Трубадура

Так, что именно он сказал не по-русски?

- Ты меня вообще слушаешь?!

- У нас в семье только дед глухой, - Тура медленно протянула руку, а потом резко выхватила у него из пальцев блюдо. – Не лезь не в свое дело, Кузя!

Специально так его назвала. Специально, чтобы разозлить. И он разозлился. Потому что дурная донская кровь.

- Что, нравятся взрослые дядьки?

- А что, нельзя? - глаза ярко-синие сузились до размеров бойниц. И сейчас оттуда бахнет!

- У нас свободная страна, - фыркнул Степан. – Да только вот что имей в виду. Этот Леонтьевич явно к своим сединам ничего не нажил, кроме геморроя, гастрита и импотенции. Это все есть – отвечаю. А денег нет.

- А мне, значит, деньги нужны от него? – вкрадчивостью кобры перед прыжком.

- Ну, ничего другого в его возрасте предложить уже не могут.

- Значит, по этой аналогии… - белые пальцы любовно поглаживали край блюда в попугаях и гроздьях винограда. – У тебя, в твои юные годы, есть что-то иное, чтобы предложить женщине. А вот денег, опять же силу возраста, увы… Не дороговато ли вам у нас, Степан Аркадьевич?

Разговор приобретал все более нелепые и даже абсурдные очертания. Но Степа, ведомый то ли свой упертой бараньей прямолинейностью, то ли известного качества и темперамента донской кровью, выпалил:

- У меня денег нормально! У меня… у меня… – мелькнула и тут же угасла мысль промолчать. - У меня банковский счет в евро, и там, знаешь, нормально! И деньги все вложены, и работают. И…

- Что же ты тут делаешь тогда, такой весь из себя состоятельный и в евро?

Ее интонации были откровенно глумливыми. И объяснять про собственные умозаключения на тему переменчивости спортивной фортуны, травм, вероятности прекращения карьеры в любой момент, о троюродном брате – биржевом маклере из Афин, который очень правильные советы дал в свое время – собственно, и не стоило. И в кои-то веки Степе удалось взять и кровь, и темперамент под уздцы. И ответил спокойно.

- Ты же внучка профессора, Тура. Хотя бы иногда пользуйся мозгами. Не может быть, чтобы тебе совсем ничего не досталось от дедовых.

Ушел тоже спокойно. Звук разбившейся посуды настиг его же на пороге комнаты.

Она смотрела на осколки подарка Матильды Кшесинской. И ты тоже. Сволочь ты, Кос. Какая же ты сволочь. Греческая!

*

В декабре город белых ночей вполне можно назвать городом черных дней. Светает в одиннадцать, темнеет уже в четыре. Улицы словно накрывает темным сырым холодным одеялом – и в нем трудно дышать, и думать, и радоваться.

Серию выездных игр Степка предвкушал. Казань, Новосибирск, Красноярск - в любом из этих городов будет лучше, чем сейчас в Питере. Установочная сессия со скрипом, но сдана, и можно сфокусироваться только на игре. Тем более что игра шла, и даже Матуш хвалил – а уж он на похвалу был скуп, будто деньгами выдавал.

- В семь в Пулково, - хлопнул в ладони Матушевич. У него даже хлопки ладонями выходили басом. – Не опаздывать. Не бухать. Баб не трахать.

- Еще бы молоток и гвозди для нимба выдали, - тихо, чтобы не услышал тренер, проговорил Дерягин. – При такой жизни отрастет ведь – как бы не потерять во время игры.

Степан только хмыкнул. Последнее из числа тренерских предупреждений было для него совершенно излишним. Новое жилье, с многих точек зрения удобное, имело один существенный минус. Баб туда водить было никак нельзя. Причем причину себе Степан не мог объяснить – ни внятно, ни вообще никак. Ну и ладно. Злее в игре будет. Вот так, да.

*

Пара за столиком в ресторане индийской кухни походила на не первой свежести влюбленных. Но являлась ли таковой на самом деле – определить было совершенно невозможно. Даже если подслушать разговор.

- Елена Прекраснейшая, - седой мужчина импозантно целовал своей даме пальчики. – Ты же понимаешь, что это для нас в первую очередь. И для блага этой несчастной девочки!

- Кирилл, ты не представляешь, - рыжеволосая густо накрашенная дама напротив вздохнула во всю полноту своего пятого размера. – Она совершенно фригидная! Совершенно! Это все Ларс, мой бывший муж. Он был невозможно холодный и закрепощенный. И это все передалось Туре. Я чувствую в ее присутствии холод.

- Она сдерживает раскрытие твоей сексуальности, царица души моей, - мужчина потерся своей бородой о женские пальцы. – Того факта, что она твоя дочь – не изменить. Меня это невероятно возбуждает – что у такой прекрасной женщины уже есть взрослая дочь. Ты в зените своей женской силы, о, Елена. Но она, твоя дочь… она сдерживает тебя.

Кирилл Леонтьевич нес откровенную чушь и развешивал отменную лапшу. Но эта лапша весьма органично располагалась на ушах перезрелой озабоченной дуры, что сидела напротив. Однако девочка у нее – до мурашек. Взгляд - лед, губы – презрение. Такие особенно хороши в оковах. Таких особенно приятно ломать. Чтобы презрение в глазах сменилось покорностью и мольбой.

- Я понимаю, - она гулко вздохнула, демонстрируя все богатство декольте. – Такого мужчину, как ты, не может привлечь такое невзрачное недоразумение, как Тура. Но если ты считаешь, что надо…

- Надо, королева моя, надо! – он пылко поцеловал запястье. – Ты же прочла ту книгу, что я тебе дал. Индийского автора?

Книжку Елена не осилила дальше третьей страницы. Только картинки посмотрела, картинки ей понравились. Задорные, с огоньком.

- Читаю, - она скромно потупилась на всякий случай. – Не быстро. Потому что очень внимательно.

- Ты настолько же умна, насколько красива, - усы кокетливо защекотали женское запястье.

А на стол лег ключ.

- Завтра у меня сутки. Отец спит без слухового аппарата и ничего не слышит. Тура обычно приходит к восьми.

- А этот… верзила-идиот?

- Квартирант уехал на какие-то соревнования, - поджала губы женщина.

- Ну тогда не переживай, цветок мой! – еще один демонстративно пылкий поцелуй пальцев, унизанных недорогими серебряными кольцами. - Все будет в лучшем виде!

Рассталась пара вполне довольная друг другом. Правда, представление о том, что будет происходить в одной коммуналке Адмиралтейского района, у них сильно разнилось. Кардинально даже.

Елена восхищалась этим мужчиной, он был ей нужен, необходим. Он говорил прекрасные вещи, будоражил ее воображение, был богат и умен. Остальное ее не интересовало.

Мужчина же был заинтересован совсем не в ней.

*

На Питер упала метель. Или напала - так точнее. Злая, порывистая, декабрьская. Питерская. Степан наблюдал метель из окна такси. В машине тепло, и мягко поет «Ретро FM» про «на дальней станции сойду». Через несколько часов Степа тоже сойдет на очень дальней отсюда станции.

В стекло зарядило снегом – словно огромная невидимая рука кинула прицельно снежок. Степа даже вздрогнул. И поежился. Несмотря на тепло салона, вьюга за стеклом вызывала озноб.

- Шоб у меня с женой так стояло, как Московский сейчас стоит! – с неповторимым одесским выговором выругался таксист. – Час тут прокукуем. Во сколько-таки рейс, вы сказали?

- В восемь сорок.

- Восемь сорок - не семь сорок, успеем!

Смешно мужик пошутил. Но смеяться не хотелось. Или не достало сил. Вдруг.

К тому моменту, когда машина добралась до Пулково, Степе было уже конкретно нехорошо. Но он еще питал надежды и иллюзии. Что просто творогом траванулся. Что в машине укачало. Что это…

- Грипп, - вынес безжалостный вердикт Кароль. – У него тридцать девять и одна.

- Твою мать, Кузьменко, ты нашел, когда болеть! – привычно заорал Матуш. В ответ Степа совершенно без злого умысла и абсолютно неконтролируемо блеванул тренеру прямо под ноги. Немного полегчало.

- Черт… - это убедило Матушевича лучше всяких слов. – Артур, может, его в больницу? На замену я Трифонова оставлю. Или Панкратова. А Кузьменко что-то выглядит совсем неважнецки.

- Я в порядке, - прохрипел Степа.

- В полном, ага! – врач шлепнул его по спине, и Степан едва сдержал еще один рвотный позыв. - Так, Кос, слушай, - Кароль принялся что–то чиркать на невесть откуда взявшемся листе бумаги. – Лечение я тебе распишу. Сейчас выпей это, - в крышке термоса уже размешивали какой-то порошок. – Пей. А потом такси вызови.