, что, в общем-то, жить можно. И даже нужно. – А ты… как?

- Нормально.

«Повторюша тетя хрюша», – так говорили в его детстве. Степка наконец-то повернул голову и посмотрел ей в лицо. Оказывается, она уже сидела рядом. Как в тот раз, когда целовались. Так, нет, не то воспоминание.

- Слушай… - он потер умеренно и тупо ноющий висок. – А с фига ли ты его вчера пустила? То есть нет, не то хотел сказать. Как оно вчера все… Нет, ты не отвечай, если не…

Башка не соображала совсем. И подал голос мочевой пузырь. И в душ бы надо. И вообще – жрать чего-то хочется. А он сидит тут и разговоры ведет. Но надо, наверное, спросить. Не, точно надо.

- Степ… - Тура аккуратно поставила поднос на пол. – Степка…

А потом положила голову ему на плечо и притихла. Ему даже в туалет перестало хотеться.

- Ту, я так не понимаю, - рука сама собой легла на ее худенькие плечи. – Словами скажи.

- Это вот ты мне скажи, - она вздохнула, и стало щекотно в шее. – Скажи мне, как так может быть, что мать дочь свою ненавидит? Может, я ей не родная, а, как думаешь?

Степка смог издать только нечленораздельное мычание. Логику он пока не улавливал – если она в словах Туры была, конечно.

- Смотри, - на ее раскрытой ладони лежали ключи. – В коридоре нашла. Это ключи бабушки. У нас два комплекта запасных было – бабушки и Клары Корнеевны. Клары комплект я тебе отдала, а бабушкин лежал в комоде. Недавно куда-то свои ключи засунула, торопилась, хотела запасные взять – а их нет. На том месте нет, где всегда лежали. Пришлось все-таки свои искать, на работу чуть не опоздала. А оказалось… понимаешь… - она подкинула ключи на ладони, а потом уткнулась лицом ему в плечо. – Она этому уроду ключи сама дала.

Внутри стало так горячо, что желудочный сок вскипел, наверное. И подкатило к горлу, и пришлось дышать носом часто. Продышался.

- Слушай… - пальцы сами собой сжались на тонком плече в черной футболке. - А он что-то успел… ну… он тебе сделал что-то?

Вопрос был на грани приличий, а, может, и за ней, но ответ был Степке нужен. Очень нужен. Чтобы понять для себя – он совсем дурака свалял, не добив скотину, или с этим дальше можно жить.

- Он связал. Рот заткнул. Ла...пал… - Тура шумно выдохнула и подышала носом, как он только что. Степка же, наоборот, дыхание задержал. – Гадости всякие говорил – что делать будет. Шлепнул пару раз – но рукой, и не очень больно. Все. А… - тут она вздрогнула всем телом. – Степ! Он же там камеру поставил и снимал!

Так, это требовалась осмыслить, но не в текущем состоянии.

- Разберемся, - оказывается, на подносе был еще бутерброд с маслом и сыром. И вторая чашка – с чаем. Ими Степа и занялся. – И с Падлной разберемся.

- Бесполезно, - щека Туры так и продолжала прижиматься к его плечу. Впрочем, жевать и пить чай это Степке не мешало. – Ее не исправишь. Она же у меня жениха увела.

Остатками бутерброда Степа чуть не поперхнулся.

- У деда был ученик – из числа последних. Его звали… Неважно, в общем. Мне было двадцать. Ему – тридцать четыре. Я влюбилась. Смертельно. Знаешь, как можно влюбиться сопливой малолетке во взрослого мужика. Хотя тебе-то откуда знать? – Степка согласно кивнул и проглотил остатки бутерброда. Ему снова очень захотелось в туалет, в душ и еще чего-то сожрать. Но он точно знал, что прерывать исповедь на таком месте своими низменными потребностями нельзя. – У нас была возвышенная любовь, вполне земной секс и предложение руки и сердца. Даже дед одобрил и благословил наш союз. А потом я его застала нажаривающим Елену прямо на обеденном столе. Прямо везет мне… на столы.

Она всхлипнула. Степке осталось только обнять крепче. Что тут еще сделать-то можно? Про Падлну он, в общем-то, давно все понял. Когда молчать стало совсем невозможно, Степа наморщил лоб и выдал.

- Знаешь, бабка моя как говорит – жизнь ненужных людей из твоей жизни убирает. Это она про мою мать так говорила.

- Степа… - Тура ахнула неверяще. – У тебя тоже…

- Слушай, Ту, - Степка сдался зову плоти. - Я в туалет хочу - песец как. И в душ мне надо. И еще это…

- Овсянки? – она подняла голову и улыбнулась – грустной улыбкой, но Степа и этой был рад.

- Если это не сильно нагло с моей стороны.

- Степ, ты меня вчера спас. Проси все, чего хочешь, - улыбка стала уже не такой грустной.

- Тогда овсянка на молоке и два яйца. Вкрутую.

- Будет исполнено, Степан Аркадьевич. Иди уже, пока не обмочился.

***

Завтракал Степка стоя и на кухне. Оказывается, профессор уже откушал и работал. А Тура…

- Ты не работаешь сегодня?

- Я позвонила и сказала, что заболела. Выслушала о себе много лестного, но… Неважно.

Вопросов на тему работы Степа больше задавать не стал, вместо этого попросил добавки каши.

- Ту, слушай… А ты деду… не…

- Нет.

Ответ был короткий, как и были краткими рваные движения, которыми она вытирала чашку. Ну и правильно, так-то. Чего старичок сделать может? Только расстраивать лишний раз.

Финал завтрака был испорчен явлением Елены Преужасной. Она возникла в проеме кухни разгневанной фурией.

- Тура, что тут произошло?! Мне звонил Кирилл, сказал, что его избили!!!

- Избили? – даже Степану стало страшно от голоса Туры. И от того, как она медленно приближалась к Елене Павловне, стоявшей в дверях. И вспомнились почему-то слова Ту про неродную мать. Это было бы отличное объяснение. Потому что более непохожих друг на друга женщин трудно было представить: молодящаяся перезрелая дама в ярком макияже, нелепых обтягивающих шмотках и нервной струной натянутая беловолосая тонкая девушка. – Он пытался меня изнасиловать!

- Ой, Тура, - Елена Падлна даже сдула со лба несуществующую прядку. – Это все твоя фригидность и потаенные сексуальные фантазии. Ты все это себе придумала.

- Придумала?! Ты своему любовнику дала ключ, чтобы он надо мной… меня… ты тварь!!!

У Степки молниеносная реакция. И руку он перехватил – еще на полпути до щеки Туры.